волчья жизнь, волчь законы... - Александр Беляев

Иван Вдовцов, спросив разрешения у «старика», поставил флягу рядом с раковиной, которая находилась здесь же. Натянул на кран резиновый шланг. Когда фляга наполнилась водой, Вдовцов, закрыв плотно крышку, зажал её защёлками. «Гуси» подняли флягу за ручки, тяжело понесли.

Вербин в этот момент заправлял комдивовского водителя. Звали его Катастрофа. Это прозвище приклеили ему солдаты за бешеную скорость, в которой он водил свой автомобиль. Когда он был «пустой», без командира дивизии, Катастрофа носился по городу, как сумасшедший, нарушая все правила дорожного движения, мчался на «красный», распугивая пешеходов, выскакивал на тротуар, на цветочные клумбы. Он был лихач из лихачей. На замечания солдат он отговаривался фразой: «И какой русский не любит быстрой езды!» Однажды за ним погналась патрульная машина ВАИ (военная автоинспекция), но Кастастрофа от неё ушёл. Ваишники, записав гос. номер, доложили своему начальству. Комдив, узнав об этом, отругал Катастрофу, пообещав его отправить в роту, если такое повториться ещё раз. Но Катастрофа по-прежнему носился как угорелый. По призыву он был «гусём», как Вербин, Вдовцов и Дробышев. По спискам числился в РМО, но никогда не ночевал в роте. Он спал в Автопарке, вместе с пожарниками в просторном кубрике на десять человек.

Его не любили «деды». Впрочем, «деды» не любили всех «гусей», которые жили не с ними, а на «точках». «Деды» считали, что «гуси там лафу гоняют». Но бить Катастрофу они опасались. А вдруг «застучит» комдиву?

– Ну, как у тебя дела, рассказывай? – сказал Вербин, закачивая бензин.

– Да, как обычно. Служим-с, – держа руки в карманах, ответил Катастрофа.

– Я слышал, ты недавно от ваишников уматывал.

– Было дело.

– Комдив, небось, орал?

– Да поорал малость.

– Так тебе сколько? Тридцать литров?

– Заправь сорок. Буду должен. Я тут недавно с подругой познакомился. Сегодня у меня с ней свидание.

– Везёт людям. Я с девками уже семь месяцев не целовался.

– Я тебе не завидую, – сочувственно сказал Катастрофа. – Я, например, если неделю не помилуюсь, у меня уже крышняк срывает! Как вижу бабу… у меня всё дымиться.

…В половине двенадцатого Дробышев собрал бачки, ушёл за обедом. Ему нравилось ходить за обедом. Эти два часа он находился без «дедов». На два часа сутки становились легче.

Сегодня он пошёл не сразу в часть, а свернул на аэродром. Ему хотелось посмотреть на самолёты, на МиГи-29. Вблизи посмотреть.

Он вышел на широкую взлетно-заправочную полосу. С обеих сторон вдоль неё растянуто возвышались ангары. У каждого из них стояли истребители.

Дробышев подошёл к одному из самолётов.

Это была красивая остроносая машина – МиГ-29, необычайно похожая на хищную птицу. Дробышев, поставив бачки на бетонку, подошёл вплотную к самолёту, ласково и восхищённо потрогал стойку шасси, твёрдую, как камень, резину, гладкую поверхность мощного размашистого крыла. Он обошёл самолёт кругом, потрогал выхлопные турбины, залюбовался стройностью, изяществом линий кабины пилота.

До этого он никогда не видел самолёты с двойным фюзеляжем.

До армии он много раз видел самолёты гражданской авиации, во Львовском аэропорту. Пока был жив Советский Союз, семья Дробышевых каждое лето то на Ту-134, то на Як-40, то на АН-12, летала со Львова в Воронеж, иногда с посадкой в Киеве. Сергея удивлял человеческий гений, изобретший самолёт. Утром, в шесть часов, они поднимались, ехали в аэропорт. Часам к четырём дня они уже садились в аэропорту города Воронеж, потом долго, часа полтора, ехали на автобусе в город, к железнодорожному вокзалу, а оттуда ещё полтора часа добирались на электричке до Вельяминовска. В десять-одиннадцать часов вечера их встречал дед на белых «Жигулях» – «копейке», с приятно пахнущим, уютным салоном.

Расстояние в тысячу двести вёрст при помощи самолёта преодолевалось за день. С одной стороны это было необычайно просто, а с другой – какая за этим скрывалась глубина. Как мог человек, изобрести машину, способную подняться в воздух и покрыть в течение нескольких часов расстояние в тысячи километров? Это было величественно и непостижимо!

А сейчас Сергей гладил ладонью изящный борт фронтового истребителя. «МиГ-29».

Он поднял бачки и взглянул на тянувшуюся широкую бетонку. Далеко-далеко, в полукилометре он него, в голубоватой дымке, широко раскинув длинные тяжёлые крылья, возвышался могучий транспортный самолёт «Ил-76». Дробышев слышал от сержанта Ржавина, хорошо разбиравшимся в современной авиации, что «Ил-76» способен поднять на борт до 18 тонн груза. Не только поднять, но и в течение нескольких часов перебросить на расстояние тысячи километров. Он мог взять на борт мощный, суперсовременный отечественный танк Т-90 и сбросить его на парашютах, вниз…

Чуть дальше, за «Илом», возвышались огромные, медленно крутящиеся лопасти локаторов. Они обеспечивали воздушную безопасность.

А за ангарами, далеко-далеко, в туманной дымке, виднелись голубовато-белые вершины Карпат.

Сергею вдруг вспомнились строки Высоцкого:

Круче гор могут быть только горы…

На которых никто не бывал,

На которых никто не бывал,

У КДП встретил солдата, знакомого по Нижнеподольской учебке. Звали его Ярослав. Он тоже был со Львова.

– Здорово! Ты давно тут?

– Месяца два уже, – отвечал Ярослав.

– Ну и где ты?

– Да мне вообще здорово. Я на «точку» попал. В радиолокаторскую.

– Да ну? Как же ты это умудрился?

– Мой старый – служит старшиной роты на Скнилове. Он за меня с Самовалом перетёр.

Сергей, поговорив ещё минут пять, пошёл своей дорогой. Он очень завидовал Ярославу и недоумевал, почему его отец, майор, в прошлом зампотех командира батальона, не смог пристроить его на «точку», в то время как какой-то прапорщик, обыкновенный старшина роты, пристроил своего сына в тёпленькое местечко. Сергей решил сегодня же позвонить отцу.

…Дробышев принёс обед на ГСМ, разобрал бачки, наложил всем в тарелки. «Дедам» положил куски пожирнее, себе и «гусям» похуже. Когда всё было готово, позвал «дедов» к столу. Он больше не повторял своей ошибки, которую совершил в первый раз, когда ходил за обедом…

Наложив себе полную тарелку и не позвав дедов к столу, сел сам и принялся за еду.

Вернувшийся со склада Куриленко, увидав это, раскрыл рот от удивления. Он поразился наглости Дробышева; его маленькие злые глаза налились кровью, красное лицо приобрело свекольный оттенок.

– Вербин, быстро на «фишку»!

Вербин встал у двери, немного приоткрыв её. Он «выпасал» прапорщиков, которые сидели в прокуренной конторе.

Рыжий, убедившись, что всё спокойно, зажал Дробышева в угол, нанося удары под живот, стал учить уму-разуму.

– Ты что, сука? Падла, ты что совсем старых ни во что не ставишь? Это ж надо додуматься… сесть за стол и в одно жало точить! Я себе по молодости такого никогда не позволял! Я даже додуматься не мог до такого!

А ночью, в кубрике, сержант Ржавин поднял Дробышева, поставил между коек. Опираясь руками на койки второго яруса, Ржавин выбросил вперёд своё сильное молодое тело и двумя ногами в прыжке от души засадил в грудь Дробышеву. Сергей улетел к тумбочке, затылком ударился о стену. Сержант Ржавин, схватив его за голову, нагнул, врезал ладонью по шее.

– Гусяра, ты понял? Ты понял за что? – говорил он злобно, нанося ещё один удар. – Вали спать!

Дробышев взлетел на койку. Уже там под одеялом «зализывал» свои раны…

…Когда все поели и ушли по своим делам, Дробышев зашёл в соседнюю комнату – лабораторию ГСМ, поставил на электроплитку кастрюлю – греть воду для мытья посуды. В лаборантской работали женщины, одна из которых была женой Марчука. Они были аттестованными сотрудниками и имели сержантские звания. Эти женщины не были красивыми, но Дробышеву и остальным солдатам они нравились. На безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Солдатам срочной службы нравятся любые женщины.

Одна из лаборанток угостила Дробышева шоколадкой. Он, глянув, не видят ли деды, съел одну треть, две других спрятал в кармане. Вечером он незаметно передаст их Вербину и Вдовцову.

Дробышев перемыл кружки и ложки. Взялся за тарелки, когда в класс службы, служивший для солдат столовой, влетел запыхавшийся Вербин:

– Бросай всё. Цистерна пришла!

Глава 12

Дробышев не знал ещё, что это такое. Но по лицу озабоченного Вербина он понял, что дело очень серьёзное и не терпит отлагательств. Вслед за Вербиным побежал на территорию ГСМ. Там уже были все «деды».

Руководство ГСМ прекрасно знало о том, что у них в подразделении отношения между солдатами стоятся не самым справедливым образом, но предпочитало не вмешиваться в солдатские дела. Марчук, как и остальные прапорщики, в прошлом сам солдат срочной службы, знал «всю кухню» изнутри. Ему прекрасно были известны все тяготы и трудности солдатской жизни. В своё время он прочувствовал их на собственной шкуре. Но это было давно, пятнадцать лет назад. Многое уже забылось, выветрилось из сознания. Это было в прошлом, а Марчук, как и большинство нормальных людей, жил в настоящем и жил настоящим. Проблемы «гусей» его ничуть не беспокоили. Марчука интересовало только одно, чтоб в кладовой всегда был заготовлен бензин на завтрашний день, чтобы завтра, утром, не создавалась очередь из грузовых и легковых машин, подъезжающих заправляться, чтоб все водители получили положенное им суточное топливо. Марчука, как начальника склада ГСМ, интересовало только то, чтобы он не получал нареканий или выговоров со стороны командования части за плохую организацию службы. Марчук и остальные прапорщики ГСМ прекрасно знали о том, что на ГСМ работают только «гуси», остальные солдаты только имитируют «какую-то деятельность». Более того, они воочию видели, что «гуси» не просто работают, а пашут, как негры, в то время как остальные расслабляются. Но смотрели они на всё это сквозь пальцы. В жизни полно несправедливости, но кто постоянно будет обращать на неё внимание, у того возникнут проблемы… Большие проблемы. А кто их хочет? Проще жить без проблем. Их итак хватает, а зачем нужны лишние?