Восстание - Юрий Николаевич Бессонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, о чем говорил Платон Михайлович, казалось Ксенье уже свершающимся сейчас. Как землепашец, засеявший весеннюю пашню отборным надежным зерном, смотрит на черную и еще голую землю, а видит под ней уже начавшуюся жизнь всходов, которые, пройдет срок, превратятся в тучные колосья золотой пшеницы, так и Ксенья смотрела на утренний город, привычный, знакомый, притихший под снежными шапками домов, смотрела, угадывая начавшуюся в нем под спудом новую жизнь, жизнь, которая, пройдет срок, поднимется из глубин земли всем напоказ, зашумит и, на удивление непосвященным, зацветет, как поле пшеницы. И эти мысли порождали в Ксенье ощущение новизны свершающегося. Именно с чувством новизны и тайны она смотрела и на прохожих, и на дома, в окнах которых мелькали лица людей, и на улицу, бегущую навстречу в белом огне отраженного снегами солнечного света.
— Пошел! Пошел! — покрикивал извозчик, веселя желтенького иноходца. — Пошел…
И сани катились мимо домов, мимо оград, над которыми поднимались заснеженные белые деревья, мимо глухих черных заборов, мимо лавок с ярко размалеванными вывесками, мимо лачуг, как-будто только-только перекочевавших из деревни в город, мимо кабаков и богаделен, мимо огромных, в рост человека, вывесок «лондонских» портных Шнейдеров и «парижских» парикмахеров Кацов, мимо афишных будок с пестрыми афишами и мимо постоялых дворов, в раскрытые ворота которых виднелись длинные навесы и коновязи на площадках, запорошенных снегом.
Улицы становились все оживленнее. Окончилась церковная служба, и по домам расходились богомольцы, по тротуарам шли какие-то люди походкой торопливой, но усталой, будто возвращались после тяжелой изнурительной работы.
Женщина в черной шали и в заплатанном ватнике провезла на ручных санках ушатик с водой, приостановилась, тяжело дыша, и посмотрела исподлобья на желтенького иноходца, посмотрела сурово и с упреком, будто это он был виноват, что ей приходилось везти тяжелый ушат с плещущей через край синеватой водой. Торопливо, озабоченной походкой, перешел улицу мальчик подмастерье — простоволосый, в брезентовом фартуке ниже колен — наверное, бегал в мелочную лавочку за праздничным штофом для хозяина, с завистью взглянул на пронесшиеся сани, сморщил синеватое угрюмое личико и скрылся за низенькой дверью полуподвала, за дверью с намалеванным жирным купеческим сапогом. Какая-то старуха, заслышав благовест, принялась поспешно крестить лоб. В лице ее не было надежды, был только страх: «Господи, как бы не стало еще хуже… Помоги, господи…» Прошел какой-то ссутулившийся мастеровой с палкой в руке, и наконечник палки визжал, вонзаясь в притоптанный снег…
Ксенья вглядывалась в невеселые сумрачные лица прохожих, стараясь подметить в них какие-нибудь, хоть самые малые признаки той новизны, ощущением которой была захвачена сама, старалась подметить и не могла.
«Да что же это они?» — думала Ксенья. Ей всех было жалко, всех хотелось утешить и всем подсказать, что страшное уже позади и что скоро придет счастье. «Эй, бабушка, все сбудется, о чем ты молишься… Все сбудется и совсем скоро… И ты не хмурься, женщина в черной шали, тебе не придется возить тяжелые ушаты с водой… И ты не печалься, мальчик в фартуке подмастерья, придет завтра, и ты переменишь сапожную колодку на школьную книгу… Тебе больше не придется получать колотушки и бегать за штофом для пьяного хозяина… Еще недолго, еще недолго, и придет счастье…»
Ксенья смотрела на идущих по тротуарам людей, стараясь встретиться взглядом с каждым и каждому улыбнуться. — «Совсем скоро придет счастье…»
— Пошел! Пошел! — крикнул извозчик и по-щеглиному защелкал языком.
Сани пересекли набережную и легко скатились с пологого берега на лед реки.
Желтенький иноходец прибавлял ход. Скользя по крепкому льду, громче засвистели полозья. Встречный ветер, осмелевший на речном просторе, больно колол Ксенье лицо, и ей казалось, что сани летят вперед со стремительной быстротой…
9
Как ни старался маленький иноходец, Ксенья все-таки опоздала. Когда она, купив билет, выбежала на перрон, поезда на путях уже не было. Вдалеке в синем небе таял дымок паровоза.
«Что же делать?» — думала Ксенья, глядя на рассеивающийся дым, и вдруг услышала рядом голос:
— На черемховский опоздали?
Ксенья обернулась. Перед ней стоял старичок в черном тулупе железнодорожника и с любопытством рассматривал ее.
— Опоздала, — сказала Ксенья.
— В Черемхово едете?
— В Черемхово.
— И шибко нужно?
— Очень, — огорченно сказала Ксенья.
— Не знаю, что и посоветовать, — неуверенно проговорил старичок. — Если разве почтовый? А то, считай, до вечера дожидаться приходится…
— До вечера я не могу, мне к вечеру вернуться нужно, — сказала Ксенья. — Но вы говорите, почтовый? Когда же он должен быть?
— Вчера должен быть, да, вишь, все нету. Что-то там случилось. — Старичок пристально посмотрел Ксенье в глаза. — Слух такой прошел, будто под Читой путь был неисправен… Да ждут, с часу на час ждут…
— Тогда и я подожду, — сказала Ксенья.
— Что поделаешь, коли шибко нужно, приходится ждать…
Старичок вздохнул, наморщил лоб, взглянул на Ксенью так, словно собирался еще что-то сказать ей, опять вздохнул и медленно побрел к вокзалу.
Ксенья прошла вдоль пустого перрона и остановилась, глядя в сторону, откуда должен был показаться поезд с востока.
«Почему старичок так пристально посмотрел на меня? — думала она. — Он хотел что-то сказать, но не решился. Может быть, это партизаны разобрали путь под Читой? Может быть, это Кирилл?»
Она спустилась с перрона, прошла несколько шагов вдоль железнодорожных путей, но, спохватившись, снова вернулась к вокзалу.
«Да-да, наверное, Кирилл… Кто же может еще — там только их отряд… Ингодинская долина… Чита стоит на реке Ингоде… А старичок? Он, конечно, знает,
