волчья жизнь, волчь законы... - Александр Беляев

С книгой сидеть всегда веселей. Время с книгой пролетает быстро.

Дробышев любил читать. Это вошло в привычку ещё на «гражданке». Он любил детективы и приключения. Особенно книги про путешествия, про индейцев, про пиратов. В своё время он перечитал почти всего Майна Рида, Дюма-отца и Джека Лондона.

Из детективов ему очень нравились романы Джеймса Х. Чейза. Чейз писал увлекательно и легко, стремительно развивая сюжет. Герои его детективов всегда были люди решительные, смелые и сильные. Люди не слов, а действия. Такие люди были Дробышеву по душе.

За книгой время пролетело незаметно. В половине шестого Дробышев разбудил Кима.

Ким оделся и ушёл на «тумбочку». А Дробышев, раздевшись, лёг в койку. Засыпать не было смысла. Через двадцать пять минут будет Подъём.

Дробышев лежал в койке, заложив руки за голову. В кубрике держался тяжёлый, спёртый за ночь воздух, вонь грязных солдатских портянок.

Внизу раздавался чей-то богатырский храп с тонким посвистом на выдохе.

Дробышев, свесившись с койки, глянул вниз. Это храпел Куриленко. Дробышева выводил этот храп. Хотелось подойти и положить Рыжему на лицо несвежую портянку. Именно это он сделал в Нижнеподольске, в учебке, когда стоял дневальным в роте. Накрыл лицо портянкой своему недругу. Но этот недруг был одного с ним призыва, а Рыжий доводился «дедом». За эту маленькую шалость можно было хорошо получить. Более того, пострадать мог не только он, но и все «гуси». А настраивать против себя свой же призыв Дробышев не хотел. Он не был самоубийцей.

Поэтому он молча терпел богатырский храп Рыжего, молча ненавидел его самого и всех «дедов», молча проклинал министра обороны Украины, загнавшего его в Украинскую Армию.

Дробышев недолюбливал «нэзалэжну Україну». Не хотел признавать её «самостiнiсть». Он горячо, всем сердцем, любил Россию, и потому всегда на все происходящие в мире события смотрел с точки зрения выгоды России и национальных интересов Русского Народа, поскольку именно Москва, а не Киев, была в его глазах геополитическим центром мира. Не знакомый с азами геополитики, он, рожденный среди равнин Центрального Черноземья и проживший большую часть своей жизни во Львове, побывав в Москве только раз, именно Её считал геополитическим центром мира, и ему не приходило в голову, что почти точно также считали другие народы, признавая центром мира столицу своего государства. Для поляков геополитическим центром мира была Варшава, для немцев – Берлин, для англичан – Лондон, для американцев – Вашингтон, для китайцев – Пекин, для украинских национал-патриотов – Киев и даже в большей степени – Львов.

…Дробышев попал в Украинскую Армию потому, что этого хотел отец. Их семья – отец, мать, сын и дочь – все были уроженцами России, плодородной степи Центрального Черноземья. Но развал Советского Союза, неожиданный, внезапный, застиг их во Львове, где в 1992 году в Прикарпатском Военном Округе в звании майора авиации закончил свою службу отец.

Тринадцать лет назад, в спокойном 1979 году, когда отец Дробышева вернулся в СССР из Дебрецена, перед ним стоял выбор – или попасть во Львов или в Старо-Константинов Хмельницкой области. Отец, не раздумывая, выбрал Львов.

Но в России в любой период её истории огромную роль играл фактор знакомств. Виктору Петровичу во Львов помог «попасть» офицер, знакомый ему ещё по службе в Сибирском Военном Округе.

В начале 80-х годов ХХ века Львов был спокойный, тихий, цветущий город. На улицах его протекала мирная, размеренная жизнь. Город был наводнён русскими военными, а галицийские самостийники сидели глубоко по норам, стиснув зубы, душились от злобы, но ничего не могли поделать. Изучая историческую деятельность Степана Бандеры и Андрея Мельника, теоретическую базу Михаила Грушевского, вынашивали свои сепаратистские планы по отделению малороссой «республики» от СССР. К концу 1990-го года Львов забурлил, а ещё через год он стал совершенно неузнаваемым, полностью сменив свою политическую элиту. В Городскую Ратушу проникли «политические», которые при Советском Союзе отбывали наказание по 58 статье УК. Русских стали вытеснять со всех руководящих должностей органов государственной власти. Из судов, милиции, прокуратуры, городской и областной дум…

В спешном порядке переименовывались улицы, наглухо «зачищались» от всего русского. Дело доходило до абсурдного: улицу Пушкина переименовали в – вулыцю генерала Чупрынкы, а улицу Лермонтова в – вулыцю Джохара Дудаева.

В России тоже жизнь была не сахар. Виктор Петрович, внимательно анализируя динамично развивавшуюся внутрироссийскую политическую ситуацию, к началу 1994 года пришёл к однозначному выводу, что его сыну будет безопаснее «отдать долг Родине», отслужив в относительно спокойной Армии «незалежної України», чем попасть в мятежную, клокочущую гневом Чечню. К концу ноября 1994 года, когда Сергей Дробышев лежал в койке, рассуждая о царящей в Украинской Армии несправедливости, прогнозы Виктора Петровича вот-вот должны были оправдаться. Пройдёт чуть меньше месяца, и в Новогоднюю ночь 1 января 1995 года Российская Армия, по приказу Президента Ельцина и тогдашнего Министра Обороны Российской Федерации Павла Грачева, пойдёт штурмом на Грозный, где многие солдаты и офицеры найдут свою смерть…

Глава 14

Следующий день. Половина третьего. В кубрике РМО – сонная тишина. Рота отдыхает. Рота спит. РМО готовится к наряду. Сегодня солдаты вместе со старшиной, прапорщиком Коломыйцем, заступают в суточный наряд по столовой.

Пока солдаты спят, старшина сидит в каптёрке. Работает с документацией. Каптёрщик, пучеглазый солдат по фамилии Штырба, стоит на лестнице-стремянке, роется в высоких шкафах, выкидывая на пол подменки. («Подменками» называют в армии форму старого советского образца – гимнастёрку и штаны-галифе.) Раньше в такую форму были одеты все солдаты Советской Армии. Сейчас в Збройных Силах Самостийной Украины в этой форме постоянно ходил только стройбат. Подменка, используемая в нарядах по столовой, отличается от стройбатовской и советской формы только тем, что она выкрашена специальным красителем в чёрно-синий цвет.

– Старшина, кiлька в нас людэй сьогоднi в наряд заступэ? – спросил Штырба.

– Пятнадцять чоловiк.

Отсчитав пятнадцать подменок, коптёрщик спустился на пол. Задвинул стремянку в угол, за шкаф.

– Всэ, старшина, – докладывает Штырба.

Старшина, глянув на часы, бросает коптёрщику:

– Iван, ходы, буды людэй.

Штырба, зайдя в кубрик, громко крикнул:

– Рота, пiдъйом! Пiдъйом!

– Закрой пасть, урод! – Рыжий швырнул в коптёрщика подушкой.

«Гуси» подрываются с коек, прыгают на пол, в одном нижнем белье вслед за Штырбой бегут к старшине.

Штырба, покопавшись в куче подменок, выдаёт «гусям» самые рваные и грязные. Лучшие подменки – «дедам». Чуть по хуже – «черепам». Самые плохие – «гусям». В армии неравенство выражается во всём, особенно в мелочах.

Понятное дело, себе Штырба, как и дедам, успел подобрать подменку почище и поновей.

Дробышев, одевшись в вонючую подменку, бежит в кубрик, заправляет свою койку, потом заправляет койку за Рыжим и Кимом. Остальные «гуси» заправляют койки за Стецько и Рудым, сержантом Ржавин и другими «дедами».

Когда все получили подменки и переоделись, старшина построил роту, провёл проверку. Стал распределять обязанности.

– Сэржант Чернэнко – старший.

В украинском языке и в произношении старшины окончание «ко» звучало грубо и звонко.

– Хлиборизка – молодший сэржант Штырба, – продолжал старшина. – Зал – Куриленко, Арбузов та Пух.

– А на ликёро-водочный можно? – весело улыбаясь, решил сострить Пух.

Рота дружно грохнула смехом. Шутка из известной гайдаевской комедии пришлась к месту. Старшина, тонко улыбнувшись, как умел это делать только он, весело ответил:

– Мясокомбинат на сегодня заявок не прислал.

– Жаль, – улыбаясь, вздохнул толстый Пух. Икры его были так широки, что ему пришлось надрезать голенища сапог и вшить в них клинья из кожи.

– А сами розумни пидуть люминий розвантажаты, – тонко улыбаясь, продолжал старшина, хитро поглядывая на Пуха. – Знаэшь цэй анекдот, Пух?

Пух знал этот анекдот, но он хотел потянуть немного время. Поэтому «включил дурачка»:

– Какой именно, старшина? Я знаю много анекдотов. Хотите прямо щас расскажу. Значит, гигантский белоснежный лайнер, типа «Титаника». Июль, горячее солнце, Атлантический океан, Гольфстрим… Я, понимаю, я несколько не в тему, но анекдот очень классный, – Пух был коренной одессит, говорил исключительно по-русски и принципиально не признавал украинский язык. – На палубе играет духовой оркестр, публика танцует вальс. Короче, один мужик подснял тёлку. Точнее, выражаясь изящнее, скажем так, джентельмент танцует дамой. Он красив и она тоже. Короче, он хочет её, и, как ни странно, она его тоже. У обоих глаза загораются похотливым блеском. Но вот в чём проблема? Мужик этот на корабле с женой, а тёлка с – мужем. Что же делать? А тёлка уже вся завелась. Стонет, как кошка, и взволнованно, с придыханьем говорит: «Сэр, я вас хочу!». Он - ей: «У меня есть идея. Я по профессии врач. Вы можете сейчас минут через пять упасть и сымитировать обморок? А дальше дело техники…» Нет проблем… Дама падает в обморок. Толпа ахает. Собираются зеваки. Кличут врача. «Доктора сюда! Подать сюда доктора!» Подходит доктор. «Что случилось?» Короче, велит её нести в отдельную каюту, сам сходил за ящиком с инструментами. Просит оставить их одних. Проходит час, полтора… Толпа ждёт у каюты. Все взволнованы. Наконец, он выходит. «Всё нормально. Жить будет. Я вколол ей два укола. Ей стало легче.» А один старик из толпы, кивая глазами ему на ширинку, говорит: «Товарищ хирург, застегните мотню. А то шприц вывалится.»