Преступление в Голландии - Жорж Сименон

— Я! — отчетливо сказала г-жа Попинга.

Теперь настала очередь волноваться Бетье, вытаращившей от ужаса глаза.

Вопреки ожиданию, Мегрэ не задавал больше вопросов, что вызвало некоторое замешательство. Достигнув кульминации, все, казалось, внезапно остановилось.

Комиссар открыл входную дверь, позвал:

— Пейпекамп! Войдите, прошу вас. Оставьте Остинга там. Вы, вероятно, видели, как зажегся и погас свет в окнах Винандов. Должно быть, они легли спать.

— Да.

— Где Остинг?

— За деревом.

Инспектор из Гронингена недоуменно оглядывался.

Стояла непонятная тишина, а лица людей были такими, словно они не спали несколько ночей подряд.

— Побудьте здесь, а я выйду с Бетье Ливенс, как Попинга. Госпожа Попинга поднимется в свою комнату вместе с Ани и профессором Дюкло. Прошу их сделать то же самое, что в тот вечер.

Он повернулся к Бетье:

— Идемте!

На улице было свежо. Мегрэ обошел вокруг дома, нашел в сарае велосипед Попинги и два дамских велосипеда.

— Держите.

Потом, когда они ехали по дороге к лесоскладу, спросил:

— Кто предложил остановиться?

— Конрад.

— Он все еще был весел?

— Нет. Как только мы вышли на улицу, я заметила, что у него испортилось настроение.

Они подъехали к бревнам.

— Слезайте… Он был влюблен?

— И да, и нет. Он стал грустен. Думаю от коньяка, хотя сначала это придавало ему веселья. Он обнял меня. Сказал, что несчастен, что я славная девчушка. Да, именно так он и сказал — славная девчушка, которая пришла слишком поздно, и теперь, если не поостеречься, все может кончиться плохо.

— А велосипеды?

— Мы поставили их здесь. Мне показалось, что Конраду хочется плакать. Я уже видела его в таком состоянии, когда он выпивал стаканчик. Он сказал, что ему как мужчине бояться нечего, но девушка вроде меня не должна рисковать жизнью ради приключения. Потом он клялся в любви, говорил, что не имеет права ломать мою жизнь, что Баренс — отличный парень и я буду счастлива с ним.

— И дальше?

Она громко вздохнула, вспылила:

— Я крикнула, что он подлец, хотела сесть на велосипед.

— А он?

— Держал за руль, пытаясь помешать мне уехать. Повторял: «Позволь объяснить тебе. Это не для меня, это…»

— Что же он объяснил?

— Ничего! Я пригрозила, что закричу, если он меня не отпустит. Он отпустил, и я поехала. Он следом за мной, что-то говорил на ходу, но я слышала только: «Бетье! Бетье!

Подожди!»

— Это все?

— Увидев, что я подъехала к ферме, он повернул назад. Я оглянулась — печальный, он склонился над велосипедом.

— И вы помчались за ним?

— Нет! Я его ненавидела, потому что он хотел выдать меня замуж за Баренса. Хотел умыть руки. Открывая дверь, я обнаружила, что потеряла шарфик. Его могли найти. Я поехала искать его, по пути никого не встретила. Когда наконец я добралась до дома, отца еще не было. Он вернулся позже и даже не поздоровался со мной. Бледный, взгляд сердитый. Я подумала, уж не следил ли он за нами и, может, подслушивал за бревнами. Должно быть, утром он перерыл мою комнату. Нашел письма Конрада — больше я их не видела. Потом закрыл меня на ключ.

— Едем!

— Куда?

Он не ответил, направляясь к дому Попингов. В комнате г-жи Попинга горел свет, но ее не было видно.

— Вы думаете, она?

Комиссар размышлял:

«Он возвратился взволнованный. Слез с велосипеда, конечно же, здесь, в этом месте. Обошел дом, держа машину за руль. Он чувствовал угрозу своему спокойствию, но бежать с любовницей не мог».

И вдруг повелительно бросил:

— Останьтесь там, Бетье!

Комиссар вел велосипед по аллее вокруг дома. Вошел во двор, повернул к сараю, где длинным лучом блестела отлакированная лодка.

Окно Жана Дюкло было освещено, а сам профессор сидел за маленьким столиком. В двух метрах чернело приоткрытое окно ванной.

«Попинга не торопился возвращаться, — продолжал внутренний монолог Мегрэ, — наклонился, проходя под навес…»

Он замер, словно чего-то ожидая. И действительно, произошло нечто несуразное: сверху, из окна ванной, раздался слабый металлический звук, щелчок незаряженного револьвера.

И сразу же шум завязавшейся борьбы, грохот упавших тел.

Мегрэ вбежал через кухню в дом, стремительно поднялся на второй этаж, толкнул дверь ванной и зажег свет.

На полу распластались двое: инспектор Пейпекамп и Баренс, который затих после того, как его правая рука разжалась и выпустила револьвер.

Глава 11

Освещенное окно

— Болван!

Первое, что сказал Мегрэ, буквально подняв Баренса с пола и поддерживая его, иначе молодой человек, без всякого сомнения, рухнул бы снова. Захлопали двери. Мегрэ скомандовал:

— Все вниз!

В руке комиссар держал револьвер, обращаясь с ним без каких-либо мер предосторожности, — он сам подменил боевые патроны холостыми.

Пейпекамп чистил запачканную куртку. Жан Дюкло, указывая на Баренса, спрашивал:

— Это он?

У воспитанника мореходного училища был жалкий вид, и походил он не на преступника, а скорее на школьника, застигнутого на месте преступления. Он не осмеливался поднять глаза, не знал, куда деть руки.

Мегрэ зажег лампы в гостиной. Последней вошла Ани.

Г-жа Попинга отказалась сесть, но чувствовалось, что у нее дрожат колени.

И здесь впервые присутствующие увидели комиссара в замешательстве. Он набил трубку, разжег ее, погасил, сел в кресло, но тотчас встал.

— Я впутался в дело, которое меня совершенно не касается, — быстро начал Мегрэ. — Подозревали француза, и меня послали провести расследование…

Он раскурил трубку, выигрывая время, повернулся к Пейпекампу:

— Там, на улице, Бетье с отцом и Остинг. Скажите им, что они могут вернуться домой или войти сюда. Как хотят… Вы желаете, чтобы узнали правду?

Инспектор направился к двери. Скоро вошла Бетье, тихая, робкая, затем Остинг с упрямым лицом и, наконец, вместе с Пейпекампом бледный и суровый Ливенс.

Мегрэ вышел в столовую, и было слышно, как он роется в шкафу. Он возвратился с бутылкой коньяка и рюмкой, с хмурым видом, никому не предлагая, выпил. Все стояли вокруг него, и он казался смущенным.

— Вы хотите знать, Пейпекамп?

И резко:

— Тем хуже! Да, тем хуже, если ваш метод хорош! Мы из разных стран и принадлежим к разным народам. И климат у нас разный. Выдвинув версию семейной драмы, вы ухватились за первые же показания, позволяющие классифицировать дело. Матрос с иностранного судна! Возможно, это выход для общественного мнения — ни скандалов, ни дурных примеров народу. Только я все время вижу Попингу возле приемника, здесь, танцующего на глазах убийцы.

Он говорил, ни на кого не глядя.

— Револьвер нашли в ванной. Следовательно, стреляли из дома. Глупо предполагать, что убийца, совершив преступление, сохранил такое хладнокровие, чтобы забросить оружие в приоткрытое окно. И уж тем более подложить фуражку в ванную, окурок в столовую.

Комиссар заходил по гостиной, все так же избегая смотреть на окружающих. Остинг и Ливенс, которые не понимали ни слова, не спускали с него глаз, пытаясь уловить смысл сказанного.

— Фуражка, окурок, оружие, взятое из ночного столика Попинги, — это чересчур. Понимаете? Слишком много доказательств. Кто-то очень хотел спутать карты. Остинг или любой другой с улицы, вероятно, оставили бы половину этих следов, но не все!

Таким образом, здесь преднамеренность преступления, желание избежать наказания…

Используем метод исключения. Бас отпадает первым: зачем идти в столовую, бросать там сигару, потом подниматься в комнату за револьвером и наконец оставлять свою фуражку в ванной?

Затем Бетье. Вечером она не была на втором этаже и не могла подложить фуражку, как, впрочем, не могла даже стащить ее с палубы, поскольку шла рядом с Попингой.

Ее отец мог бы убить, после того как застал дочь с любовником. Но в этот момент было уже поздно подниматься в ванную.

Теперь Баренс. Юноша тоже не ходил наверх и фуражку не крал. Он завидовал своему преподавателю, но еще часом раньше у него не было никакой уверенности в подозрениях.

Мегрэ помолчал, выбил на ковер трубку, постукивая ею о каблук.

— Пожалуй, все. Остается выбирать между госпожой Попинга, Ани и Жаном Дюкло. Никаких улик против них нет, хотя объективные возможности имел каждый. Жан Дюкло вышел из ванной с револьвером в руке, что можно принять за доказательство его виновности. Однако, возвращаясь из города, он шел с госпожой Попинга и не мог взять фуражку. Так же как не могла этого сделать и госпожа Попинга.

Фуражку мог украсть лишь кто-то из последней группы — Баренс или Ани. И недавно было продемонстрировано, что Ани оставалась одна около судна Остинга.

О сигаре я уже не говорю. Достаточно наклониться, чтобы подобрать старый окурок.

Из всех находившихся здесь в вечер преступления только Ани была наверху без свидетелей и заходила в столовую.