Седьмое небо - Гурам Панджикидзе

«Легко я отделался», — обрадовался рабочий и побежал что есть силы.

Давление в печи уже упало. Температура снизилась. Дальнейшее охлаждение грозило катастрофой — кирпич мог дать трещины.

Георгадзе уселся в будке. Второго рабочего послал за водой. Парнишка вернулся мигом. Михаил отпил несколько глотков и поставил стакан на пол.

— Ну что, твои начальники спрятались? Ничего, им это не поможет. Еще наплачутся у меня!

Когда посланец Георгадзе поднялся наверх и сообщил, что есть приказ немедленно спуститься, Зураб Миндели накричал на него:

— Не видишь, что я дело делаю! Разве можно сейчас отойти отсюда?

Миндели знал твердо, его союзник — время. Главное — не попасть Михаилу под горячую руку.

Рабочий походил вокруг Миндели и спустился вниз.

— Что, не соизволил спуститься? — закричал навстречу рабочему главный. — Конечно, он же не дурак! Да и я не дурак. Посмотрим кто кого. Спустится же он когда-нибудь…

Михаил снова приложился к стакану с водой.

— Камень большой?

— Да килограммов пять будет.

— Что сейчас-то делают?

— Верхнюю воронку уже сняли…

Михаил вскочил и в то же мгновение почувствовал в груди глухую боль. Прижал руку к сердцу, осторожно сел и потянулся к стакану с водой. Но вода была уже теплой, и он со злобой выплюнул ее.

— Вот проклятая, уже нагрелась, как это так быстро?

Парень схватил стакан и опрометью бросился за газировкой.

Георгадзе жадно напился и снова заговорил:

— Как тебя зовут?

— Ладо.

— Ладо, а теперь ты поднимись и скажи Миндели: если невозможно вынуть нижнюю воронку, пусть разрежут ее и бросят в печь. Только, пока не пустили пар, пусть наденут и не снимают противогазы. Понятно?

— Понятно, начальник.

Миндели работал что называется стиснув зубы. Но, услышав приказ главного, улыбнулся, а противогаз все-таки не надел.

Михаил по-прежнему сидел в приборной будке. Маленькими глотками пил воду и время от времени посылал наверх рабочего с новыми распоряжениями.

В домну уже пустили пар и ядовитый углекислый газ перевели в двуокись углерода. Опасности отравления уже не было, но дышать над печью без противогаза было все же трудно.

Над колошником поднимались такие клубы пара, что невозможно было что-либо разглядеть. Электросварщиков поочередно обвязывали тросом и спускали к воронке. На ощупь они добирались до застрявшей воронки, и, только когда вспыхивали их сварочные аппараты, они могли разглядеть, что происходит внутри.

Металл упорно не поддавался. Каждому сварщику удавалось разрезать не больше одного-двух сантиметров, потом его вытаскивали наружу и опускали следующего.

Уже начало светать. Пришла на завод следующая смена. И теперь к Миндели и Мгеладзе присоединился Гигинейшвили.

Георгадзе и не думал уходить. Время от времени к нему спускался мастер и докладывал о том, как идут дела наверху.

Главный инженер давал краткие распоряжения. Сердце остро покалывало. Бессонная ночь давала себя знать.

Шофер Георгадзе, Гриша, привез хлеб, сулугуни, чай в термосе — это был обычный завтрак главного инженера. Гриша развернул салфетку и разложил нехитрую снедь.

— Можешь ехать. Ты мне больше не нужен.

— А когда приезжать за вами?

— Откуда я знаю? — разозлился Георгадзе. — Это ты у Миндели спроси.

— Что, не уходит? — спросил Миндели у поднявшегося в очередной раз мастера.

— Уйдет, как же! Шофер завтрак ему привез.

— Ну и шут с ним, пусть ждет, все равно не дождется.

Только к концу второй ночи, на рассвете, разрезали и бросили в печь забитую известью воронку и поставили новую.

Начальник цеха приказал поднять давление. Скипы заработали, и температура в домне начала подниматься.

Зураб вздохнул с облегчением и протянул руку начальнику цеха. Уже две ночи они не спускались вниз, за это время не съели ни крошки хлеба. Было не до этого — они работали возле печи как хирурги над умирающим больным. Печь хрипела, захлебывалась, была буквально при последнем издыхании. Теперь можно было сказать, что опасность миновала. Миндели еще раз проверил колошник и снял рукавицы.

А главный все ждал их внизу. Георгадзе знал, что Миндели и без него справится, но все же решил не уходить. Он позвонил своей секретарше, сообщил, что находится в первом цехе, и просил сообщать ему обо всех делах прямо сюда. По неотложным делам приходили посетители из других цехов.

Уже совсем рассвело. Звезды исчезли. Только огромный дымоход теплоэлектроцентрали сверкал красными огоньками. Сверху весь Рустави был как на ладони. Внизу поползли автобусы. Город просыпался.

Зураб наконец спустился. Смотреть на него было страшно: оброс, глаза красные, весь грязный. Он вошел в будку и остановился перед Георгадзе, который пил чай.

Миндели поздоровался, снял шапку, бросил ее на пол и тяжело сел на стул.

— Ну что, кончили? — спросил Георгадзе.

В его голосе не было злости: он уже перекипел, а вид у Зураба был такой, что ругать его язык не поворачивался.

Зураб только кивнул в ответ.

— Загрузили?

— Двадцать минут как начали.

Главный поднялся, стал разглядывать приборы.

— Вот видишь, — указал он на прыгающие стрелки, — как они мотаются. Домна похожа на капризную женщину. Не зря, видно, американцы называют их женскими именами. Ты не уйдешь отсюда, пока печь не начнет работать нормально!

Георгадзе вышел из цеха, сел в машину.

— Гриша, я забыл термос, вернись, возьми, пожалуйста.

Гриша выключил заведенный мотор и пошел обратно. Когда он вернулся, Михаил спросил:

— Миндели там?

— Да, спит на стуле.

— Приведи его сюда, надо его домой отвезти.

Авария в доменном задержала подачу чугуна.

Когда Леван принял смену, три печи ждали загрузки, а жидкого чугуна хватило бы только на одну. Он решил пойти к старшему по миксеру.

— Если ты мне друг, приготовь ковш. Я попрошу главного дать чугун из запаса.

— С удовольствием. Если Георгадзе прикажет дать чугун, я плавку не задержу. Но без него дать не могу.

В миксере помещается более пятисот тонн жидкого чугуна. До конца опустошать его нельзя. Полагается расходовать не более двух третей содержимого. Только в случае крайней необходимости главный инженер может разрешить использовать этот запас.

Леван зашел к начальнику цеха.

— Что будем делать?

— Как что делать? — удивился Элизбар.

— Немедленно нужен жидкий чугун!

— Чугун будет через два часа, — невозмутимо ответил начальник цеха и снова принялся за паспорта плавок.

Его спокойствие возмутило Левана.

— А на кой черт он мне нужен через два часа?

— Чем же я могу тебе помочь? Хоть пой, хоть пляши, а я ничем тебе помочь не могу.

— Когда я провалю план, ваш юмор мне не поможет.

— Нет, план придется выполнить, — не отрываясь от бумаг, проговорил Элизбар.

— Тогда звоните главному, пусть распорядится выдать чугун из запаса.

— Я не стану из-за этого беспокоить главного, — все так же безразлично ответил Элизбар и достал второй журнал.

— А почему, собственно, нельзя беспокоить главного? — Леван поймал себя на желании вырвать из рук начальника бумаги.

— Ты, наверно, плохо знаешь нашего Михаила. — Элизбар поднял наконец глаза. — Ты слыхал, что на первой домне произошла авария, они час тому назад кончили работу. Георгадзе две ночи сидел там. Сейчас к нему не подступишься.

— Но я ведь не по личному делу собираюсь ему надоедать.

— Знаю. Но ничего сейчас не поделаешь. Мне не лень попросить, но это бесполезное занятие, все равно что воду в ступе толочь… Ничего из этого не выйдет.

— Тогда я сам позвоню.

— Как хочешь.

Леван взял трубку и набрал номер.

— Попросите, пожалуйста, товарища Георгадзе.

— Товарищ Георгадзе ушел домой, — послышалось в трубке.

— А вы не можете мне сказать его домашний телефон? Благодарю.

Леван нажал на рычаг и снова набрал номер.

Хундадзе насторожился. Он знал, чем мог окончиться такой разговор. В ожидании грома и молний он вертел свой карандаш.

В трубке послышался женский голос.

«Наверно, жена», — подумал Леван и выпрямился.

— Извините, пожалуйста, я звоню вам из мартеновского цеха. Дело очень срочное. Если можно, позовите Михаила Владимировича.

— Что еще там случилось? — закричал Георгадзе из спальни.

— Теперь из мартеновского звонят, будь они неладны!

Георгадзе торопливо, в одних носках подбежал к телефону. Он знал, после двух суток, проведенных в цехе, его не станут беспокоить по пустякам.

«Значит, случилось что-то серьезное», — успел он сообразить. Сердце забилось чаще.

— Георгадзе слушает!

— Это Леван Хидашели, начальник смены мартеновского цеха.