Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Литературная комиссия Политбюро по сути дела разработала основные положения широко известного постановления 19 июня 25 г. «О политике партии в области художественной литературы». В марте, еще до его принятия, о нем сообщал Луначарский. Оно было сформулировано в первую очередь Бухариным, стало первым, но далеко не последним, постановлением ЦК коммунистической партии о художественной литературе. Без похвальных упоминаний о нем, как и о более поздних постановлениях, 30-х — 40-х гг., не обходился ни один курс истории советской литературы (о Бухарине, естественно не упоминалoсь).

Главное в постановлении, как и в подготовительных материалах к нему, — утверждение руководящей позиции партии в области литературы. Партия заявила, что будет ориентироваться на пролетарских писателей, которым, по ее мнению, принадлежит будущее, и на крестьянских писателей (последнее — новое). Таким образом партия отвергла рекомендации Троцкого и Воронского о нецелесообразности создания чисто пролетарской литературы и в то же время выступила против безоговорочной ориентации на пролетарскую литературу, на чем настаивали «напостовцы».

Не будем приводить содержания постановления. Оно многократно публиковалось и в основных положениях повторяет проект Варейкиса, о котором мы подробно говорили: отмечается культурный и политический рост масс; речь идет и о новых революционных рабоче-крестьянских писателях, которых партия будет в первую очередь поддерживать, о задачах создания художественной литературы, пригодной для идейного воспитания населения в духе социализма, о том, что вопрос о художественной литературе приобретает актуальнейшее значение, о необходимости идейного воздействия партии, её политического руководства на художественную литературу, о «попутчиках», бережном отношении к ним, но и о возможности их вытеснения (партия будет это приветствовать). В то же время указывается, что проблему пролетарской гегемонии нельзя решать административным путем; предпосылкой признания гегемонии за пролетарскими писателями должны послужить их профессиональные успехи. Говорилось и о молодых рабоче-крестьянских писателях, о значении марксистской критики и пр., и пр.

Дело даже не в сути постановления, не о том, насколько оно содействовало или мешало развитию литературы. В данном случае я обращаю внимание на другое: на регламентацию, уверенность, что художественная литература должна и будет развиваться по приказу партии, что можно во всё вмешиваться, всё контролировать, разрешать, поощрять, запрещать. И это уже в 25-м г., без прямого вмешательства Сталина, при решающей роли Бухарина. В какой-то степени постановление имело положительное значение: была ограничена диктатура РАППа. Но на ее месте возникала диктатура партии, не менее жесткая, хотя и готовая из тактических соображений идти на некоторые уступки. Постановление закрепляло переход непосредственного руководства литературой в руки партии. Как практическое следствие его 23 августа 26 г. постановлением ЦК… в компетенцию реорганизованного Отдела Печати ЦК… было передано идеологическое руководство всеми органами печати. Там же определены главные задачи преобразованного Отдела. Он координировал производственную деятельности издательств, контролировал распространение произведений печати, обязывался разрабатывать директивы ЦК… о печати, «проводить линию партии в писательских организациях» (Айм85-6).

Постановление 25 г. было встречено положительно большинством из существующих литературных групп. Писатели с удовлетворением отмечали, что партия не собирается вмешиваться в вопросы художественной формы. Хотя в это мало кто верил, а все же было приятно (Айм88). Но многие, и представители лагеря «пролетарской литературы», и «попутчики», выражали недовольство отдельными пунктами постановления, пытались истолковать его по-своему. Указание, что в будущем надо ориентироваться на пролетарских писателей, которые должны заслужить желаемую ими гегемонию, значительная часть пролетарских писатели, их руководители восприняли как программное обязательство партии, призыв и дальше проявлять агрессивную активность (так оно, отчасти, и было; не случайно о пролетарских писателях говорилось в первую очередь; к вопросу о них авторы постановления возвращаются неоднократно). А так как заслужить право на гегемонию в области литературы своей качественной литературной продукцией пролетарским писателям было практически невозможно, РАПП-овцы заявили, что хотят достичь своей цели «организационным» путем (постановление давало некоторые основания для такого вывода; позднее, в 32 г., такой «организационный» путь достижения единства писателей использовал Сталин- ПР), путем «сотрудничества» с крестьянскими и некоторыми буржуазными писателями, которых «пролетарские писатели» называли «союзниками» и которыми хотели руководить: «будучи идеологически крепче и сильнее, мы в совместной работе, в борьбе с частью из них должны подчинить их и перерасти» (Амер89).

Существенную роль в это время начал играть один из руководителей пролетарских писателей Л. Л. Авербах. Началась борьба за власть среди пролеткультовцев. Ультралевые (Родов, Лелевич, Вардин) были вытеснены из ВАППа относительно более умеренными (Авербахом, Раскольниковым, Волиным). Их поддерживали уже влиятельные к тому времени Фурманов и Лебединский. Умеренность «умеренных» была весьма относительная. Волин, например, в начале 30-х гг. руководил Главлитом, без малейших проявлений либерализма… Таким образом, одна тенденция в восприятии постановления 25 г., РАППовская — недовольство «ограниченностью» его, примирительным отношением к «попутчикам», стремление истолковать постановление в более радикальном духе.

Но и у «попутчиков», в большинстве одобривших постановление, звучали сомнения по поводу некоторых его пунктов, говорилось об его противоречиях, высказывались опасения. Писатели-футуристы, Пильняк (несколько спорная в конце 20-х гг. фигура), Асеев, Пастернак утверждали, что фраза о литературе, понятной миллионам, обрекает писателей на усредненный литературный уровень. Вересаев говорил, по поводу постановления, о «творческой шизофрении», «когда писатель не знает, должен ли следовать голосу совести или предъявляемым ему извне требованиям». Он использовал постановление как повод критиковать существующую прямую и косвенную цензуру (см. обзор «Что говорят писатели о постановлении ЦК партии»// «Журналист». 1925, № № 8–9, 10. Обзор, конечно, дает отобранный материал: уже тогда началась фальсификация, характерная для второй половины 40-х гг.; верить ему особенно нельзя, и всё же, читая его, некоторое представление о том, как реагировали писатели на постановление 25 г. можно получить) (Амер88). Тем не менее, уже тогда писатели начинают «подстраиваться» под официальный камертон и прямая критика постановления 25 г. В. Вересаевом и Б. Пастернаком является исключением (Бл253).

Положительно восприняли постановление 25 г. и творческие работники других видов искусства. Они захотели чего-то подобного. 9 февраля 26 г. группа художников направляет письмо Сталину о политике партии в области изобразительного искусства (уже знают, кому писать — ПР). В письме говорится о том, что в Москве существует несколько художественных групп, разных по составу и численности (идет перечисление); в каждой из них имеются видные художники; происходят поиски нового стиля, нового искусства советской эпохи; с точки зрения этого процесса роль имеющихся групп одинаково ценна и необходима; было бы гибельным и культурно близоруким для нормального развития провозглашение одной из групп выражением рекомендуемого курса развития советского изобразительного искусства; а между тем условия существования разных групп обнаруживают преимущественное положение одной из них, не столько в силу объективных причин, сколько в силу прямого содействия, исключительной материальной и моральной поддержки власти, в противовес всем иным художественным группировкам. Такой группой является Ассоциация Художников Революционной России (АХРР). Ей дана крупная субсидия (75 тыс. руб.). Она оказывается в привилегированном положении во всех случаях распределения государственных сумм. Создается как бы монополия на официальное признание, хотя по сути нет оснований для такого преимущества (довольно подробно говорится о льготах — ПР). Приведенные соображения, по словам авторов письма, не направлены на умаление значения АХРР, которая может претендовать на то же, что другие, но ее претензии на монополию должны быть отвергнуты; известная резолюция ЦК по вопросам художественной литературы дает право по аналогии полагать: 1. что в области художественного искусства еще не настало время признания за какой-либо группировкой роли носительницы подлинного революционного искусства. 2. что необходимо равно терпимое отношение партии и государства ко всем группам, которые работают в плане советских социально-государственных интересов. 3. что интересы подлинной художественной культуры не должны приноситься в жертву революционной фразеологии, пока она не выходит за пределы словесных деклараций. Письмо подписано видными художниками, представителями разных групп (Д. Штернбергом, М. Родченко, А. Осьмеркиным, П. Кузнецовым и др.). Письмо Луначарского Сталину от 3 февраля 26 г. о полной поддержке позиции художников и необходимости партийного решения по этому вопросу (Бох 445-9, 625-26).