Восстание - Юрий Николаевич Бессонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В степи начинало темнеть.
— Ты не здоров? — спросил Лукин.
— Нет, ничего… Я просто дремал…
Дорога была узкой, и вчетвером ехать по ней было неудобно. Лошадь Лукина все время оступалась в рыхлый глубокий снег. Они выехали вперед и поехали вдвоем.
— Ты читал японскую листовку? — спросил Лукин.
— Японскую листовку? Нет, я только слышал о ней.
— Любопытная листовка. Генерал Ямада пишет, что во многих местах Забайкалья появляются «красные банды». Во многих местах, и листовка напечатана в типографии. Ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю.
— Это первое сообщение о партизанских отрядах… Значит, движение началось во многих местах. Мелкие отряды! Ямада их называет «бандами», но эти «банды» скоро превратятся в армии. Ты понимаешь, Никита?
— Да, — сказал Никита. — Значит, мы можем встретиться с каким-нибудь новым отрядом?
— Не только можем, но непременно скоро встретимся.
Они помолчали, потом Лукин сказал:
— Снег-то какой добрый, сыплет и сыплет… Это хорошо. Они не смогут пойти по нашему следу.
— Какие там следы… Деревья и те согнуло… — сказал Никита, и перед глазами его возник белый погост и березы, опустившие к могиле ветви, как плакучие ивы к воде. — Все засыпало… А ты знаешь, она тоже хотела в отряд вступить… — вдруг прибавил он.
Лукин не удивился и не спросил, о ком говорит Никита, будто только и ждал, что Никита заговорит об Анюте.
— Меня просила, чтобы я к тебе пошел за нее похлопотать, а я не пошел, — сказал Никита. — Мне почему-то стыдно было… Вот и откладывал с часу на час, со дня на день… — Он кашлянул, для чего-то снял рукавицу и голой рукой ухватился за луку седла, словно падающий на руку снег успокаивал его. — До последнего дня откладывал… А ведь, поступи она в отряд, может быть, ничего бы и не случилось.
— Почему? — спросил Лукин.
— Тогда бы она дисциплиной была связана и без твоего разрешения к Селиванихе бы не поехала… А зачем? Все бы и так мы сделали…
— Она не могла поступить иначе… — проговорил Лукин.
— Нет… — сказал Никита, но осекся и опустил голову. Смерть Анюты вдруг приобрела для него новый и огромный смысл.
— Я все знаю. Анюта приходила ко мне, просилась в отряд и все рассказала. Я все знаю, — сказал Лукин и положил свою руку на руку Никиты.
И от этого прикосновения Никите стало и спокойнее и еще больнее.
— В бой бы поскорей, — сказал он.
Лукин пожал его руку и сказал:
— Теперь скоро.
12
Отряд был в походе больше недели. В селах останавливались только, чтобы покормить лошадей да отдохнуть. Однако весть об отряде шла впереди его, и крестьяне встречали партизан часто еще далеко от околиц сел на дорогах. И почти в каждом селе отряд пополнялся новыми бойцами. Вступали в него и бывшие красногвардейцы, тайно живущие на дальних заимках или в лесных зимовьях, вступали и молодые парни, не пожелавшие идти под белые знамена и укрывшиеся от мобилизации.
В каждом селе находились друзья, и в каждом селе Полунин оставлял надежных людей для связи. Конная крестьянская связь от деревни к деревне, от заимки к заимке, живой цепочкой, действовала превосходно, называли ее в отряде «партизанским телеграфом», и не было дня, чтобы Полунин не получал сведений о действиях японцев в Ингодинской долине. Каждый их шаг становился известен.
Японцы действовали осторожно. Наверное, боясь восстаний крестьян в тылу карательных войск, боясь быть отрезанными от железной дороги, в каждом селе по пути своего движения они оставляли гарнизоны, каждое село превращали в маленькую крепость, опутывая колючей проволокой жердевые ограды поскотин и в опасных местах отрывая траншеи.
Никита не знал плана Полунина. Он не знал, куда Полунин ведет партизан, но замечал, что отряд, пройдя километров тридцать, не удаляется больше от долины реки Ингоды, а как бы огибает ее с севера на юг, двигаясь по кольцу деревень. Случайно ли выбрал Полунин такой маршрут, или у него были какие-то свои расчеты, Никита догадаться не мог, но Лукина не расспрашивал, ожидая, когда тот найдет нужным заговорить об этом сам.
На восьмой день похода еще с утра стало известно, что в следующем селе предстоит длительная остановка, и квартирьеры-разведчики поскакали вперед, чтобы все подготовить к приходу отряда и заказать хозяйкам истопить бани.
Дорога лежала лесом, и село долго не показывалось. Наконец лес поредел, расступился и за мелкой еловой порослью открылась освещенная солнцем широкая белая равнина. Вдалеке Никита увидел зеленую колокольню церкви, вершины берез у погоста, неподвижные дымы над крышами изб.
Село было большое. Раскинулось оно в три улицы, и на взгорье, недалеко от церкви, виднелся длинный дом под железной крышей — наверное, школа.
— Ладное село, — сказал Нехватов, из-под руки глядя против солнца. — Погостить есть где. Только долго ли простоим?
— Не знаю, — сказал Никита. — Говорили, сутки…
— Сутки — это добро, за сутки выспаться успеешь. Гляди, и народ, видать, добрый, бани уже закурились, дым по долу стелется…
И в самом деле, в глубине дворов и за дворами, там, где очевидно, летом протекала речка, земля курилась, как будто разом задымили десятки скрытых под ней печей углежегов.
Бани «по-черному» издали были похожи на погреба, покрытые дерном и землей. Присадистые, без окон, закопченные до самых крыш, они выбрасывали из приоткрытых дверей рваные космы синеватого дыма, и дым, цепляясь за острые углы бревенчатых