Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- И что же?
- Прошлой осенью забаллотировали. Даже в партком не избрали. Он сюда, в обком, с жалобой. На кого бы, вы думали?
- На Савельева, я думаю.
- Именно, на директора совхоза. И на одного из секретарей райкома партии Инютина. Настроили, мол, коммунистов против. Но мы-то знаем, что это не так. Что же с ним делать? На пенсию жить не хочет: "Я, говорит, коммунист с дореволюционным стажем!" И по анкете оно так... И силы, толкует нам, несмотря на возраст, еще имеются. Выбирай, решили мы, любое другое хозяйство, мы еще раз тебя поддержим. И он выбрал. Что, думаете? Совхоз "Первомайский". Там директором Малыгин, что женат на бывшей жене Полипова.
- Интересно...
- Да. "Удобно вам это будет?" - спрашиваем. "Малыгин, - отвечает, человек порядочный и государственный, а для коммунистов главное порученное партией дело, а не личные отношения и бытовые противоречия".
- Бытовые противоречия?
- Так он выразился.
- Малыгин, я помню, слишком исполнительный был, в рот Полипову все время глядел.
- Я понимаю, о чем вы говорите. Но видите ли, Василий Поликарпович... Малыгин не скажу, что из передовых директоров. Но... жизнь идет, чему-то учит тех, кто хочет или может научиться. Медленно, но учит она и Малыгина. Мы этому радуемся. В общем, позвонил я в Шантару, попросил райком порекомендовать коммунистам "Первомайского" избрать Полипова секретарем парткома. Да, кажется, и там у него не клеится...
Перебирая в памяти весь этот разговор в обкоме партии, Василий Кружилин шел по луговой тропинке. Вспомнил и сегодняшний утренний разговор с Николаем Инютиным в Шантарском райкоме партии.
- Хо! - воскликнул восторженно Николай Кирьянович, которого, несмотря на его тридцать пять или тридцать шесть лет, по имени-отчеству называли лишь в официальной обстановке. А так - просто Николай, а то и того проще - Коля. - Да это ж так здорово, что ты на этот колхоз. Это мой любимый колхоз!
- У тебя не должно быть любимчиков, - сказал Василий.
- Это-то так, - вздохнул Николай, - да ведь у каждого человека есть крупные недостатки.
И он смущенно потер свой горбатый нос.
- Но я с ними борюсь. И жена моя, Дарья Ивановна, все мои недостатки постоянно угнетает, как полевые сорняки. Ну ладно, Вась, значит, так... Ты когда в колхоз поедешь?
- Да я думаю - в день собрания и приеду.
- Ты что, ты что, Василий Поликарпович?! - Инютин сделал круглые глаза. Не-ет, это будет непорядок. Человек ты для михайловцев не с ветру, это понятно. За годы редакторства со всеми перезнакомился, на каникулах в Михайловку каждый год к отцу приезжал. Это так, тебя знают... Но являться в колхоз гостем - одно, хозяином - другое. Являться туда за несколько часов до избрания председателем - это... это нечестно. И неловко. Так я говорю?
- Пожалуй, что так.
- Именно. Поэтому поезжай сегодня же. Пусть колхозники обо всем узнают заранее, пусть не спеша обсудят и решат. А за пару дней до собрания я туда приеду... Ничего, Вась, все будет хорошо! Дать тебе машину?
- Спасибо. Я сойду на первом полустанке, а там пешком.
- Далеко ж...
- А я хочу пройтись, как помещик, по будущим своим владениям.
- Помещик! - Инютин весело расхохотался. - Ну, давай, помещик... Чем больше будешь ты о людях заботиться, чем больше зерна, мяса, молока и разного прочего давать государству, тем сильнее народ тебя поддерживать будет. Это ж здорово - быть таким помещиком, а?!
- Здорово, - согласился Василий с улыбкой, и это радостное чувство, вызванное утренним разговором с Инютиным, все жило в нем.
Василий знал хорошо эти места, шагал то дорогой, то напрямик, через луга и пастбища, огибая перелески, то едва приметными тропинками. Он шагал несколько часов, иногда присаживался не столько отдохнуть, сколько посидеть и подумать о чем-то. О семье, оставшейся пока в Новосибирске, - он женился на последнем курсе, и к осени у него должен появиться сын или дочь. Устроится вот со всеми делами, съездит за женой - пусть она родит ребенка здесь. О своем отце, которым он всегда гордился, который прожил нелегкую, но честную и полезную для людей жизнь. О себе, о том, что и ему свою жизнь надо прожить не хуже, что ему предстоит наверстать многое упущенное из-за кошмарных лет фашистской неволи.
Женился он не на Лельке Станиславской, на другой. Где она, Лелька, та красивая и пылкая полячка, о которой он часто вспоминал в фашистских лагерях, о которой много думал и после войны? Шива ли? А если жива, где и как ее найти? Перемышль, в котором она жила до войны, отошел к Польше. Там она осталась или переехала в какой-то город Советского Союза? Незамужняя еще или давно вышла замуж?
Сперва он хотел съездить в Польшу, чтобы как-то попытаться найти ее следы и все выяснить. Но сделать это было не так-то просто в его положении. А потом постепенно - такова жизнь! - черты ее стали в памяти тускнеть, он вспоминал ее все реже... Война и все то, что она принесла с собой, разлучили и разъединили их навсегда.
По-прежнему пели и пели над ним жаворонки.
Когда до центральной усадьбы "Красного партизана" оставалось километра три, впереди на дороге показался человек на велосипеде. Когда тот поравнялся, Василий посторонился, чтобы дать дорогу. Но велосипедист неожиданно затормозил и слез с машины.
- Кружилин?! Василий... Вот встреча! Не узнаешь, что ли?
Узнать Петра Петровича Полипова, бывшего секретаря райкома партии, было действительно нелегко: на Василия Кружилина смотрел глубоко ввалившимися глазами усталый, сгорбившийся, давно не бритый старик. Измятый, потертый пиджак, выгоревшая на солнце фуражка, стоптанные, запыленные сапоги...
- Многие теперь не узнают Полипова, - с горькой усмешкой промолвил бывший секретарь райкома.
И Кружилину стало неприятно, хотя он и не мог определить отчего.
- Зачем так... - сказал он. - Я очень рад. Здравствуй, Петр Петрович.
- Здравствуй, - сказал и Полипов, но нехотя, видимо уже жалея, что остановился.
И действительно, ни тому, ни другому говорить было, в общем, не о чем. Оба понимали это и неловко топтались друг против друга.
- Ну как... - У Кружилина чуть не вырвалось далее: "...живешь, Петр Петрович?" Однако в самую последнюю секунду мелькнуло: ведь Полипов по-своему истолкует такой вопрос. И потому, невольно запнувшись, Кружилин закончил: ...Как жизнь идет в ваших краях? Что нового?
Но даже и в таком, измененном виде вопрос Кружилина не понравился Полипову.
- Чего ей, жизни? Идет, как и в ваших, - промолвил он.
Полипов особенно-то не выделял последние слова - "как и в ваших", - но все равно Кружилин обратил на них внимание, и опять ему стало неприятно. Вероятно, потому, что при этих словах по губам Полипова пробежала кисловатая усмешка. Впрочем, он тут же ее согнал и спросил:
- Ты, кажется, отучился? Как же, пользовался слухом... Не пойму только, отчего журналистике-то изменил?
- Пока вроде бы отучился, Петр Петрович! Теперь снова сюда, на работу, в свой район. - Кружилин достал папиросы. - Да присядем, что ли. Возьми вот плащ.
- Ничего, я привык без подстилки, - сказал Полипов, опускаясь на обочину.
Кружилину показалось, что сухие, запыленные губы Полипова и на этот раз скривило усмешкой. И, взглянув на него, даже ощутил недоумение - усмешки не было.
Он присел на свой чемоданчик и спросил, чтобы что-то спросить:
- Куда же ты путь держишь, Петр Петрович?
- Держу? Да, кажется, прочь из района держу! - вдруг со злостью выкрикнул Полипов.
- Как это - прочь? Выгоняет, что ли, тебя кто?
Полипов странно поглядел на Кружилина, точно заподозрив его в каком-то обмане, и Василий понял наконец, отчего ему были неприятны усмешки Полипова. Сейчас, без усмешки, эта подозрительность проступала особенно отчетливо. Выходило, он маскировал ее усмешками.
- На этот раз пока не успели из совхоза выгнать. В совхозе "Первомайский" я сейчас. Секретарем парткома. Но - сам ухожу.
- Почему?
- Э-э... - только махнул рукой Полипов.
Некоторое время оба сидели молча. Дым от папиросы Кружилина долго висел над ними в теплом воздухе, рассасывался нехотя.
Летняя гроза в этот день все ходила и ходила где-то неподалеку, за горизонтом, оттуда временами доносились редкие и невнятные раскаты грома, обессиленные расстоянием.
Полипов сидел на краю дороги, неуклюже сгорбившись, уперев локти в колени широко расставленных ног. Время от времени он мотал головой, точно хотел клюнуть свои колени, и сплевывал на землю.
"Полно, да уж Полипов ли это?" - подумал Кружилин, невольно сравнивая его с тем Полиповым, которого когда-то знал. Тот, прежний Полипов, одетый всегда, что называется, с иголочки, всегда чисто выбритый, подтянутый, тот рассеивал вокруг себя властность и одним своим появлением внушал окружающим почтительность. Был он человеком грузным, и, когда прохаживался по кабинету в райкоме, под ним прогибались и поскрипывали половицы. Василий почему-то всегда обращал на это внимание. Ему казалось, что и сам Полипов тоже с удовольствием прислушивается к этому скрипу.