Глаз бури - Екатерина Мурашова

Жизни во всех ее замысловатых проявлениях трудно было застать Софи Домогатскую врасплох. На досуге она любила просчитывать разные варианты событий, и временами ей казалось, что она готова к любым оборотам. В этот раз она, несомненно, ошибалась.

– Петя, это страшно удивительно для меня. Мне можно думать?

– Да, только не очень долго, чтобы можно было… Ну, ты понимаешь…

– Понимаю. Спасибо тебе.

Ариша внесла тарелки с дымящимся, благоухающим блюдом. В отдельных мисочках лежали помидоры и выложенные из банки малосольные огурчики с прилипшими к ним мелкими смородиновыми листочками и веточками укропа. Софи и Петя молча, не глядя друг на друга, присели к столу и с жадностью накинулись на еду. Оба ощущали себя страшно голодными.

Глава 44

В которой Дашка собирается начать новую жизнь, но просит оставить ее полицейским агентом, а Софи узнает о смерти Туманова

В кофейне по-летнему жарко. Золотистое облачко пыли плывет над головами сидящих, в нем – лениво реют мухи.

Женщина в глубоком декольте (выглядывающие спелые груди похожи на небольшие розоватые дыни, которыми торгуют на недалеком Сенном рынке) словно в первый раз разглядывает своего визави. Морщинки плотной сеткой избороздили лоб мужчины, тонкие губы презрительно поджаты, серо-стальные глаза щурятся от яркого света, бьющего из окна.

– И как я на весь тот ужас глянула, так и поняла: это мне знак Богородица подает! Последняя возможность: одумайся, значит, Дашка! Танечка-то едва не задохлась, Осенька бедный умер… Тут я и поклялась… Вам-то, Густав Карлович, как отцу родному могу сказать: боялась страшенно! А ну как назад не примут? Клятва, клятвой, а куда тогда бедной девушке идти? Чем на хлеб с маслом заработать?… Но все обошлось, милостью заступницы нашей, – внезапно Дашка истово и размашисто перекрестилась. Ее собеседник невольно отшатнулся и поморщился. – Маменька-то рада-радешенька была, отчим вид сделал, что до него не касается, сестричка только названная нос воротит, ну да это мы… Зато уж братик Кирюшечка-то как рад был, ангел мой ненаглядный! Так и сказал сразу: я знал, Дашечка, что ты к нам вернешься. Без тебя в жизни красочек нет. Ты – словно булочка с помадкой и мармеладом. Ну, скажите, до чего умен! Правда? В таких-то годах! Я уж решила: все что угодно сделаю, а Кирюшечка у нас учиться будет и в чиновники выйдет. Хорошо ведь чиновником-то, правда, Густав Карлович? В чистом всегда ходят, и разговаривают обходительно: буль-буль-буль, да буль-буль-буль. Чем мой Кирюшечка хуже?!

– Бог с ним, с Кирюшечкой, – не выдержал Кусмауль, против воли вошедший чувством в Дашкин рассказ. – Ты-то сама что ж делать станешь?

– Взамуж пойду, что ж девице еще? – удивилась Дашка. – За батюшкиного помощника, как и было когда-то означено…

– А что же он-то думает? Про тебя?

– Хи-хи-хи! – тоненько захихикала Дашка. – Другому бы не сказала, а уж вам, как отцу родному и благодетелю… Думать-то он думает, да не головой, а другим местом. Маменька-то уж ему плела-плела про то, как я все это время белошвейкой служила, да всяко-разно, а я-то сказала, что хочу запасы поглядеть, и свела его в мучной амбар, что во дворе при пекарне. А там… Сам-то он тщедушный, хоть и при хлебе, а любит, чтоб девушка в теле была. Да и сноровка у меня какая-никакая имеется. Ради собственного будущего чего не постараться… Так что у него глазки-то на затылок уехали и слюнки потекли. «Ах, Дашенька-милашенька, иди же ко мне…» Следующий раз, говорю, после венчания. «Бежим немедленно к батюшке с матушкой за благословением!» И весь разговор. Да и если по чести рассудить, то повезло ему: мало того, что в постели не буду лежать, как бревно (мне-то уж женатые клиенты, которые на порядочных девицах женились, порассказали), так еще и вашим радением я теперь невеста с приданым. Вот нынче последний конверт от вас получила, и круглая сумма выходит. Это я читать не умею, а считаю-то – неплохо… Ох! Лизавета-то не дожила! Я б ее на свадьбу пригласила, – из глаз Дашки, как летний дождь, брызнули и тут же высохли вполне искренние слезы. – Густав Карлович! Нашли убивца-то?! Который Лизавету несчастную порешил…

– Нет, Дарья, не нашли, – Кусмауль покачал головой. – И дело, скорее всего, закроют…

– Как же так?!

– Да вот так, – вздохнул следователь. – Слишком много у нее всяких ниточек в руках было. Не распутать теперь… И ты вот что, Дарья. Ежели хочешь, зайди ко мне, возьми ее вещи, которые остались. Родственников у ней нету, а жених взять отказался – не могу, говорит… Можно б и выбросить…

– Нет, нет, не бросайте, – торопливо сказала Дашка. – Я зайду, гляну… Но, Густав Карлович! Как же я приду! Вы ж сами предупреждали, что у нас с вами тайна, и я никому ни полсловечка!.. А я теперь к вам явлюсь…

– Какая теперь тайна! – усмехнулся Кусмауль. – Ты ж, Дарья, сейчас новую жизнь начнешь. Замужняя женщина, хозяйка дома, в пекарне опять же… Забудешь, так сказать, разом все ошибки прежних дней…

Дашка молчала, глядя в пустую чашку с кофейной гущей на дне, и о чем-то раздумывала. Розовые груди едва не вываливались из корсажа. Маленькие прищуренные глазки почти скрывались круглыми щеками. Аккуратно нарисованные брови напоминали ручки от чугунка. Кусмауль с раздражением поймал себя на том, что ему едва ль не жаль с ней расставаться. Привык, сам не заметил, как, но – привык. К ее наивной вульгарности, к глупой восторженной улыбке, с которой она выслушивала все, что он ей говорил, к ее замедленной речи с обилием уменьшительно-ласкательных словечек, и даже к тому, что всегда особенно бесило – любую инструкцию ей надо было повторять по два-три раза, чтобы хоть как-то усвоила. «Один как пес, – подумал он. – Никого нет вокруг, до чего дошел – к агентам привязываюсь. Да еще к каким…»

Кусмауль оглядел задумавшуюся Дашку и горько улыбнулся. Способность посмеяться над собой всегда высоко стояла в иерархической системе исповедуемых им ценностей.

– Густав Карлович, миленький! Не гоните меня! – вдруг горячо сказала Дашка, наваливаясь тяжелой грудью на стол.

– Куда не гнать? – не сообразил Кусмауль.

– Позвольте и дальше на вас работать. Я сумею полезной быть. Поверьте. Меня же все за дуру держат и никто не опасается. Я могу… Вы мне скажете, чего вам надо, я и… Не гоните, миленький!

– Дарья! – такое в долгой жизни Кусмауля еще не случалось. Чтоб молодая девушка, невеста, намеревающаяся начать добропорядочную жизнь, сама просилась в полицейские агенты… – Пускай. Но зачем тебе? Из-за денег?

– Не сумею объяснить. Пыталась сообразить, в голове не складывается. Деньги свои – это да, это я уж привыкла. У нас-то своеобычно, чтоб у мужика, у мужа, я хотела сказать. Счета он ведет и все… Но не только это. Мне в булочной-то, да в пекарне, да замужем… Вот вы, когда мясо едите, соус перченый или уж чесночный сверху кладете?