Гимн Рождества - Флора Спир

– Я не знаю, почему ваша манера держаться так непохожа на обычную вашу манеру – холодную и бесстрастную, но я умоляю вас, Кэролайн, никогда не возвращаться к себе прежней, какой вы были до вчерашнего вечера. Если это произойдет, я не вынесу.

– А мне было показалось, что вы не одобряете моей пылкости, – сказала она, старательно подбирая слова, чтобы избежать возможных ошибок в будущем и не навредить леди Кэролайн.

– Я ею удивлен. Перемена была такой внезапной, Кэролайн, когда мы решили пожениться, мы едва коснулись этой темы, и сегодня вы также уклонились от ответа. Теперь я должен снова заговорить об этом. Я знаю, что мое предложение пришлось вам по душе – из практических соображений, как вы сами мне сказали. И я понял – по вашим же высказываниям, – что я вам нравлюсь и что вы меня уважаете. Но у меня сложилось впечатление, что некоторые ваши будущие супружеские обязанности вызывают у вас дрожь – чтобы, не сказать отвращение.

– Вы так подумали? – Кэрол старалась выиграть время, пока не узнает побольше, в каком направлении развивались отношения между графом Монфортом и леди Кэролайн до того, как она, Кэрол, не появилась на сцене.

– Смею ли я надеяться, что у вас было время, чтобы сжиться с перспективой – могу ли я сказать это прямо? – с перспективой разделять со мной ложе? Ваша новая манера поведения заставляет меня надеяться, что причина именно такова. Иначе я не разговаривал бы так смело сегодня днем.

– Милорд, вы заставляете меня краснеть, – прошептала Кэрол, все еще надеясь, что ей удастся что-нибудь узнать.

Что же такое было с леди Кэролайн, Господи помилуй! Почему она ничего не чувствовала к этому человеку? Может, она фригидна? Какое воспитание получали девушки в эту эпоху? Во всяком случае, из того, что она заметила, Кэрол поняла, что молодых женщин учили подавлять на людях любое проявление льющей через край молодости. Она не сомневалась, что, учитывая правила приличия и строгий надзор многочисленных наставниц, большинство хорошо воспитанных девушек были девственны, когда выходили замуж. Но каким образом им объясняли, как вести себя, оставшись наедине с женихом или мужем? Совершенно непонятно.

– Вчера вечером я целовал вас, и это не заставило вас покраснеть, – сказал Николас, и внезапные стальные нотки в его голосе напомнили ей, что, как бы ни был он чуток со своей невестой, в глубине души он остается все-таки упрямым и высокомерным барином. В карете было темно, но свет с улицы проникал в окна, и Кэрол видела, что он многозначительно посмотрел на нее. Когда он опять заговорил, его тон был все еще строгим:

– Ответьте мне честно, Кэролайн.

– Вы правы, – медленно сказала она, – я изменилась. Зная, что наше совместное будущее устроено, что мне не нужно больше интересоваться…

– Да, – прервал он, – вы говорили мне, принимая мое предложение, что какое-то время вы беспокоились о своем будущем и о будущем Пенелопы.

– Вы действительно помните каждое мое слово? – спросила она, понуждая его пересказать этот разговор.

– Вы говорили, что намереваетесь стать компаньонкой леди Августы или найти унизительное место гувернантки, если это единственная возможность для вас жить достойно, но вы не хотите такой жизни для вашей сестры. Насколько я помню, тогда вы собирались отдать Пенелопе свое маленькое приданое, чтобы увеличить ее часть наследства и таким образом помочь сестре сделать хорошую партию. К счастью, я убедил вас, что Пенелопа наверняка откажется от этого плана, сочтя его несправедливым по отношению к вам, и поэтому вы приняли мое предложение. Полагаю, что мое предложение дать за Пенелопой хорошее приданое сыграло главную роль в вашем решении.

– Пенелопе можно желать только хорошего.

– Именно ваша любовь к сестре привлекла меня к вам поначалу. У меня нет ни сестер, ни братьев, и я рассматриваю вашу привязанность друг к другу как нечто прекрасное и священное.

– А я вам дорога? – прошептала она.

– Вы с каждым днем становитесь мне все дороже.

Кэрол подавила легкую вспышку ревности, поняв, что ей не дождаться любви Николаса. Ревновать к леди Кэролайн у нее не было никакого права. Не по вине этой леди Кэрол оказалась в теле женщины XIX века.

На самом же деле Кэрол начинала нравиться леди Кэролайн. Девушка, которая хотела выйти замуж, чтобы обеспечить счастливое будущее сестры, заслуживала восхищения в эту эпоху, когда возможности женщин были так ограничены. Кэрол только хотелось бы узнать истинные чувства леди Кэролайн к Николасу. С ее же точки зрения, выйти замуж за Николаса, спать с ним каждую ночь, вынашивать его детей отнюдь не было уделом худшим, чем смерть. Жизнь с ним могла стать интересным вариантом жизни в раю.

– Вы не можете утверждать, что боитесь меня, – прошептал Николас ей на ухо, – после вчерашнего вечера.

– Я не боюсь вас. В том смысле, как вы это понимаете. Просто есть вещи, которых вы обо мне не знаете, – я имею в виду обо мне настоящей. Я не то, чем кажусь.

– Как бы то ни было, я хочу держать вас в объятиях и молю Бога о том времени, когда вы будете приходить ко мне со всеми вашими надеждами и светлыми ожиданиями, когда мы станем мужем и женой. Не могу выразить, как был бы я счастлив, если бы вы признались, что испытываете ко мне нежность. Вы так ответили на мои поцелуи, что мне показалось – вы не остались равнодушной к моим попыткам сближения. Уверяю вас, это совершенно естественно.

– Вы говорите о физической любви, – с трудом прошептала она. Сердце ее сильно билось. Его удары отдавались у нее в ушах, и она вся дрожала. Это была не только реакция Кэрол Симмонс. Это как-то было связано с телом леди Кэролайн. Девушка не понимала, что с ней, и никак не могла перестать дрожать. – Я должна вам объяснить…

– Могу ли я надеяться, что эта сторона наших супружеских отношений станет для вас источником радостного ожидания, поскольку мы теперь начали ближе узнавать друг друга и использовать возможности, которые у нас есть?

– Да, но… – Она хотела рассказать ему о леди Августе и о том, как та перенесла ее в другую эпоху. Она хотела признаться, что в юности глупо и неразумно вела себя с Робертом Драммондом и это привело ее к эмоциональному срыву, и пусть он скажет, узнав правду, что это не имеет значения. Она хотела, чтобы он знал о ней все и по-прежнему любил ее, потому что ему нужна именно она, Кэрол Симмонс.

Она пыталась говорить – и поняла, что не может. Предостережение леди Августы в сочетании с ее собственным страхом перед тем, как может сказаться в будущем нарушение этого запрета, удержали ее от рассказа, уже сложившегося у нее в голове и готового сорваться с языка.

– Все это так сложно, – прошептала она.