На чужой войне - Ван Ваныч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сейчас уже капает с крыш и пахнет весной. Быть может, что-то в связи с этим изменится к лучшему, но это необязательно. Потому как, судя по ответам Марка на мои корявые вопросы, здесь, к прочему удовольствию, ещё и какая-то большая война идёт. А ещё куча маленьких. Потому, например, умереть здесь от старости очень затруднительно, полагаю, для этого нужно обладать запредельной удачей. Судя по произошедшему со мной, я ей тоже не обладаю. Впрочем, как и все мы, дети понедельника, пережившие перестройку, реформы, и прочие социальные эксперименты господина Горбачёва и его идейных последышей. Всё никак не успокоятся- будто цель у них такая,-уничтожить страну.
Что-то я опять в воспоминания ударился, понедельник остался там, в другом измерении, а я всё вспоминаю, да сравниваю. Хотя реже и реже, ибо эта жизнь для меня ближе. Здесь кровь бурлит в венах и жить хочется, есть, конечно, отрицательные моменты, вроде трупов на дороге, но есть и Машенька, и…начал большой палец отрастать. Вот, кстати, ещё проблема- мне уже сложно прятать отрастающую руку в рукав. Рано или поздно- я склоняюсь к первому варианту- но кто-нибудь заметит, и вот что это будет: объявят колдуном и сожгут, или причислят к лику святых. Посмертно… Проверять не хочется, но решать что-то нужно- проблема сама не рассосётся.
Уходить не хочется, здесь Маша- прикипел я к ней. И не было у нас ничего, кроме поцелуев- ещё бы что-то было под таким-то приглядом папаши- но вот серо мне что-то без неё. Просто увидеть и обменяться понимающими улыбками- это уже маленькое счастье. Нда… А уйти придётся. Вот только снег растает, и в путь. Куда- не знаю, да и не важно это. Но вернусь- это точно. Покочую, пока рука восстанавливается, и вернусь.
Сегодня меня разбудил какой-то шум. Выглянул в окно- нет, не дождь. Звук шёл изнутри замка. Такой, знаете, как если бы вы оказались на стадионе во время матча. Нарастающий крик, гам, вопли… И это с самого утра. Как не хотелось ещё поваляться, но любопытно же, да и внутри что-то насторожилось- предчувствие какое-то. Будто давно ждало, и вот оно- случилось. Однако, какое-то время ничего не происходило. Успел и умыться, одеться, размяться, и лишь тогда раздался стук в дверь. Вызвали на ковёр к шефу, то есть, к барону, на тему пообщаться.
Хозяйские апартаменты были чуть побогаче моих: гобелены на стенах с миниатюрами и изображёнными на них воинственными сценками, серебряные канделябры, позолота. Я такое в музее видел. И как в любом музее это красиво, и жить здесь можно, но…не нужно. Малопригодно это помещение для проживания, потому как холодно здесь и сыро: из всех щелей дует, а отвратительно спроектированный камин совершенно не греет.
Барон обнаружился там же, где и в прошлые разы- за столом. Да, да, бывал я здесь пару раз и ранее: общались, или вернее, пытались общаться- так как по тому времени моё знание местного языка оставляло желать лучшего- соответственно, ни до чего внятного не договорились. Старик хмурился, о чём-то раздумывая. Бросил мимолётный взгляд на меня и махнул рукой, приглашая присоединиться. Чиниться не стал и быстренько переместился за стол, потому как мужик он неплохой, если не злить. Кстати, слово мужик здесь обидное для человека с родословной, и за него можно запросто языка лишиться. Вместе с головой… Потому употребляю я это слово больше по привычке, и про себя.
Присев на мощный стул с высокой спинкой- эдакий мини трон- и по отмашке хозяина плеснул себе в бокал вина из стоявшей на столе оплетённой верёвками глиняной бутылки. Надо сказать, сколько раз я был здесь- всегда на столе стояла эта, или, скорее всего, подобная этой, бутылка с вином. И стояла совсем не для натюрморта- это можно определить даже по ежедневному запашку от барона. Но надо отдать ему должное- меру свою знал он хорошо. Я, например, никогда не видел его умотанного в зюзю, тем более, валяющегося в неподходящих для сего действа местах. Да и, по-людски, понять человека можно: одинок (если не считать служанок, которые периодически согревали ему постель-это считается одной из их обязанностей- причём, привилегированной), с дочкой на руках, плюс немалое хозяйство- это почти неминуемый стресс. Который, как известно в двадцать первом веке, если не лечить, может привести к депрессии, или чего похуже. Здесь таких умных слов ещё не знают, и хитрыми химическими препаратами на все случаи жизни ещё не обзавелись, но это почему-то людей мало волнует, и они продолжают жить- вопреки всему- изредка, как барон, снимая напряжения различными спиртосодержащими напитками.
Скажете, что это ты всё- барон да барон. А вот как-то не получается у меня спросить как же его по батюшке зовут. Как представлю: подхожу я, значит, к барону, и спрашиваю- а как вас, многоуважаемый сэр, зовут? И вот тут возникают два варианта: первый- барон, приветливо улыбаясь, выдаёт мне полный расклад по себе и своей семье, приговаривая- ты, Данила, не стесняйся, спрашивай, если что; и второй вариант- мне выдают полный маршрут пешего эротического путешествия, по которому я должен немедленно проследовать. Учитывая, что приветливо, и тем более, улыбаться, барон вообще не умеет, по крайней мере, мною за подобным ни разу не замечен, то…ну его нафиг. Потом как-нибудь спрошу. Или лучше у других поинтересуюсь- так даже лучше. Но на данный момент- это не актуально, так как обращению к самому барону я выучил, а прочее в обиходе и не употребляется.
Но возвращаясь к сегодняшнему моменту- барон явно чем-то озадачен. Долго крутил в руках бокал, прежде чем открыть рот:
- Даниэль, мы знакомы несколько месяцев. Я не спрашивал тебя кто ты, и откуда
