Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции - Евгений Васильевич Цымбал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я продемонстрировал свою технологию Андрею Арсеньевичу. Глядя на движущиеся по столу стаканы и банки, он сладострастно улыбнулся и категорически запретил кому-либо показывать этот трюк и даже рассказывать о нем. Исключение было сделано для Рашита, который помогал мне в этом процессе.
…Квартира Сталкера. Кухня. Крупно. Дочь Сталкера Мартышка сидит за столом в профиль, читает книгу, держа ее прямо перед лицом. Медленный долгий отъезд камеры. В воздухе летают пушинки. На столе чуть правее поднимается пар из стеклянной банки. Сзади на подоконнике стоит синяя бутылка. Девочка опускает книгу, смотрит в окно, потом прямо перед собой и, не открывая рта, за кадром произносит совершенно не детское стихотворение. Лицо ее очень серьезно.
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрою пламенно чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг…
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья…
Девочка отворачивается от камеры, затем поворачивается снова, заканчивая мысленный монолог.
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья…
Мартышка поворачивается к окну, затем отводит взгляд от окна, слегка наклонившись, смотрит на стаканы и банку, стоящие на столе. Стакан с недопитым чаем начинает двигаться. Жалобно взвизгивает собака за кадром. Девочка бросает взгляд на нее, потом продолжает двигать взглядом стакан с чаем. Она задвигает его в левый угол кадра и переводит взгляд на банку, в которой лежит какой-то мусор. Банка движется по столу. Взгляд Мартышки падает на высокий стакан. Он ползет к краю стола. Девочка ложится щекой на стол. Стакан падает на пол, но не разбивается. Конец отъезда камеры. Средний план. Девочка лежит щекой на столе, взгляд ее обращен в никуда, иногда — в камеру. Медленный наезд. В стакане начинает подрагивать чай, постепенно начинают вздрагивать стол, другая банка и Мартышка, лежащая щекой на столе. Слышен звук приближающегося поезда. Сквозь стук вагонных колес начинает пробиваться и звучит все громче музыка — «Ода к радости» из Девятой симфонии Людвига ван Бетховена. Камера медленно наезжает на крупный план девочки. Поезд проносится мимо. Музыка уходит вместе со звуком уходящего поезда. На съемке ни звука поезда, ни музыки не было, но ритм сцены Тарковский задавал сам. Он существовал в его голове и во внутреннем слухе. Весь этот эпизод снят на цвет одним кадром. Пушинки летали в воздухе под воздействием вентилятора. Бросала их в воздушную струю Нэлли Фомина. Они взлетали вверх, потом медленно опускались в кадр. Еще одна интересная деталь: Тарковский попросил, чтобы Мартышка читала книгу Акима Волынского о Леонардо да Винчи. Ту же самую, что снималась у него в фильме «Зеркало».
Конец музыки.
Конец наезда.
В затемнение.
Перед съемкой эпизода с Мартышкой Тарковский категорически потребовал, чтобы из павильона удалили всех не имеющих к съемке этого эпизода людей, включая членов съемочной группы. Выбирая посуду, он отказался от чайных чашек с блюдцами, сказав, что «это как-то слишком по-советски». Остановились на обычной стеклянной банке и двух стаканах разной высоты. В один налили немного чая, в другой налили и вылили молоко, в банку бросили обгорелых спичек. Пиротехники положили подожженный кусочек ваты, который тлел и дымил в начале эпизода. Выдохнули туда сигаретный дым. Снимали этот отсутствовавший в сценарии эпизод без репетиций. Никаких экстрасенсов у нас на съемке не было.
«Стакан, который должен был перемещаться в пространстве под полубезумным взглядом дочери Сталкера, мы обвязали серой „невидимой“ ниткой и тянули за нее по столу»[504], — заявил в интервью звукорежиссер Шарун.
Никаких «мы» там не было — этим занимался я один. Я держал в секрете технологию движения стаканов. А вот следующее утверждение Шаруна частично правдиво: «Я пытался руководить этим захватывающим процессом, но Тарковский прогнал меня, отправив записывать лай собаки, и тянул стакан самолично»[505].
Владимир Иванович обожал давать советы, не относящиеся к его профессии. Тут он явно переборщил с их количеством и вызвал раздражение Тарковского, который велел Шаруну покинуть павильон. Владимиру Ивановичу пришлось ретироваться.
Тарковский не «тянул стакан самолично», а, стоя впереди и слева от камеры, молча указывал, какой из стаканов двигать. Я стоял на коленях под объективом кинокамеры перед столом, за которым сидела Мартышка. На моих растопыренных пальцах были петельки капроновых нитей, прикрепленных к донышкам посуды.
Я двигал руками в соответствии с указаниями Тарковского и его взглядом. Все шло хорошо — стаканы и банки двигались, как живые. Мы не договаривались, что один из стаканов упадет со стола, эта идея пришла Андрею Арсеньевичу во время съемки. Он показал мне пальцем вниз, и я осуществил очередную режиссерскую импровизацию. Тарковский был очень доволен и после съемки повторил: «Никому не рассказывайте, как мы это делали». К сожалению, процесс этого таинства не был снят ни почему-то отсутствовавшим фотографом, ни кем-то из съемочной группы. А может, Тарковский сам не захотел это фотографировать, чтобы сохранить тайну финала до выхода фильма, и отослал фотографа из павильона.
Очевидцы этого действа сказали, что в момент съемки я был похож на безумного заклинателя стаканов. И это выглядело страшнее и загадочнее, чем если бы я заклинал настоящих ядовитых змей.
Это был последний съемочный день, последний эпизод и последний кадр фильма.
Владимир Фабриков: По большому счету, «Сталкер» — это синтетическая картина. Андрею повезло. От
