Крушение империи - Михаил Козаков

— Что с вами, товарищ Токарев? — спросил тогда не без тревоги Сергей Леонидович.

— Впутали! — прислонился тот к стене. — Солдата Митрича вспоминаете, нет? Взяли его по убийству вот того самого косоглазого шпика, что вас сторожил. Ну, Митрич и показал. На себя и на меня. Теперь судить будут военным, факт… Через повешение, конечно. По совокупности… большевика и «убийцу»… — криво усмехнулся юн упрямым ртом. — Через повешение… И, думаю, без замедления… чтобы не тратить казенные харчи. Митрич… черт дубовый, впутал!

Они оба знали уже друг о друге все. Обитатели одной камеры, они по жесту, по взгляду, по самому краткому движению или невзначай сказанному слову догадывались о мыслях и желаниях друг друга. И Ваулин понял тогда: большевику-солдату не избежать смертной казни. Надо помочь товарищу…

Они оба долго и подробно обсуждали, как держать себя Токареву на следующем допросе. Сергей Леонидович сочинил для него стройную систему «прилаженных» друг к другу ответов следователю и на будущей очной ставке с Митричем. Но токарёвский следователь не подавал о себе вестей, на очную ставку не звали, и Токарев решил, что участь его и так уже предрешена, без всяких лишних допросов, и каждым утром ждал прихода тюремных солдат — военного суда.

Десять дней назад Сергея Леонидовича вывели из камеры и в черной карете, повезли на Фонтанку, к генерал-майору Глобусову. Долгоухий и узколицый человек в штатском, оглядывая Ваулина в канцелярии, двигал носом, как принюхивающееся животное.

— Ваулин. Сергей Леонидович. По сто второй. По сто двадцать девятой, — говорил он короткими фразами, неизвестно для чего перечисляя в данный момент статьи уложения о наказаниях. У него был глухой голос человека, у которого в носу полипы. — Прошу, — указал он на высокую дубовую дверь и открыл ее, пропуская вперед Сергея Леонидовича, а сам не входя в кабинет начальника охранки.

— Прошу садиться. — Глобусов протянул руку к одному из двух кожаных кресел, стоявших у письменного стола. — Заочно я вас давно знаю, Сергей Леонидович Ваулин, — сказал он после откровенного минутного разглядывания его. — Фотографии ваши видел, о вашем семейном и партийном положении я в курсе, о ваших противоправительственных делах наслышан.

Он усмехнулся, произнося это последнее слово. Безмолвно усмехнулся и Сергей Леонидович.

Генерал продолжал:

— Однако всего этого, оказывается, мало, господин Ваулин. Вот сам увидишь человека в натуре — и только тогда поймешь его. Не правда ли, Ваулин? Молчите?.. Ну, да вы еще не ориентировались. Не знаете еще, что за птица ваш собеседник, то есть — я.

— Нет, почему же? Я в пернатых разбираюсь, — прищурившись, посмотрел на генерала Ваулин.

— Сам не курю. Поэтому лишен возможности предложить вам папиросу, — развел руками Александр Филиппович. Реплику о «пернатых» он пропустил мимо. — Папироса — это служанка обычно следователей, но я ведь не следователь. Я не буду, Сергей Леонидович, ничего ни выяснять, ни сопоставлять, ни добывать лишних улик. Это не мое дело. Да оно меня и не интересует! Больше того: я даже не убежден в том, будете ли вы преданы суду. По сто второй там или по сто двадцать девятой статье уложения о наказаниях. Не мне вам говорить, что они сулят в наше военное время.

— Вот уж и пугаете. Занятие зряшнее, генерал! — как можно спокойней отозвался Сергей Леонидович.

— Нисколько не пугаю. Нисколько, — сложил руки на животе и медленно зашевелил пальцами Глобусов. — Зрите во мне, прощу вас, не столько начальника всем вам ненавистной охранки, как принято величать наше ведомство, сколько — политического собеседника. Который, конечно, находится в гораздо, гораздо лучшем положении, чем вы. Не отрицаю этого!.. Ведь я почему упомянул о суде? Да для того, чтобы исключить из перспективы возможность самого дикого в вашей участи. Увы, по нынешним военным временам окружной суд или судебная палата только и знают: «через повешение!» Нет, нет, с такими прямолинейными слугами государства действительно опасно иметь дело. Чему вы усмехаетесь?.. Мы с вами существуем в мире взаимосвязанно, Ваулин. В мире существуют два полюса, один невозможен. Так и мы. Это вполне диалектично… как пишется в вашем социалистическом евангелии. Скажу вам вполне откровенно: мы вот, сидящие здесь, отнюдь не заинтересованы в этой страшной, жестокой формуле: «через повешение!» Но оставим этот ненужный разговор. Тьфу, тьфу, сухо дерево, завтра пятница, как говорится в народе. Я ведь хочу совсем о другом, Сергей Леонидович. Послушайте меня.

— Как видите — я слушаю, — изучал своего противника Ваулин.

— В вашей среде, — сказал неожиданно Глобусов, — есть предатели. Вам это, конечно, известно.

— Да, известно. Но, к сожалению, меньше, чем вам.

— Вы хотите знать их имена?

— Странный вопрос с вашей стороны.

— Я ведь, Сергей Леонидович, не зря спрашиваю.

Начальник охранки встал из-за стола и занял место в кресле напротив Ваулина:

— Не зря, поверьте мне. Ну, выступай открыто против, с открытым, так сказать, забралом — как вы вот, например. Что ж, ничего не возразишь: ведь идейные к тому побуждения. А вот другой тип людей. Из вашей же среды. Скажу я вам вполне откровенно: растленные души, приходящие сюда за царским сребреником, мне противны, я дворянин… Нет, я не хочу покупать помощь за деньги. Отношения должны быть построены на совершенно других принципах, господин Ваулин. — В Англии, в Соединенных Штатах, например, лидеры тред-юнионов, лидеры рабочих ассоциаций находятся, я знаю, в милейших отношениях… ну, совершенно милейших со своими соотечественниками правительственных учреждений. Почему России не перенять эту манеру западного мира? Говорим, говорим о прогрессивном капитализме, а он у нас все еще провинциален в России. А? И революционеры у нас тоже теперь поизмельчали. Словометатели, да и только, — все эти думские народники и меньшевики из компании господ кавказских депутатов Чхеидзе и Скобелева… России нужен практический союз сильных личностей! — хлопнул вдруг по плечу, Ваулина генерал-майор Глобусов. — Вне классов, вне узких интересов тех или иных сословий. Вы как считаете, Сергей Леонидович?

— Вы много петлите, генерал, — отозвался насмешливо Ваулин. — И совсем это напрасно. Ох, как я понимаю, к чему клоните! Но по-пустому все это. Вы говорить, я вижу, мастер. Ну, а я слушать — тоже не глухой! Знайте: не заагентурите. Никакими способами не заагентурите! Ни русскими, ни английскими, ни американскими. Напрасный труд, ваше превосходительство!

И, сам, не понимая, почему поступил именно так, Сергей Леонидович поднес к лицу напомаженного генерала фигу.

Никак не реагируя на нее, «собеседник» тише обычного сказал:

— У вас ребенок, Ваулин. Мать, невеста…

— Ну, а это к чему приплели? Предполагаете, что я хоть на минуту забыл о них?

— Вы их никогда, никогда уже не увидите, Ваулин.

И прежде чем тот захотел бы что-либо ответить, генерал-майор Глобусов, стараясь быть максимально искренним, взволнованно выкрикнул:

— Поймите же вы… интеллигентный человек! Ведь все-таки не могу же я вас уравнять с каким-нибудь… прохвостом Андреем Громовым, в которого вы все так верите, а в то же время…

Но, словно наговорил лишнего, он вдруг осекся, замолчал, недовольно нахмурив брови.

— Ну?.. — невольно вздрогнул Сергей Леонидович.

Глобусов сделал жест, означавший: «А, уж все равно!»

— А почему собственно? Кто он такой, этот «товарищ» Громов, чтобы вам так уверовать в него? Уж думаете, если потомственный пролетарий, так уж и все?

— Он что: арестован или не арестован? — думая о своем, задал вопрос Сергей Леонидович.

— A-а, это вы, Ваулин, правильно сообразили: уж конечно, если бы я арестовал своего агента, то не стал бы раскрывать его вам.

— А может быть, господин генерал, просто… очернить хотите вредного для вас человека? — холодно улыбнулся Ваулин. — Умышленно набросить тень?

Глобусов посмеивался.

— Может быть. Все может быть, — неожиданно согласился он, немного удивив тем Сергея Леонидовича.

— Это ведь тоже тактика, генерал! Замутить, посеять недоверие.

— Тактика, господин Ваулин, что и говорить.

— Ну, и оставайтесь при ней! — вспылил вдруг Сергей Леонидович.

— А вы — при убеждении, что так просто разгадали эту тактику. Ах, какой, мол, простофиля этот Глобусов. Так вам спокойней будет. Умирать… — добавил генерал-майор, заглядывая в светлые, напряженно глядевшие глаза Ваулина. — Недельки через три это и приключится с вами, Сергей Леонидович. По приговору военнополевого, да-с.

Сергея Леонидовича так и подмывало дать ему оплеуху, но он укротил себя и спокойно сказал:

— Вот опять ведь пугаете, господин генерал-охранник? Ай-ай-ай, плохо, значит, ваше дело. Кто пугает — тот сам боится. Только… разве можно испугать русский рабочий класс — нас, большевиков?.. А ведь лжете вы, лжете нагло насчет Громова! — вырвалось вдруг. — Он на свободе… теперь я знаю!..