Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Педра раскинула белую юбку с цветной каймой в грациозном реверансе, не проявляя и намека на то смущение, в какое часто приходили Принятые, когда Восседающие выказывали раздражение. Принятые слишком часто считали, что сердитые нотки в тоне Восседающих выражают сомнение в их пригодности для того, чтобы носить шаль, словно у Восседающих нет других забот.

Певара подождала, пока дверь за Педрой закроется, щелкнув замком, а затем одобрительно кивнула.

– Эта девушка скоро станет Айз Седай, – проговорила она. Когда любая из женщин получала шаль, это всегда приносило удовлетворение, но особенно в тех случаях, когда вначале она казалась малообещающей. Небольшие радости – это все, что оставалось им в эти дни.

– Но не одной из наших, думается мне, – отозвалась ее нежданная гостья, поворачиваясь от миниатюрных портретов умерших членов семьи Певары, что стояли в ряд на мраморной каминной полке с волнистой резьбой. – Она неуверенно чувствует себя с мужчинами. Мне кажется, они нервируют ее.

Саму Тарну мужчины, несомненно, не нервировали, как и почти все остальное, по крайней мере с тех пор, как она получила шаль немногим более двадцати лет назад. Певара помнила ее очень нервозной послушницей, но сейчас голубые глаза светловолосой Айз Седай были тверды как камни. И тепла в них было не больше, чем в камнях зимой. Но, несмотря на это, в ее холодном горделивом лице, в складке ее губ было что-то, из-за чего этим утром она казалась беспокойной. Певара не могла представить себе, что могло заставить Тарну Фейр нервничать.

Настоящий вопрос, впрочем, заключался в том, зачем Тарна явилась к ней. С ее стороны было почти неподобающим посещать любую из Восседающих приватно, а особенно Красную. Тарна по-прежнему занимала комнаты здесь, в той части Башни, что была отведена для Красных, однако, поскольку она заняла новый пост, она больше не являлась частью Красной Айя, несмотря на темно-красную вышивку на темно-сером платье. То, что она откладывала переезд в новые апартаменты, могло быть принято за жест деликатности – теми, кто не знал ее.

Все, что выходило за рамки повседневности, настораживало Певару с тех пор, как Сине вовлекла ее в охоту за Черными Айя. К тому же Элайда доверяла Тарне почти так же, как она доверяла Галине; благоразумие требовало относиться с большой осторожностью к любой, кому доверяет Элайда. Одна мысль о Галине – сожги Свет эту женщину во веки веков! – до сих пор заставляла Певару скрипеть зубами, но здесь имелась и вторая взаимосвязь. Галина также проявляла к Тарне особый интерес, когда та была послушницей. Правда, Галина проявляла интерес к любой послушнице или Принятой, которая, по ее мнению, могла присоединиться к Красным, но это была еще одна причина быть осторожной.

Разумеется, на лице Певары не отразилось ничего. Она слишком долго была Айз Седай, чтобы допустить подобное. Улыбаясь, она протянула руку к узкогорлому серебряному кувшину, стоявшему на подносе, распространявшему сладкий запах пряностей.

– Выпьешь вина, Тарна, в качестве поздравления с повышением?

С серебряными кубками в руках они сидели в креслах, украшенных спиральной резьбой – этот стиль вышел в Кандоре из моды уже сотню лет назад, но Певаре он нравился. Она не видела причин менять свою мебель или что-либо другое для того, чтобы соответствовать капризам настоящего момента. Эти кресла служили ей с тех пор, как их сделали, и они были очень удобными, если положить на них несколько подушек. Тарна, однако, сидела выпрямившись на краешке сиденья. Ее и вообще-то трудно было назвать апатичной, но сейчас она действительно была беспокойной.

– Не уверена, что поздравления здесь уместны, – сказала она, теребя узкий красный палантин, наброшенный на шею. Конкретный оттенок не оговаривался специально, лишь бы любой, кто увидит его, мог назвать его красным, и она выбрала ярко-алый цвет, почти полыхавший собственным светом. – Элайда настаивала, и я не могла отказаться. Многое изменилось с тех пор, как я покинула Башню, как внутри нее, так и вне ее. Алвиарин заставила всех относиться к Хранительнице… с осторожностью. Подозреваю, некоторые захотят, чтобы ее высекли, когда она наконец вернется. А Элайда… – Она сделала паузу, чтобы отхлебнуть вина, но, опустив кубок, продолжила уже другим тоном: – Я часто слышала, как тебя называют чуждой условностям женщиной. Я слышала даже, будто ты как-то говорила, что не отказалась бы иметь Стража.

– Меня называли и похуже, чем чуждой условностям, – сухо отозвалась Певара. Что Тарна собиралась сказать насчет Элайды? Она говорила так, словно, будь ее воля, она отказалась бы от палантина Хранительницы Летописей. Странно. Тарну трудно назвать застенчивой или робкой. Лучше будет побольше молчать. Особенно насчет Стражей. Она и так слишком много наговорила, если это уже стало общеизвестным слухом. Кроме того, если достаточно долго молчать, собеседница обязательно заговорит, хотя бы для того, чтобы заполнить паузу в разговоре. С помощью молчания можно узнать очень многое. Певара медленно отхлебнула из своего кубка. В вине было слишком много меда на ее вкус и не хватало имбиря.

По-прежнему выпрямившись, Тарна поднялась и подошла к камину, где вновь встала, разглядывая миниатюры на белых лакированных подставках. Она подняла руку, чтобы прикоснуться к одному из костяных овалов, и Певара почувствовала, как ее плечи напряглись помимо ее воли. Георгу, ее младшему брату, было всего двенадцать лет, когда он умер, когда погибли все эти люди, изображенные на портретах, во время восстания Приспешников Темного. Их семья была не из тех, что могли позволить себе костяные миниатюры, но как только у нее появились деньги, она разыскала художника, который сумел воплотить ее воспоминания. Георг был чудесный мальчик, высокий для своих лет и совершенно бесстрашный. Лишь спустя долгое время после происшедшего она узнала, как умер ее младший брат. С ножом в руке, стоя над телом отца и пытаясь не подпустить толпу к матери. Так много лет прошло. Они все были бы уже давно мертвы в любом случае, и их дети, и дети их детей. Но бывает ненависть, которая не умирает.

– Дракон Возрожденный– та'верен, так я слышала, – сказала наконец Тарна, не отрываясь от портрета Георга. – Как ты думаешь, это он изменяет возможности повсюду? Или мы сами изменяем будущее, двигаясь шаг за шагом, пока не обнаруживаем себя там, где совершенно не ожидали оказаться?

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Певара, немного более резко, чем ей бы хотелось. Ей не нравилось, что та так пристально рассматривает изображение ее брата, говоря при этом о мужчине, умеющем направлять Силу, даже если это Возрожденный Дракон. Она прикусила губу, чтобы не сказать Тарне повернуться и посмотреть на нее. По чужой спине можно прочесть гораздо меньше, чем по лицу.