Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

Наконец он заставил себя уйти от тяжелых мыслей и начал писать Барбаре… До сих пор ему еще не представлялась возможность рассказать ей о своих планах побега и не было времени разработать код. Но она должна быть начеку, и ему нужно как-то предупредить ее.

Барбара знала немецкий язык. Его знания сводились к минимуму, поскольку он изучал его всего один год в школе. Он изучил русский в достаточной мере, чтобы вести простой разговор. Барбара, пока они жили дикарями, успела подхватить от него несколько русских слов — игра позволяла им общаться, не вызывая ревность у Грейс.

Он составил послание, затем с превеликим трудом перевел письмо в мешанину из немецких, русских разговорных слов, жаргона битников, литературных аналогий, примитивной латыни и специальных идиоматических выражений. В конце концов у него получился текст, который Барбара, он был уверен, сможет разгадать. Зато ни один специалист по древним языкам, даже в том, более чем маловероятном случае, если он одновременно будет знать английский, немецкий и русский, не сможет перевести его на Язык.

Он не боялся также, что раскусить это письмо сможет еще кто-нибудь. Для Грейс оно прозвучит белибердой, так как она не знает ни русского, ни немецкого. Дьюк пребывал в наркотическом забытьи. Джо может попробовать догадаться, что все это значит, но он полностью доверял Джо. И тем не менее он попытался завуалировать смысл таким образом, чтобы его не понял даже Джо, нарушив синтаксис и намеренно исказив правописание некоторых слов.

Послание гласило следующее:

«Дорогая!

Уже некоторое время я планирую наш побег. Не знаю пока, как все это устроить, но ты в любую минуту должна быть готова — днем или ночью — схватить близнецов и просто следовать за мной. Если сможешь, запаси немного провизии, прочную обувь и попробуй украсть нож. Мы пойдем в горы. Сначала я собирался дождаться следующего лета: малыши успели бы немного подрасти, однако случилось кое-что, что изменило мои планы, — Дьюк оскоплен. Я не знаю почему и слишком огорчен, чтобы обсуждать это. Но следующим могу оказаться я. Даже хуже того… — Помнишь, как Понс говорил, что представляет наших сыновей прислуживающими на банкете? Так вот, дорогая, жеребцы никогда не прислуживают на банкетах. И судьба их ждет только одна, так как они обещают быть слишком высокими. Это произойти не должно!

Мы не можем ждать. Столица Протектора, по-видимому, недалеко от того места, на котором прежде стоял Сен-Луи. Немыслимо пройти весь путь до Скалистых гор с мальчиками на руках. Надежды на то, что нас всех четверых пошлют в Летний дворец на будущий год, нет.

Так что мужайся. С этого времени не прикасайся к „счастью“, в каком бы виде оно ни было. В решительный момент мы обязаны быть в хорошей форме.

Я люблю тебя. Хью».

Вошла Киска, он велел ей смотреть телевизор и не отвлекать его. Девочка повиновалась.

Она уже спала, когда Хью кончил составлять это письмо на странном жаргоне. Затем он порвал оригинал текста и спустил его в водоворот. Только после этого лег спать. Через некоторое время он вспомнил глупое хихиканье Дьюка, его бессмысленное лицо человека, одурманенного наркотиками. Пришлось встать и в нарушение указаний, данных им самим Барбаре, утопить свои печали и страхи в бутылке со «счастьем»…

3

Ответ Барбары гласил следующее:

«Дорогой,

когда заказываешь три при бескозырке, мой ответ будет семь при бескозырке, и рука не дрогнет. И тогда будет Большой шлем — или мы влетим, но не заплачем. Как только наберешь четыре взятки, мы будем готовы сыграть.

Любовь навеки… Б.».

Больше в этот день ничего не случилось. И на следующий тоже… и еще через день. Хью привычно диктовал перевод, хотя мыслями был далеко. Он стал очень осторожен в еде и в питье, поскольку знал теперь, каким гуманным способом хирург овладевает жертвой. Он ел только блюда, которые до него попробовал Мешток, и всегда старался как можно незаметнее не брать фрукты или пирожное, лежавшее ближе всего к нему, особенно если блюдо подносил слуга. За столом он ничего не пил, а пил только воду из-под крана. Он продолжал завтракать у себя, но отдавал предпочтение теперь неочищенным фруктам и яйцам в скорлупе.

Он сознавал, что все эти предосторожности не спасут его. Поступи им свыше такой приказ в отношении Хью, они наверняка нашли бы иной способ утихомирить буйного пациента: скажем, обработав его хмелем. Правда, в этом случае у него останется время опротестовать приказ, потребовать, чтобы его отвели к лорду Протектору.

Что же касается хлыстов… Он начал вспоминать уроки каратэ, упражняясь в своей комнате. Удар каратэ, нанесенный достаточно быстро, заставил бы заскулить даже обладателя хлыста. Впрочем, надежды у него не было никакой. Просто ему не хотелось сдаваться без боя. Дьюк был прав: лучше сражаться и погибнуть.

Хью и не пытался встретиться с Дьюком. Он продолжал запасать пищу, прихватывая часть своих завтраков — сахар, соль, черствый хлеб, Фарнхэм предполагал, что такая пища не должна быть отравлена, хотя сам и не ел ее, а судил по тому, что она никак не действовала на Киску.

Обычно он ходил босиком, а на улице надевал фетровые шлепанцы. Как-то он пожаловался Мештоку, что гравий причиняет ему боль сквозь тонкие подошвы — неужели в имении нет чего-нибудь получше?

Ему была выдана пара кожаных сандалий, и теперь наружу он выходил в них.

Он приручил Главного инженера имения, поведав ему, что в молодости отвечал за проектирование у своего прежнего хозяина. Инженер был весьма польщен, потому что, будучи самым младшим из ответственных слуг, привык больше выслушивать жалобы и нарекания, чем видеть дружеское участие. Хью сидел с ним после обеда и пытался выказать осведомленность тем, что внимательно слушал.

Фарнхэм получил приглашение осмотреть его хозяйство и провел довольно утомительное утро, пробираясь между труб и рассматривая схемы. Инженер не умел писать, но немного умел читать и понимал чертежи. Само по себе такое времяпрепровождение и не было бы столь скучным, если бы Хью не обуревали другие заботы. Ведь он и сам имел кое-какое отношение к технике в прошлом. Но он сосредоточился на том, чтобы запомнить все увиденные чертежи, сопоставить их с теми ходами, которые запечатлелись в его памяти. Несмотря на то что он большую часть лета прожил во дворце, ему удалось ничтожно мало узнать о дворцовых помещениях. Внутри маленький садик. Его существование здесь ограничивалось небольшими кусочками пространства. Для слуг снаружи он должен был изучить весь план дворца. Ему необходимо было знать любой возможный выход из помещений слуг, каково внутреннее расположение этого помещения и где там искать Барбару и малышей.