Канцтовары Цубаки - Огава Ито

Но случай с Бароном, похоже, был особенный.

— Какой-то прохиндей клянчит у меня деньги в долг! Откажись под любым предлогом! Но так, чтобы он не мог сказать, будто я в чем-то его обвиняю! Оплата — по результату, идет?

Все это он выпалил без остановки, даже не заглянув мне в глаза. И, оставив меня с бумажкой в руке, куда-то исчез.

Ну и торопыга… Клиента, решившего сделать заказ, принято хотя бы чаем напоить. Но этот Барон даже не заглянул в магазин!

Солнце светило вовсю. Оставив тетради сушиться, я зашла в дом и пробежала глазами оставленное Бароном письмо. Действительно, то была просьба об одолжении довольно крупной суммы. Но сам текст выглядел очень странно. Глаз резали бесчисленные ошибки и пропущенные буквы, а также путаные намеки на то, что когда-то автор письма чуть ли не спас адресату жизнь.

«Какой-то прохиндей клянчит у меня деньги в долг!» — вспомнила я презрительный возглас Барона. Что ж, его можно понять. Получи такое письмо я сама — желания помогать его отправителю деньгами у меня бы точно не возникло.

Чтобы немного развеяться, я прогулялась до храма Хонка́ку-дзи. На его задворках зашла в ресторанчик «Фукуя́», где угощают блюдами префектуры Ямага́та. Совсем крохотный: барная стойка с табуретами, без столов. Но как ни заглянешь — вечно полно народу. И хотя в таких местах я всегда боюсь встретиться с кем-нибудь из прошлого, о котором не хочу вспоминать, по счастью, такого не случилось еще ни разу.

Я забралась на самый дальний табурет и для начала съела пару шашлычков из коння́ку[50] под охлажденное саке. А затем — порцию собы с карри и тушеной картошкой. К концу трапезы первые строки послания в голове были готовы. И уже на ходу, по дороге домой, досочиняла письмо до конца. Скорее бы записать это все, пока не забыла…

Вернувшись домой, я тут же приняла душ. Чтобы совсем протрезветь, выпила крепкого зеленого чаю. И наконец уселась за рабочий стол.

Чтобы написать письмо-отказ быстро и безупречно, крайне важно быть в хорошей физической форме. Тогда, если повезет, все получится гладко с первого раза и не придется возиться с черновиками, сомневаясь в написанном и перекраивая неуклюжие формулировки.

На сей раз я решила, что для настроения Барона куда больше подойдет не кисть, а перо, и выбрала авторучку «Монблан». Цвет чернил — «во́роново крыло». Бумага для писем от фабрики «Ма́суя», которую я вынула из ящика загодя, уже белела передо мной.

И я попробовала написать все сразу — без черновиков.

В ответ на твое письмо сообщаю.

Сам я живу так скудно, что никаких денег одолжить не могу.

Плохо о тебе не думаю, просто поищи удачи с кем-нибудь еще.

А начнешь совсем голодать — приезжай в Камакуру. Деньгами не помогу, но накормлю до отвала чем только пожелаешь.

Близятся холода, береги здоровье.

Не болей,

_________

Бумага «Масуя» не подвела — перо скользило по ней легко и приятно. Говорят, когда эту бумагу изобретали, ее протестировали на совместимость с самыми разными видами перьев и чернил. Хотя лично я сомневаюсь, что в их «тестовом списке» значилось такое редкое перо, как «Монблан Майстерштюк 149». Эта модель продавалась еще до войны, но по-прежнему идеальна для мужского почерка: если писать с нажимом, перо откликается сильной, уверенной линией.

Основной текст письма я аккуратно скомпоновала в центре страницы на 400 знаков. В конце отступила на строку, проставила дату и фамилию Барона. А сверху, перед именем в обращении, дописала: «Глубокоуважаемый». Без этого словечка, в принципе, можно было и обойтись. Но мне показалось, оно как нельзя удачнее передавало скрытый хохот Барона.

Конверт подобрала из японской бумаги ва́си[51] кремовых тонов. Для образа Барона в кимоно лучше и не придумаешь. Но фактура у васи волокнистая, и, чтобы выписать адрес с фамилией, я сменила перо на кисть.

Уже на конверте я приписала к фамилии получателя знак «господин». И, чуть подумав, еще раз добавила: «Глубокоуважаемый». Сильные иероглифы на конверте подчеркнут непреклонность скрытого в нем решения.

А затем наклеила марку. Со статуями Конго́-ри́киси[52]. Все-таки это письмо-отказ. И хотя стоит такая марка целых 500 иен[53], надеюсь, Барон согласится, что именно так его намерение — не одалживать денег ни при каком раскладе — выглядит еще убедительнее. А выбери я марку поприветливее, получатель письма, чего доброго, мог бы решить, будто игра еще не проиграна.

Готовое, но еще не запечатанное письмо я, как всегда, оставила до утра на полочке домашнего алтаря. Завтра я перечитаю, что получилось, в последний раз. А уже потом заклею и проставлю на конверте деревянный штампик: «Ва́рэ, та́да та́ру-о си́ру».

Довольствуйся тем, что имеешь[54].

Слова, которые никогда не плохо сказать себе в порядке самокритики. И хотя из письма этого человека было неясно, что именно его разорило, почему-то мне захотелось использовать эту мысль в дополнение к ответу Барона.

Дальше оставалось только ждать «результата».

Как известно, все традиционные японские письма должны начинаться словом «хайкэ́й» (拝啓), а заканчиваться словом «кэйгу́» (敬具). Первое означает «смиренно обращаюсь», а последнее — «с почтением умолкаю».

Для тех же, кто хочет написать еще вежливее, существуют и другие словесные пары с подобным значением. Например, «кинкэ́й» и «кэйха́ку» (謹啓 / 敬白).

То есть все это — слова-поклоны. И точно так же, как бывают разные почерки — устав, полукурсив, курсив, существует много способов начать и закончить письмо поклонами разной глубины и степени прогиба.

Другое дело, что эти слова китайские: жесткие, громоздкие, неуклюжие. Поэтому японские женщины часто начинают письма каким-нибудь хитофудэ́-моосиагэма́с («Беспокою Вас росчерком кисти»), а заканчивают грациозным касико́, сокращением от касикома́ру («Остаюсь преданно ваша»), что уже совсем близко к светскому ко́рэ-дэ сицурэ́й симас («На сем смиренно исчезаю»).

Разумеется, если бы на это письмо отвечала я сама — от своего, женского лица, — я бы прежде всего поблагодарила человека за послание. А в конце непременно добавила бы что-нибудь вроде «Нижайше прошу извинить, не взыщите». Да и в целом, что говорить, выражалась бы куда мягче и приветливее.

В особо вежливых случаях имя адресата (а также имена его родственников) принято выписывать иероглифами чуть крупнее основного текста. А если это имя встречается уже посреди предложения, то перед ним делается уважительный отступ примерно на ширину одного знака. И наоборот, свое имя (а также имена своих родственников) лучше писать помельче и поубористее…

Подобных рекомендаций на самом деле великое множество. Но если стараться скрупулезно следовать им всем до единой, письмо выйдет очень формальным, сухим и натянутым. Ведь по большому счету искусство переписки ничем не отличается от искусства «живых» отношений. Сколько вложишь в нее формального уважения, а сколько искреннего сочувствия, столько же и того, и другого получишь в ответ. Сам же стиль письма не бывает «правильным» или «неправильным». Какой танец предложишь партнеру, так он с тобой и станцует.

Когда я только начинала работать ассистенткой Наставницы, никакой деловой переписки — так называемых business letter — нам не заказывали вообще. Но в последнее время даже самые примитивные тексты никто не хочет писать от руки. Сам термин «писчая бумага» становится архаизмом, и уже никто не удивляется людям, которые вообще ни разу не написали ни одного бумажного письма. Электронной почты для жизни вполне достаточно.