Целоваться запрещено! (сборник) - Ксения Драгунская

Мама. Листья смородины и мяты наполняют кровь витамином C, а душу — покоем и теплом…

Папа. Ты, мой ангел, своей здоровой жизнью в могилу сведешь.

Егор молча жует салат. Глотает. Морщится. Жует медленней, прислушивается к организму.

Папа тоже кладет себе салат, разглядывает, сердито ковыряет вилкой.

Егор. Мам, что это? Что ты туда покрошила?

Мама. Это крапива и одуванчики.

Егор. Я что, кролик, что ли? Или черепаха?!

Мама. Сейчас май, Егор! И надо благодарно пользоваться тем, что дает нам природа. Ведь одуванчик удивительно богат витаминами группы B и витамином A в огромных количествах! А так же купрум, феррум, кальций…

Папа. Я хочу мяса!

Мама. Мясо — это трупы.

Папа. Почему я, работая целыми днями, как вол, не имею право дома по-человечески пожрать, блин!

Мама. Ну вот — блин. Опять блин. Почему блин?..

Папа. Потому что я воспитанный человек.

Мама. Егор, тебе сорок лет.

Папа. Что, правда?!

Мама. В этом возрасте уже нельзя есть что попало. Побереги сосуды головного мозга.

Папа запел: «Светит месяц, светит ясный…»

Егор. Пап, ну не надо… Родители! Эй! Ну вы чего?

Мама. Егорушка, съешь яблоко. Зеленое яблоко на ночь очень полезно. Кровь разжижается.

Папа. А если красное и с утра, то мозги.

Мама. Что — мозги?

Папа. Разжижаются.

Мама (толчет в медной ступке что-то полезное). Да, послушайте, чуть не забыла. Тут сумку какую-то странную принесли. А на ней наш телефон написан. «В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять».

Папа молчит.

Мама. Да вот. (Показывает сумку с разноцветными пуговицами.)

Папа протягивает было руку, но передумывает. Егор берет сумку.

Папа. Что за ерунда.

Егор. Да, правда, смотрите, вот тут на изнанке, — наш телефон. «В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять…» Маркером написано.

Папа. Как это попало сюда?

Мама. Мужик какой-то позвонил.

Папа. Пьяный?

Мама. Почему? Нормальный. Вот, говорит, сумку на пустыре нашел, вы случайно не теряли?

Папа. Так. И что?

Мама. Ну, я подумала, мало ли, что, ведь телефон-то наш, вышла к нему за угол к булочной.

Папа. Нет, это просто потрясающе! Катя, голубушка, да в своем ли ты уме, родная? А если бы тебя похитили? А если в сумке — бомба? Эдак кто угодно позвонит. Наплетет какую-то чушь, и ты побежишь к первому встречному…

Мама смеется.

Черт знает что! Черт знает что!

Егор держит в руках сумку, разглядывает, вытряхивает, в сумке ничего нет.

Мама. Я подумала мало ли что. Все-таки наш телефон.

Папа берет у Егора сумку, разглядывает и молчит.

Мама и Егор смотрят на папу.

Папа. Это просто недоразумение. Недоразумение. Наверное, неправильный номер. Это, очевидно, номер предыдущих жильцов этой квартиры.

Егор. Каких предыдущих? Нам же телефон недавно поставили. У тебя же сначала только служебный мобильный был.

Папа. Может, тут и мобильный мой написан? (Пожимает плечами, вертит в руках сумку.) Егор, может, это тебе?

Егор. У наших ни у кого такой нет. Смешная торба. Я бы сразу заметил.

Папа. Недоразумение. Ерунда какая-то, не стоит и внимания обращать.

Мама. А мне почему-то тревожно стало. Я даже в бюро несчастных случаев позвонила.

Папа. И что?

Мама. Ничего не случилось. Вообще ни одного несчастного случая.

Егор. Одни счастливые.

Папа. Ну, я же говорю. Ничего страшного. Пустяки. (Усаживается в кресло, вытягивает ноги, устраивается полулежа, берет пульт, голубоватый отсвет телевизора ложится на его лицо.)

Мама(намазывает лицо чем-то вязким). Прошлогодняя бузина, глубоко проникая в поры, дезинфицирует и симулирует. (Тоже усаживается и, закончив класть маску на лицо, замирает.)

Папа смотрит боевик. Приглушенно — автоматные очереди, крики, выстрелы, взрывы.

Егор (в задумчивости с сумкой в руках). В случае несчастья прошу известить… И наш номер… Чья же это может быть сумка? Мам… Мам…

Мама, замерев, подняв намазанное лицо, машет на Егора рукой. Егор идет в противоположную сторону, где сидит перед телевизором папа.

Пап… Пап…

Папа спит под звуки боевика, под выстрелы и вопли, вытянув ноги, расслабившись всем своим большим телом. И даже во сне его хмурое лицо выражает привычную усталость. Ничего, кроме усталости.

Вечер. Рыжая девочка Соня бродит в сумеречных дворах.

Соня. Извините, пожалуйста, вы случайно не видели мою собаку? Такая большая, меховая, рыжая собака. Мы с ней вместе рыжие, обе, она и я. Она очень добрая. Ее зовут Селедка.

Егор. В случае несчастья прошу известить… прошу известить…

Соня. Не видели? Нет? Извините… Пожалуйста, если увидите, помогите ей прийти ко мне… А я вам за это отдам свои ролики и Барби беременную. Вы случайно не видели мою собаку?.. Она такая классная, настоящий друг человека…

Егор. В случае несчастья… Прошу сообщить… три четыре пять девять… В случае несчастья… несчастья…

Соня. Скажите ей, пожалуйста, что я очень по ней скучаю и чтобы она возвращалась домой…

Егор. Прошу известить… Наш номер… Папа… Папа!

Папа спит. Или притворяется спящим? Фонограмма боевика усиливается, и вот уже оглушительно звучат взрывы и выстрелы, детский плач, крики и собачий визг тонут в треске автоматных очередей, лязге танков, свисте вертолетных винтов… Егор выключает телевизор и уходит. Папа спит.

Мама в полезной маске сидит не шевелясь, с закрытыми глазами. Тишина. Ночь.

Соня. Пожалуйста, помогите мне найти мою собаку… Вы не знаете, где моя собака? А вы?..

Вторая часть

Светлый майский день, чистое небо над крышей высокого дома. Сегодня День города. Визу на площади идет народное гулянье, выступают клоуны, раздают бублики и пряники, то и дело доносится музыка и веселые голоса в усилитель. На крыше много труб, антенн, башенок и слуховых оконцев. По крыше ходит рыжая девочка Соня в своих толстых ботинках. Железная крыша гремит. Соня пьет воду из пластиковой бутылочки. У Сони на шее висит большой морской бинокль. Смотрит в бинокль вниз.

Соня. Весна наступила. Люди вылезли из нор и потащили куда-то свои жирные животы… (Достает зеркальце, разглядывает себя, кривляется, гримасничает, устраивается на крыше развалясь, полулежа. Стучит нога об ногу, ботинок о ботинок.) Ботинки! А ботинки? Парле ву франсэ? Милые мои… Красавцы, бедолаги… Мэйд ин Франс… Вам бы гулять по совсем другим городам, топтать по булыжникам всяких там рю и авеню! А вас — сюда, грязь месить, чтобы на вас в автобусной давке наступали. Бедные ботинки! «Где мы, что с нами? — шепчут они. — Мы ничего не понимаем! Зачем мы здесь, зачем шершавая дорога, лужи и пустыри, люки водостоков, а какой ужас этот снег, мы ничего не понимаем!» Компрене ву? (Ударяет башмак о башмак.) Ву компрене, нес па? А помните, дорогие мои ботинки, как мы с вами искали мою собаку много-много дней подряд? «Селедка! Селедка! Селедка!» Ходили о каким-то пустырям и окраинам, по городскому парку, по шоссе, в закоулках, заблудились, устали, споткнулись, «Селедка! Селедка! Селедка!», наступила ночь, а нас с вами уже искали, милиционер спросил строго: «Девочка, как твоя фамилия?», мы убегали от милиционера, а он догнал, крепко взял за руку, лучше бы сказал, где моя рыжая собака. Ведь он же милиционер, он должен знать, куда деваются собаки… Милые мои ботинки! Вы отважно и верно мне служили. И вы достойны красивых проводов. (Снимает ботинки, шевелит пальцами ног, гладит ботинки, как живое.) Я открыла фонд поддержки моих рыжих ботинок, но пожертвования поступали очень скудно. Нет! Дорогие ботинки! Я ни за что не отправлю вас на помойку! Я посылаю вас в прощальный полет над городом, в день этого самого города, в праздничный весенний день! (Раскручивает ботинки над головой и кидает.)

Пауза.

Наверняка приземлились на голову какой-нибудь толстой тетеньке. То-то визгу, небось…

На крыше стоит большой брезентовый рюкзак. Соня достает из рюкзака пакет, снимет джинсы и майку, из пакета вынимает очень красивое светлое платье. Переодевается. Надевает нарядные туфли. Расчесывает волосы. На крыше дует ветер.