Канцтовары Цубаки - Огава Ито

Ито Огава

Канцтовары Цубаки

小川糸

ツバキ文具店

Перевел с японского Дмитрий Коваленин

Дизайн обложки: Flora Waycott

手紙：萱谷恵子（カヤタニ・ケイコ）

(Иероглифы: Keiko Kayatani)

© 2016 Ito Ogawa. All rights reserved. Original Japanese edition published by Gentosha Inc., Tokyo. Russian language translation rights arranged with Gentosha Inc. through The English Agency (Japan) Ltd.

© Коваленин Д. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2023

ВОЗРОЖДАЯ ДЫХАНИЕ СЛОВ

Записки юной каллиграфессы

Предупреждаем сразу: данное чтиво — сугубо эстетское. Настолько, что даже предисловие к этой книге хочется, вздохнув поглубже, начать с дисклеймера:

«Любители головоломных японских убийств, кровожадных самураев и коварных гейш, проходите мимо! Такая книга, наверное, все-таки не для вас. Слишком уж она спокойная и медитативная».

Слишком «свежая и простодушная», как выразилась одна из японских читательниц на веб-сайте Ито Огавы.

А другая тут же добавила: «Да! Одна из комфортнейших книг, какие я читала за последние годы! В ней настолько мягко и уютно, что хочется читать все дальше и дальше — под очередную чашку зеленого чая. И даже в самый промозглый зимний день угадывать в воздухе едва различимые ароматы грядущей весны».

Повествование здесь похоже на вроде бы простенький салат из трех ингредиентов:

а) сценки из обычной жизни 25-летней девушки-каллиграфа по имени Ха́токо;

б) размышления героини о смысле бытия;

в) техническое описание процессов и стилей написания японских писем.

Все! Казалось бы, вот нам и весь роман. В котором даже любовная интрига происходит не с главной героиней, а с ее подругой, и не на основной сцене, а где-то за кулисами этой истории…

Впору спросить: так о чем же тогда история?

А история эта — о японских письмах. Или, еще точнее — о призраках писем, которые являются нашим глазам в виде разных человеческих почерков.

Некоторые из персонажей этой истории вполне себе живы, некоторые — уже мертвы. Но и те, и другие продолжают активно воздействовать друг на друга, являясь нам в виде букв и иероглифов. Знаки эти прописываются кистями, перьями, шариковыми ручками, фломастерами, карандашами, но главное — руками самых разных людей. С разными судьбами, характерами и страстями. Которые то и дело сплетаются перед глазами Хатоко в очередное батальное полотно — панораму еще не оконченного сражения, исход которого зависит и от нее самой.

Смотря что — и как — она напишет в ответ.

Ведь наша юная мастерица древнего искусства юхи́цу обладает поистине колдовским умением каллиграфической мимикрии. Или, говоря проще, она умеет переселяться в чужие почерки.

Совершенно не случайно сцена действия книги — бывшая столица Японии, древний город Кама́кура, основанный еще в XII веке первым японским сёгуном Минамото-но Ёритомо. Именно здесь он построил свою непобедимую крепость, защищенную горами и морем, в которой удерживал власть над страной и побеждал любого, кто пытался его свергнуть. В этих междоусобных войнах погибло столько народу, что даже сегодня, в XXI столетии, неуспокоенными душами убитых воинов, по выражению Ха́токо, «кишат все улочки Камакуры» — и слухи об очередной встрече с тем или иным призраком расползаются по городу чуть ли не ежедневно…

Впрочем, слухи эти известны в основном лишь самим горожанам, которые предпочитают «не выносить сор из избы» — и не отпугивать от Камакуры главных «кормильцев». Ведь хотя сам город совсем небольшой (около 200 тыс. чел.), в нем расположено аж 176 древнейших японских храмов, которые ежегодно притягивают сотни тысяч туристов со всего мира. А уж о живописных диких пляжах залива Сагами нечего и говорить.

Из всех ныне существующих городов Японии по глубине исторических традиций с Камакурой могут потягаться разве только Киото и Нара.

Вот почему здесь до сих пор еще сохранилось древнее ремесло юхицу, которым так гордится Хатоко и которое уже практически не встречается в повседневной жизни всей остальной Японии.

Писцы-каллиграфы юхицу — как правило, женщины — оказывали уникальные услуги всем тем, кто не умел выражать себя на письме. Эти образованнейшие дамы писали красивые письма от имени любых заказчиков. Самые виртуозные мастерицы были вхожи во внутренние покои сёгуна. Как правило, таких на весь город было всего человека два или три. Им доверяли свои политические и любовные тайны главные лица государства. По первому зову, в любое время дня и ночи они должны были предстать перед высочайшими заказчиками — и, перевоплотившись в них, выразить их волю и чувство на письме. Эти виртуозы каллиграфии называли себя Воинами Тени (影武者 — кагэ́-муся́) — невидимыми хранителями языка тех, от чьего имени они пишут послания.

Одной из таких «воительниц тени», как гласит предание уже в начале книги, и была древняя прапрапрабабка Хатоко.

Точно так же, как в любом другом японском ремесле, тайны и навыки юхицу передавались по женской линии от матерей к дочерям, по цепочке через века. А потому девочек в роду потомственных каллиграфов с ранних лет обучали грамоте и кистевому письму настолько серьезно, что их повседневная жизнь напоминала, скорее, аскезу отшельниц в женском монастыре.

От этих мастериц требовалась не только максимальная концентрация при письме, но и безупречное чувство слова. А также знание вековых традиций корреспонденции, включая умение выбрать нужные тушь, кисть, бумагу, конверт и даже марку — исходя из самой ситуации, а также времени года, настроения заказчика и желательного результата переписки.

Стоит ли говорить, что к концу ХХ столетия профессия юхицу оказалась на грани вымирания. И в этом смысле «Канцтовары Цубаки» — своеобразный реквием рукописному тексту. Оглушительный успех этой книги в Японии объясняется еще и тем, что Ито Огава своей книгой затронула очень деликатную для соплеменников тему. О том, как это важно — на фоне всеобщей механизации, компьютеризации, универсализации и так далее — сохранить в словах тепло человеческого дыхания, а в буквах — тепло человеческой руки.

Многие обычаи и традиции, которые приходится соблюдать Хатоко в ходе работы (как и в повседневной жизни простого обывателя «храмовой столицы» Камакуры), сегодня практически утрачены. Так, например, судя по отзывам японских читателей, мало кто из японской молодежи вообще слышал, что такое алтарь для сожжения писем фуми́дзука. А подавляющее большинство горожан искренне считают камелию (цуба́ки) «похоронным цветком», хотя раньше она означала нечто куда более жизнерадостное.

В итоге «Канцтовары Цубаки» явились для японской публики напоминанием о том, чем люди дорожили веками, но о чем сегодня вспоминают с большим трудом, если помнят вообще. И таких ностальгических напоминаний японцам «о том, какими они были еще недавно» набралось на целый роман.

Мы старались объяснять подобные нюансы как в расширенном переводе, так и сносками.

Но главная, и самая интересная, проблема, над которой пришлось поломать голову и переводчику, и издателю этой книги на русском, заключалась в другом. Вопрос философского порядка: если составной частью текста книги должен быть рукописный текст японского мастера юхицу, не значит ли это, что и на русском в идеале мы должны приглашать своего, российского каллиграфа, который написал бы одно письмо «рассерженно-колючими» таракашками, другое — «возвышенно-соболезнующей» вязью, третье — «нежно-влюбленной» летящей скорописью?