Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

Впрочем, нескольким иргамовским партикулам удалось отступить. Весь следующий день в Масилумус прорывались разрозненные отряды конников, а позже стали подходить многочисленные пешие группы. И в сердце Хавруша вспыхнула надежда – возможно, еще не всё потеряно.

Вместе с отступающими явился Твеордан. Как и в сражении под Кадишем, ему не только удалось спастись самому, но и вывести из боя живыми и невредимыми наиболее подготовленную часть подчиненных ему отрядов – свои старые партикулы, которые называли «твеордановскими». Тхарихиб души не чаял в Твеордане, нежно величая его «мой полководец», Хавруш же видел в нем опасного соперника и много раз пытался его уничтожить. Однажды подвернулся превосходный повод: Твеордан отпустил пленных авидронов, опасных лазутчиков, тех самых, которые побили всех капроносов на Арене города Тедоуса. И Тхарихиб почти уже поддался уговорам, уже собирался подписать смертный приговор полководцу, но тут в дело вмешалась эта лисья морда, этот скользкий Берсекус, и всё сорвалось.

Однако теперь, после бурной оргии, Тхарихиб отдыхает, Берсекус мертв – единственная радость за всё это время! – народ гудит на площадях, требует от Верховного военачальника объяснений: как могло так случиться, что полумиллионного иргамовского войска больше не существует, кто в этом виноват? А в заветном жезле, который спрятан на теле, находятся несколько подписанных Тхарихибом по глупости свитков – смертных приговоров, с пустыми строчками там, где должны стоять имена приговоренных. Можно вписать любое имя, например Твеордана, и добиться немедленного исполнения воли «лучезарного» правителя…

Пользуясь моментом, Верховный военачальник обвинил Твеордана в измене и приказал немедленно предать его смерти именем Тхарихиба. Военачальника схватили и поволокли на Могильную площадь, где последнее время каждый день кого-нибудь казнили. За него пытались заступиться некоторые циниты из «твеордановских партикул», и даже произошло небольшое побоище, но народ в массе своей поверил обвинениям, так что легендарный Твеордан был сожжен под неистовый вой толпы, проклинающей последними словами своего недавнего кумира.

«Вот она, народная любовь! – разочарованно думал Хавруш, когда ему рассказывали о том, что творилось на Могильной площади. – Еще вчера эти лавочники и мастеровые боготворили Твеордана, а сегодня с упоением втаптывают в грязь его прах. Жалкие червяки, не способные на преданность. Когда-нибудь, – вдруг пришло на ум Хаврушу, – то же самое может случиться и со мной»…

После всего этого Хавруш решил выспаться, ведь он не отдыхал уже несколько дней. Однако спал он недолго, и сон его был тревожен. Поднявшись, Верховный военачальник поспешил в портофин: нужно было готовиться к осаде, и теперь стоял посреди залы с заложенными за спину руками, не в силах сосредоточиться на работе. На его глаза навернулись слезы – впервые в жизни ему было одиноко и страшно, впервые в жизни он чувствовал жалость к самому себе.

Он боролся с желанием всё бросить и бежать, спрятаться где-нибудь в Эйпросе. Средств у него достаточно, чтобы беззаботно провести остаток жизни на берегу Бесконечного океана в собственном хорошо охраняемом дворце-крепости. Но, подумав об этом, Хавруш вспомнил об Алеклии, а потом о Фатахилле. И тот и другой, если захотят, найдут его, где бы он ни находился. И потом, разве всё кончено? Алеклии предстоит осада Масилумуса. Город укреплен не хуже Кадиша, запасы еды огромны, а защитников у него не менее четверти миллиона человек. Осада затянется на годы. Фатахилла же хоть и обманул его, позволив авидронам надругаться над Иргамой, но рано или поздно двинется в поход. А еще маллы, которые, без сомненья, принесут Грономфе массу неприятностей: он уже послал голубя Бредерою. Может быть, еще повезет?

Тут Хавруш подумал почему-то о своем несчастном брате, и ему вдруг стало не по себе. Он даже почувствовал некоторые угрызения совести. Ведь это он, Хавруш, пытаясь отвлечь Тхарихиба от государственных дел, все эти годы взращивал в нем пороки: потакал его безделью, поощрял частые пышные празднества и пиршества, закупал по всему континенту редкостные вина, поставлял для оргий красивейших девушек и мальчиков. Впрочем, Хавруш, всю жизнь ненавидевший своего старшего брата, быстро избавился от чувства вины. Тхарихиб сам во всем виноват: именно он после падения Кадиша не стал договариваться с Инфектом Авидронии, когда тот возжелал мира. Да, условия авидронов показались тогда чрезмерными, но, если сейчас речь зайдет о примирении, они будут и вовсе ужасными. Конечно, в том случае, если договор вообще возможен…

Так, блуждая в лабиринтах своих скорбных раздумий, Хавруш незаметно вернулся к мысли о спокойной жизни на берегу океана и вдруг с тревогой вспомнил о золотой статуе Девы, заботу о которой поручил молодому Либерию Дэвастасу. Десятимеровая статуя богини была для всех иргамов не только высшим божественным символом, священной реликвией, но и великой ценностью, принадлежащей иргамовским интолам. Однако только два человека, два великих потомка династии Тедоусов – Хавруш и Тхарихиб – знали, какие несметные сокровища спрятаны в чреве статуи.

Хавруш всегда имел достаточно соглядатаев и знал, что Дэвастас уже появился со своими людьми в Масилумусе, а некоторое время назад его видели в Солнечном дворце, в той части, где располагаются покои жены Тхарихиба. Хавруш позвал своего старого слугу-раба Оуса и приказал ему немедленно сходить за либерием. Немой раб бесстрастно кивнул и вышел.

Покои интольи Хидры были прекрасны – просторные, светлые, радостные. Посреди, на возвышении, будто трон, находилось ложе из черного бутона, на котором нежилась, утопая в складках тончайших материй, молодая обнаженная женщина.

Широкие арочные проходы выводили из покоев на открытую галерею. На ней, у самого парапета, стоял в одном набедреннике белокурый мужчина. Он смотрел на распростершийся перед ним огромный город.

– Дэвастас! – услышал он ласковый, но настойчивый женский голос.

Мужчина оглянулся и вернулся в покои. Он возлег на ложе и мягко обнял смуглую красавицу, которая, несмотря на развитые формы, в сравнении с ним, мускулистым статным великаном, казалась хрупким ребенком.

– Ты, Хидра, – мой сладчайший нектар, моя черноволосая повелительница, моя богиня! Ты заставляешь мое сердце биться так сильно, как оно не бьется даже в бою, – шептал великан, касаясь губами руки, плеча, щеки женщины. – Твоя кожа нежнее шелка. Мне кажется, что я никогда не смогу тобою насытиться. Моя единственная мечта – быть с тобою до смерти. О, я бы отдал все, чтобы она исполнилась!

– Так осуществи ее! – с улыбкой отвечала интолья, словно купаясь с наслаждением в льющихся нескончаемым потоком поцелуях. Исполин, распростершийся над ее телом, напоминал ей грозного льва, которого однажды поймали и после долгих трудов приручили. – Я знаю: ты можешь все. Неужели для тебя преграда мой женоподобный муж – такой же несостоятельный в управлении государством, как и в любовных ласках?

– Нисколько! Если понадобится, я его убью, – запальчиво отвечал Дэвастас. – Только скажи!

– Тише, мой возлюбленный, – Хидра дотронулась пальчиком до губ воина. – В этом дворце и стены имеют уши. Убивать его нет никакого смысла, ведь он настолько глуп, что живой принесет нам намного больше пользы, чем мертвый. Значительно опаснее Тхарихиба Хавруш. Мне кажется, что он знает о нас все.

– Я и его убью! – горячился Дэвастас, с трудом оторвавшись от притягательной родинки на шее Хидры. – Этот вонючий боров, этот бездарный военачальник, эта волосатая обезьяна давно стоит у меня на пути. Это он затеял всю эту бесполезную войну, проиграл все битвы. Теперь враг у стен Масилумуса. Только намекни, моя богиня, и я разорву его на куски и брошу их своим голодным боевым псам!

Молодой военачальник даже не догадывался, насколько интолья ненавидела Хавруша и как сладостны для нее были его слова.

– Ах, мой дерзкий голубоглазый воитель, – воскликнула Хидра, запустив пальцы в его густые золотистые кудри, – сегодня ты заслужил награду! Вот, возьми…

И с этими словами она скользнула рукой под подушки и вытянула на свет свиток синего цвета с печатью Тхарихиба.

– Что это? – удивился Дэвастас, нетерпеливо развертывая онис.

В нем говорилось, что либерий Дэвастас, один из храбрейших воинов Иргамы, повышен в звании и переподчинен самому интолу. Кроме этого ему даровались новые титулы и огромные привилегии.

– О! – вскричал великан и стал неистово покрывать поцелуями тело интольи. – Верь мне, Хидра, я навечно твой самый преданный раб! И как это тебе удалось?

– Очень просто. Как и в прошлый раз, я пришла к Тхарихибу и сказала, чтобы он это заверил. Он прочитал и молча приложил свою печать. Вот и всё. Правда, я не уверена, стоит ли сему радоваться. Много ли значат сейчас в нашей стране звания и титулы? Скоро авидроны возьмут Масилумус в осаду, и все мы умрем с голода или попадем в плен.