Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

– Где эта лживая блудница Хидра? – спросил он чуть погодя. – Скажите ей, чтобы явилась сюда слушать Берсекуса!

Слуги убежали. Покои интольи Иргамы находились в другом конце Солнечного дворца, и добраться туда было не просто, однако ответ не заставил себя ждать. Хидра сообщала, что сын Тхарихиба и наследник всех его дел Нэтус болен, что у него лихорадка, что она находится в его покоях и не отойдет от него ни на шаг, пока юный интол не поправится.

– Ну, что ж поделаешь, – пожал плечами уже успокоившийся Тхарихиб и небрежно кивнул Берсекусу. Второй Пророк незамедлительно поднялся, наполнил до отказа грудь воздухом и громко и заливисто засвистел. Его трель была изумительна – чиста, глубока… Правитель наслаждался чарующими звуками грустной мелодии и даже прослезился.

Была уже поздняя ночь, когда Тхарихиб, Берсекус и два десятка особо приближенных сановников спустились в один из самых глубоких подвалов Солнечного дворца, который представлял собой нечто среднее между купальнями, темницей, трапезной залой и пыточной. Там их поджидали распорядители, рабы, палачи, танцовщицы, женщины из акелин, кулачные бойцы, уродцы, старухи – каждый в одежде, соответствующей его роли в предстоящем представлении. Многие из них были и вовсе раздеты или оставили на теле только украшения, совершенно не скрывающие того, что не принято выставлять напоказ. В узких клетках, сооруженных в дальних углах, в ужасающей тесноте томились красивые беловолосые девушки в голубых коротких туниках и хорошо сложенные юноши и с трепетом наблюдали за недвусмысленными приготовлениями.

Тхарихиб и его сопровождение опять уселись за трапезный стол. Слуги наполнили кубки жаркими напитками, и вскоре грубый мужской гогот наполнил гулкое пространство. Теперь ни интол, ни другие знатные мужчины не считали нужным сдерживаться: говорили грязно, приставали к танцовщицам, срывая с них плавы, избавлялись от собственной одежды.

Вскоре Берсекус, поощряемый Тхарихибом, вскочил на стол и под всеобщее ликование опустошил свой пузырь, забрызгав блюда и нескольких знатных вельмож. То был некий сигнал: иргамы повскакивали с мест и ринулись в рукопашную.

Постепенно в свалку, приказом, угрозой или силой, были втянуты все присутствующие, включая стражников, стоящих у дверей, танцовщиц, кулачных бойцов и даже уродцев. В бассейне, заполненном горячей водой, теперь барахтались десятки перепутанных тел. В клубах поднимающегося пара мелькали перекошенные страстью одутловатые лица иргамовских мужей, их рыхлые стареющие чресла, обнаженные тела женщин, отвратительные в своей наготе туловища уродцев и старух.

Тхарихиб некоторое время не без удовольствия наблюдал за этим безумством, а потом выбрал из клетки самую красивую юную девушку, подвел ее к трапезному столу, бросил на него и разорвал в клочья тунику на ее теле. Девушка находилась в полуобморочном состоянии и почти не сопротивлялась, однако интол, после нескольких несостоятельных попыток, быстро к ней охладел и беспомощно оглянулся. Берсекус уже успел насладиться податливой танцовщицей и светловолосым, трясущимся от страха юношей, почти мальчиком. Однако не зря Тхарихиб называл его «неутомимым плугарем» – владельцем «необыкновенного плуга, способного вспахать любое поле». Знающий о пристрастиях своего повелителя всё и видя, что ему нужна помощь, Второй Пророк немедля подскочил к правителю и крепко ухватил его сзади за бедра… Через некоторое время насытившегося Берсекуса сменил рослый кулачный боец, потом могучий стражник, а после него наместник обширных иргамовских территорий, и вскоре Тхарихиб ожил и вновь распростерся над выбранной им обливающейся слезами хрупкой девушкой…

Настало утро, его сменил день, но разбушевавшиеся распутники, казалось, не замечали течения времени. Они то погружались в пучину низменных страстей, то забывались сном, то пили и ели, то опять, стремясь ублажить свою плоть, изобретали всё более и более извращенные наслаждения.

Пролилась первая кровь. Вид ее на некоторое время взбудоражил шатающихся опустошенных мужей. В ход пошли кинжалы и приспособления для пыток. Истошные вопли терзаемых окончательно вернули участников оргии к жизни и наполнили их сердца животной яростью. Помимо нескольких девушек и юношей, они замучили и убили двух воинов, музыканта и танцовщицу.

В самый разгар оргии доверенный слуга принес Тхарихибу срочное голубиное послание. Он медленно прочитал его, шевеля губами, потом швырнул онис на пол и как-то сразу ослаб, тревожно всхлипнул и тяжело оперся о стол. Соратники подняли и развернули свиток. В нем говорилось о том, что иргамовские войска потерпели в сражении с Алеклией сокрушительное поражение и их остатки спешно отступают к Масилумусу.

Верный Берсекус заставил Тхарихиба испить полный кубок хиосского нектара. Интол послушно влил в себя бесценный напиток, потом зарычал, срываясь на визг, выхватил чей-то кинжал и перерезал горло слуге, принесшему дурную весть. Сделал он это неумело и неловко, с ног до головы забрызгался кровью и залил всё вокруг. Однако этого ему показалось мало. Он огляделся и воткнул кинжал в грудь раба-виночерпия.

– Уйми его, Берсекус! – воскликнул отскочивший в сторону наместник. – Ты один имеешь над ним власть, тебя он послушает!

Второй Пророк с сомнением посмотрел на обезумевшего интола. Тот, ослепленный внезапной вспышкой бешенства, затравленно оглядывался по сторонам.

– Вы все сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! – наконец горько выдавил Тхарихиб, и его рука с кинжалом безвольно повисла.

– Остановись, Лучезарный, еще не всё потеряно! – отеческим тоном произнес Берсекус.

Притянув к себе Тхарихиба, он обнял его, и тот истерично зарыдал, уткнувшись лицом в его плечо. Эта идиллическая сцена успокоила и даже растрогала напуганных сановников. Вдруг лицо Берсекуса исказила судорога. Он вскрикнул, и в горле у него заклокотало.

– О, Дева, за что? Я был тебе верен! – удивленно прошептал он и медленно сполз вниз по рукам Тхарихиба. Из живота бывшего свистуна торчала рукоять кинжала. Все оцепенели.

Почти тут же Тхарихиб, увидев, что наделал, опомнился, ноги его подкосились, и он рухнул на тело Берсекуса. Бесконечно долго он покрывал поцелуями застывшее, милое его сердцу лицо. Интол никого и никогда так не любил, как этого маленького чудотворца. То был самый желанный его возлюбленный, лучший его советник, мелодии, рассказчик, предсказатель. Тхарихиб поначалу хотел и себя убить, чтобы скорее присоединиться к Берсекусу на звездной дороге…

О гибели Второго Пророка забыли довольно быстро. Тело зацепили крюками и утащили с глаз долой, оргия продолжилась, и Тхарихиб после доброй взбучки, заданной ему наместником, принял в ней самое деятельное участие…

Прошло несколько дней. В Солнечном дворце, в той части, где обитал Хавруш, стояла непривычная тишина. Не было видно ни стражи, ни суетливых слуг, ни прочей говорливой челяди. В сумрачных галереях, соединявших покои, едва теплился огонь в факельницах: некому было подлить масла; только несколько жирных мух, нарушая тишину, бились о стены, и за ними гонялся мальчик-раб с мухобойкой на длинном бамбуковом древке.

В портофине – просторной зале, отделанной зеленым мрамором и зеленовато-голубым звездным камнем, понуро стоял на своих тонких скрюченных ножках Хавруш – весь какой-то раздутый, бесформенный, с вывалившимся наружу необъятным животом, с огромной уродливой головой.

Хавруш вернулся в Масилумус всего лишь день назад. Оставив поле сражения, он, в окружении большого отряда телохранителей, поспешил в столицу. Его преследовали по пятам, он это чувствовал, хотя по пути не встретил ни одного авидрона. Не успели городские ворота закрыться за ним, как из ближнего леса, где сидел в засаде последний заградительный иргамовский отряд, донесся шум боя. Это значило, что передовые группы воинов Инфекта были уже под стенами Масилумуса.

Явившись в Солнечный дворец, Хавруш первым делом вызвал двух военачальников. Одному – предводителю крупного отряда средневооруженных всадников, он приказал атаковать авангардные партикулы авидронов и тем самым обеспечить отступление иргамовской армии, другому – поручил всё приготовить к осаде города и набрать новое ополчение из числа жителей столицы и рабов, которым следовало обещать свободу.

Вскоре с места сражения пришло последнее сообщение, написанное ближе к вечеру, то есть спустя ночь и день после начала битвы. На голубином послании – кусочке тонкого полупрозрачного ониса, остались следы крови, строчки были выведены старательной, но дрожащей рукой. Как и ожидал Хавруш, его великолепный стопятидесятитысячный монолит окружили со всех сторон и часть воинов уничтожили, часть пленили. Отряды иргамовских союзников, видя, что чаша весов склоняется в пользу партикул Алеклии, бросились бежать, оставив незащищенными важные участки. Не помогли и валилы – четыре тысячи прекрасных механизмов, которые обошлись Фатахилле и Берктолю в целое состояние и на которые Хавруш надеялся более всего. Все они после долгого упорного боя были сожжены. Чуть позже захватили иргамовский лагерь. Таким образом, Хавруш потерял всю свою армию и все механизмы. Годы упорных трудов, полмиллиона человеческих жизней, миллионы берктолей – всё превратилось в прах всего лишь за один день. Всё кончено! О, Дева, ты предала свой народ!