Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Уолтер Миллер

Кочевник кивнул.

— Да, — пустил он в ход свой диалект. — Мы сопровождали вас на юг на встречу с вашим папой. И ты еще спросил меня, почему Брам называет нас «военная команда». Теперь ты знаешь. К моему большому стыду, я оказался единственным пленником. Но Пфорфт говорит, что вы пытались убить Ханнегана.

— Это все, что написано на табличке? — спросил Нимми. Видно было, что Кочевник не умеет читать. Он снова переговорил с тем, кого звали Пфорфтом, и покачал головой:

— Не знаю, что значат все эти слова.

Пфорфт, осужденный за педерастию, сам обратился к ним:

— Там говорится о ереси, о симонии[89], о преступном покушении на его величество, о попытке цареубийства.

К счастью, день клонился к вечеру, и зоопарк закрывался. Хотя все остальные заключенные были в тюремной одежде, ни кардинала, ни его секретаря не снабдили ею. Каждый из них получил по три одеяла, которые должны были спасать от январского холода. С южной стороны клетка была открыта всем ветрам. По крайней мере хоть часть дня к ним будет заглядывать солнце.

Кардинал все еще так до конца и не оправился от проклятия Мелдоуна.

— Похоже, у моей Девы-Стервятника и дыхание было как у стервятника, — с некоей истерической веселостью сказал он Чернозубу. — Когда урионовский Ангел Войны сцепится с моими Стервятником Войны, на кого ты поставишь?

— Милорд, разве не говорится в старой молитве: «Святой Михаил Архангел, и да избавь нас от сражения»?

— Нет, не так, брат-монах. «И да защити нас в сражении», но «и да избавь от дьявольских силков». Что ты и сам хорошо знаешь. Но на какую молитву, по-твоему, будет дан ответ?

— Ни на какую. Если я правильно помню мифы Кочевников, ваша Баррегун, как вы ее зовете, всегда скорбит, поедая павших воинов, детей своей сестры Дневной Девы. Она не хочет войн.

— Ты прав. Даже остря мечи для войны, мы должны молиться о мире. Конечно, ты прав, Нимми, ты всегда прав.

Нимми понурил голову и нахмурился. Но в голосе Коричневого Пони не было сарказма. Чтобы их не поняли другие заключенные, они говорили на новой латыни, и речь кардинала была чужда двусмысленности.

— Именно это я и хочу сказать. Ты был прав, оставляя аббатство, хотя ты монах Лейбовица. Ты был прав, влюбившись в такую девушку, как Эдрия. Ты был прав, не оправдывая меня, когда я импортировал и продавал оружие с западного побережья, не сообщая об этом его святейшеству, — Чернозуб удивленно посмотрел на него.

Коричневый Пони заметил этот взгляд и продолжил:

— В письме, которое я до сих пор храню в Валане, папа Линус Шестой, наделивший красными шапками твоего покойного аббата и меня, был тем человеком, который поставил передо мной эту цель. Линус сказал, чтобы я его никому не показывал, пока меня не вычислят, да и потом только папе. Откровенно говоря, Нимми, я едва ли не мечтал, чтобы меня засекли.

— Вот как, — Чернозуб задумался. Это было совершенно верно: Коричневый Пони был подчеркнуто неосторожен. Даже Аберлотт Болтун знал о его деятельности. Но, наверное, он предпочитал, чтобы его поймал Амен Спеклберд. Внезапно кардинал предстал не таким уж грешником, а скорее усталым, сутулым человеком с беспокойной совестью.

К счастью, в часы посещений, когда дети могли плевать на них сквозь прутья решетки, людей-животных, к развлечению толпы, кормили сырым мясом и неочищенным картофелем. И никто не обращал на них внимания, когда они ели на завтрак кукурузную кашу. Нимми припомнил из Боэдуллуса, что сырое мясо или, что еще лучше, свежая кровь, которую порой пьют Кочевники, «хорошо влияют на собственную кровь пациента», и он убеждал кардинала поесть немного сырого мяса. Нимми и сам не отказался бы от мяса, будь оно свежим, но порой тюремная кормежка смахивала на мясо дохлых койотов, а от сырой картошки у них обоих начинались желудочные колики. Правительство Филлипео поставляло достаточно каши, чтобы выставленные в зоосаде экземпляры не казались отощавшими. Во время их пребывания в тюрьме троих заключенных перевели из камер смертников в блок, где производятся казни. От коллег по заключению они узнали, что Вушина теперь заменила машина-секатор, а не другой электрический стул. Электрическое динамо, вещь дорогая, теперь использовалось более продуктивно, чем для поджаривания преступников.

Фаза Луны сменилась, и теперь она шла в рост. Один из припозднившихся дневных посетителей в сутане, отороченной кружевами, остановившись, уставился на пленников.

— Торрильдо!

Бывший собрат подмигнул Нимми, но продолжал молчать.

— Что тебе нужно, человече? — рявкнул Коричневый Пони.

— Мой владыка архиепископ интересуется, не желаете ли вы, чтобы вам принесли сюда причастие?

— Я бы предпочел хлеб и вино, с которыми сам отслужил бы мессу.

— Я спрошу, — сказал Торрильдо и удалился.

— Выясни, знает ли папа, что мы в тюрьме! — крикнул Чернозуб ему вслед.

— Нимми! — прошипел кардинал. Но Торрильдо остановился.

— Знает, — не оборачиваясь, бросил он, и двинулся дальше.

— Проклятье! Все кончено, — Коричневый Пони был разгневан и подавлен.

Чернозуб решил оставить его в покое. Завернувшись в одеяло, чтобы защититься от ледяного ветра, он погрузился в дремоту.

Торрильдо вернулся через три дня. На этот раз подмигнул ему Чернозуб. Торрильдо покраснел.

— Никогда раньше не видел, чтобы можно было подмигивать с сарказмом, — сказал он.

— Как насчет хлеба и вина? — спросил кардинал.

— У вашей светлости не будет времени отслужить мессу, — из рукава Торрильдо вынул письмо, а из кармана — ключ. — Когда вы прочитаете это письмо и пообещаете подчиняться изложенным в нем указаниям, я выпущу вас.

Коричневый Пони взял послание и стал читать его, передавая Чернозубу листок за листком.

— Проклятье! Все кончено, — повторил кардинал, снова впадая в уныние, но на этот раз без гнева.

— Я думал, у каждого кардинала есть церковь в Новом Риме, — заметил Нимми, прочитав первые строчки.

— В Новом Риме есть церковь святого Михаила, — сказал ему Коричневый Пони. — И это церковь Уриона, но здесь он не считается Ангелом Войны.

Пока Торрильдо маялся ожиданием, нетерпеливо подбрасывая ключи на ладони, пленники молча читали письмо. Его первая страница гласила следующее:

«Его Преосвященству кардиналу Элии Коричневому Пони, дьякону святого Мейси от кардинала Уриона Бенефеза, архиепископа церкви святого Михаила Архангела.

Поскольку сомнительный папа, некий Амен Спеклберд, выразил намерение отказаться от папства, признав, что он никогда не был настоящим папой, Его Императорская Милость, правитель Тексарка с удовольствием сообщает, что прощает все ваши преступления, кроме попытки цареубийства, за которое вы и ваш слуга Чернозуб Сент-Джордж приговорены к смертной казни с отсрочкой приведения приговора в исполнение. Вы изгоняетесь из империи как персона нон грата. Поставив свою подпись в нижеуказанном месте, вы тем самым признаете справедливость выдвинутых против вас обвинений, что Его Милость принимает, а также выражаете согласие, чтобы вас как можно скорее под эскортом препроводили к перевалочному пункту по вашему выбору у Залива привидений; кроме того, вы даете обещание никогда не возвращаться в империю, кроме как по приказу правящего понтифика, Генерального совета или конклава — и лишь с целью прямого следования от пункта пересечения границы в Новый Рим или из него».