Горькие ягодки (СИ) - Вайз Мариэлла

– Марианночка, – отвлекает меня от грешных непристойных мыслей Эдуард Андреевич, – а теперь расскажи, пожалуйста, откуда у тебя эта запись.

Я старательно, ничего не опуская, рассказываю своё вчерашнее приключение в тёмном коридоре нашего офиса.

– Ты боялась, наверное, – тихо говорит Эдуард Андреевич.

– Боялась, конечно, ещё как…

Эдуард Андреевич расспрашивает меня о моей работе, я незаметно для себя увлекаюсь, рассказывая, и делюсь с ним своими наблюдениями. Просто меня давно смущали некоторые моменты. Например, в смете на выполнение строительных работ я постоянно замечала чрезмерно завышенную стоимость стройматериалов и самих работ.

Я сказала раз Марь Григорьевне, но Марь Григорьевна ответила, что если я хочу и дальше здесь работать, в то, что меня непосредственно не касается, лучше не лезть. Ну, я и не лезла, но всегда смотрела в интернете, что сколько стоит. Разница иногда бывала существенная. Правда, я не очень понимала, если Пётр Дормидонтыч генеральный директор, зачем ему обкрадывать себя же.

– Марианночка, а почему ты начала пытаться разобраться в реальной стоимости тех же стройматериалов? – Эдуард Андреевич как-то очень уважительно разговаривает со мной. Это приятно и придаёт уверенности в себе.

Я уже вполне освоилась и чувствую себя легко, словно знаю этого человеке чуть ли не всю жизнь. И самое главное, я наконец-то больше не думаю о грязном шарике, валяющемся у стены.

– Ну, я же бухгалтер. А бухгалтер должен всё знать о своей компании. Единственное, я не понимаю, для чего Петру Дормидонтычу все эти завышения.

– Для того, что он всего лишь нанятый работник. Да, согласно должности, он генеральный директор, но учредителем компании он не является. Ты, видимо, не читала уставные документы вашей фирмы.

– А кто бы мне их дал, – усмехаюсь я, – они лежат в сейфе у этого…

– У этого козла? – помогает мне Эдуард Андреевич, и мы смеемся одновременно, словно два приятеля.

– Но ведь эти деньги-то всё равно получал не он, а продавцы тех же стройматериалов, – по-прежнему не понимаю я.

– Продавцы делились с ним разницей. Это называется «попилить откат», – просвещает меня Эдуард Андреевич и улыбается, глядя на моё удивлённое лицо.

– Но это же преступление, – удивляюсь я.

– Конечно, преступление…

– Но как же… Это же всё равно бы вскрылось, рано или поздно…

– Могло и не вскрыться. Ваша фирма довольно мелкая и учредители на обращали на неё особого внимания. Даёт приемлемую прибыль и ладно. Но Кононов решил перестраховаться. Он всегда был перестраховщиком, это его и сгубило в конечном итоге.

Иногда, когда слишком перестраховываются, это не очень хорошо. Мера должна быть, мера. Воровал бы себе по мелочи, давал бы прибыль, мы бы ещё сто лет в ваш городишко не заглядывали. Но, видимо, по мелочи надоело, захотелось покрупнее рыбку поймать…

– Даа, – вспоминаю я, – даа, была крупная рыбка, это точно, – и я рассказываю, как совсем недавно проводила очередной платёж, покупку крупной партии кирпича по бешеной цене.

– Да, когда кирпичи начинают покупать по цене бриллиантов, небо постепенно начинает заштриховываться в клеточку, – говорит Эдуард Андреевич, – но какая ты всё же умница, девочка…

– Я почему-то чувствую себя сейчас Павликом Морозовым, – признаюсь я.

Эдуард Андреевич опять смеётся: «Какой же ты Павлик Морозов? Ты самая настоящая добрая фея. Спасаешь меня от верной смерти уже второй раз».

Я недоумённо смотрю на Эдуарда Андреевича.

– Что, действительно не помнишь? – я отрицательно качаю головой. Всё же он меня с кем-то путает, однозначно. – Ну как же, Марианна, примерно год назад, метро «Площадь Революции», практически умирающий я и моя спасительница ты? Ты ещё проводила меня до эскалатора, помнишь?

Я приглядываюсь внимательнее… Даа… Это же он, тот самый мужчина, которому было плохо в вагоне метро. Только тогда на его лице была маска страдания, а сейчас он полон жизни и сил. Да, точно, это он.

Надо же, как меняет человека выражение лица, практически до неузнаваемости. Но, признаться честно, я как-то забыла про тот случай. В то время мне было совсем не до этого чужого мужчины, у меня у самой были те ещё проблемы. Как хорошо, что то время прошло. А сейчас мне уже пора домой, к дочке.

– Надо же, как тесен мир, – говорю я Эдуарду Андреевичу. Мне хотелось бы ещё сказать, что я вспоминала о нём, но я действительно забыла о том случае почти сразу.

– Ты даже не представляешь, насколько он тесен, девочка. Ты знакома с теорией сближения?

Я не знакома ни с какими теориями, я с радостью поболтаю об этом как-нибудь потом, но сейчас я уже хочу попрощаться с Эдуардом Андреевичем и скорее лететь домой, к своей Алёнке. Он чувствует моё настроение, мы покидаем гостеприимный чердак, на улице я протягиваю руку, собираясь попрощаться, но Эдуард Андреевич просит позволить ему хотя бы довезти меня до дома.

– Не волнуйся, не на этом лексусе, – улыбается он, – и даже не с моим водителем. Я попрошу сына, он доставит тебя в лучшем виде, ок?

– Ок, – пожимаю плечами я. Действительно, на машине намного удобнее, чем тащиться сначала до вокзала, потом трястись на электричке, а потом ещё пилить от станции. Это куча времени, так что, почему бы нет.

Тем более, Эдуард Андреевич привлекает собственного сына, тот уж точно никак не связан с проклятым Дормидонтычем. Ужас какой. Наш директор преступник. Ты работаешь под началом уголовника, Марианна. Кошмар.

Эдуард Андреевич звонит сыну, краем уха я слышу, как он говорит что-то о достойной девушке, которую нужно срочно отвезти в Подмосковье, потом мы с ним болтаем немного в ожидании его сына.

Эдуард Андреевич развлекает меня, рассказывая, как появилась одна из теорий возникновения планет. Оказывается, однажды на орбитальной космической станции астронавты развлекались тем, что заваривали чай в невесомости: они помещали в плавающий шарик кипятка заварку и эти мелкие частички очень быстро сбивались в кучки, а не плавали каждая сама по себе.

По аналогии и возникла теория, что когда-то мельчайшие частички вещества наших будущих планет собирались сами собой в маленькие кучки, которые объединялись в более крупные и так далее. Причём, что интересно, причина, по которой изначально объединяются мелкие частички, науке неизвестна.

А Эдуард Андреевич перенёс эту теорию в область социологии. Он считает, что определённые люди оказываются в одной точке не просто так, а вследствие какой-то конкретной закономерности, науке неизвестной. И наши с ним встречи, как уверен Эдуард Андреевич, также следствие этой самой неизвестной науке закономерности.

Вот ведь, интересный дядька какой оказался. Знает столько всего. Явно очень богатый, но совсем простой, как любит говорить Дашка. Эдуард Андреевич хочет рассказать мне ещё что-то интересное, но прерывается, смотря мне за спину. «А вот и мой сынуля», – весело и со скрытой гордостью говорит он.

Интересно, какой у него сын. Наверное, какой-нибудь очень умный заучка и тоже много всего знает. Моё воображение резво рисует щуплого ботана в огромных очках.

– Марианночка, позволь представить, мой сын, – говорит Эдуард Андреевич. Боковым зрением я вижу, как он приветливо хлопает по плечу какого-то парня. Я поворачиваюсь к сыну Эдуарда Андреевича. На меня холодными льдинками глаз изумлённо смотрит Андрей.

глава 27

Марианна

Сцена из "Ревизора". Картина Репина «Приплыли». И почему-то совсем уж насмешкой "Страшный Суд". Все эти выражения беспорядочно крутятся в моей голове, пока я ошеломлённо смотрю на Андрея. Андрей поражён не меньше моего. Мы оба не можем найти слов, хотя должны всего лишь сказать друг другу свои имена, как бы знакомясь, только и всего. Но в такой ситуации немудрено забыть собственное имя.

Эдуард Андреевич понимает молчание Андрея и его изумлённый вид по-своему.

– Что, думал, такие девушки только в книгах встречаются? Нет, милый мой, остались ещё настоящие девушки и в нашей реальной жизни. Этот молодой человек, что остолбенел от твоей милой красоты, Марианночка, мой сын Андрей, прошу любить и жаловать. А эта замечательная девушка – Марианна.