Странствия убийцы - Робин Хобб

– А вы объясните мне все, когда дракон будет закончен?

Что-то вроде жалости было на ее лице.

– Фитц Чивэл, мой дорогой друг! «Когда дракон будет закончен»? Когда мы с Верити будем закончены, начнется дракон.

– Я не понимаю! – раздраженно огрызнулся я.

– Но он говорил тебе. А я повторила, когда предупреждала шута. Драконы питаются жизнью. Целой жизнью, отданной добровольно. Вот что нужно, чтобы дракон полетел. И обычно ему нужна не одна жизнь. В древние времена, когда мудрые люди искали город Джампи, они приходили сюда группой, единым целым – а это больше, чем сумма частей, – и все отдавали дракону. Дракон должен быть наполнен. Мы с Верити должны вложить в него себя, наши жизни целиком. Для меня это проще. Эда знает, что я прожила гораздо дольше, чем мне было отпущено, и у меня нет никакого желания оставаться в этом теле. И это много труднее для Верити. Он оставляет трон, красивую любящую жену, любовь делать вещи своими руками. Он оставляет возможность проехаться на хорошей лошади, поохотиться на оленей и жить среди своего народа. О, я уже чувствую все это внутри дракона. Тщательное раскрашивание карты, ощущение чистого куска пергамента под рукой. Я даже узнаю запах его чернил. Все это он вложил в дракона. Это тяжело для него. Но он делает это, и боль, которую он себе причиняет, тоже будет вложена в дракона. Это разожжет его ярость к красным кораблям, когда дракон поднимется. Фактически он не отдал дракону только одно. Одну вещь, которая может приблизить его к цели.

– Что? – спросил я непроизвольно. Ее старые глаза встретились с моими.

– Тебя. Он не позволил тебе быть вложенным в дракона. Он мог бы это сделать вне зависимости от твоего желания. Он мог просто взять и втащить тебя в него. Но он отказывается. Он говорит, что ты слишком сильно любишь свою жизнь и он не заберет ее у тебя. Слишком большую часть этой жизни ты отдал своему королю, который вернул тебе только боль и несчастья.

Знала ли она, что этими словами возвращает мне Верити? Подозреваю, что да. Я многое узнал о ее прошлом, когда говорил с ней Скиллом. И я знал, что она должна так же много узнать обо мне. Она знала, как я любил его и как мне было больно видеть его таким отдалившимся здесь. Я немедленно встал, чтобы пойти поговорить с ним.

– Фитц! – окликнула она, и я повернулся к ней. – Я хочу, чтобы ты знал две вещи, хотя это может причинить тебе боль.

Я напрягся.

– Твоя мать любила тебя, – тихо проговорила она. – Ты говорил, что не можешь вспомнить ее и простить. Но она здесь, с тобой, в твоих воспоминаниях. Это была высокая светловолосая горная женщина. И она любила тебя. Она не хотела расставаться с тобой.

От этих слов ярость овладела мной. Голова у меня закружилась. Я оттолкнул знание, которое она пыталась дать мне. Я знал, что ничего не помню о женщине, родившей меня. Снова и снова я обыскивал свою память и не находил ни следа. Никаких следов.

– А вторая вещь? – холодно спросил я.

Она никак не отреагировала на мою ярость. Может быть, в ее голосе стало больше жалости.

– Это так же плохо, а может быть, еще хуже. Но на самом деле ты уже знаешь об этом. Грустно, что это единственные дары, которые я могу предложить тебе. Изменяющему, заменившему мою живую смерть на умирающую жизнь, и грустно, что на самом деле ты уже владеешь ими. Но это так, и я должна сказать тебе правду. Ты снова доживешь до любви. Ты знаешь, что потерял девушку своей весны на далеком песчаном пляже, свою Молли, с развевающимися темными волосами и в красном плаще. Ты слишком долго был в разлуке с ней, и слишком многое выпало вам обоим. И на самом деле оба вы по-настоящему любили не друг друга. Вы любили утро вашей жизни. Это была ваша весна, и жизнь бурлила в вас, а война стояла на пороге, и тела ваши были сильными и прекрасными. Оглянись, и ты увидишь, что помнишь столько же ссор и слез, сколько любви и поцелуев. Будь мудрым. Отпусти ее и сохрани эти воспоминания в целости. Сохрани все, что можешь, и дай ей сохранить, что сможет она, от безрассудного и смелого мальчика, которого она любила. Потому что и он, и эта веселая маленькая леди теперь не больше чем воспоминания. – Она покачала головой. – Не больше чем воспоминания.

– Вы ошибаетесь! – закричал я. – Вы ошибаетесь!

Мой крик заставил Кетриккен вскочить на ноги. Она смотрела на меня в страхе и беспокойстве. Я не мог смотреть на нее. Высокая и светловолосая. Моя мать была высокой и светловолосой. Нет. Я ничего о ней не помнил. Я прошел мимо нее, не обращая внимания на боль в колене. Я обошел вокруг дракона, проклиная его при каждом шаге и отказываясь разбираться в своих чувствах. Дойдя до Верити, который обрабатывал левую переднюю ногу, я опустился на корточки рядом с ним и заговорил свирепым шепотом:

– Кеттл говорит, что вы умрете, когда этот дракон будет закончен. Что вы всего себя вложите в него. Или я так понял ее, потому что не разобрался в ее словах. Скажите мне, что я ошибаюсь.

Он покачнулся на каблуках и смахнул осколки.

– Ты не прав, – спокойно сказал он. – Пожалуйста, возьми метлу и подмети здесь.

Я принес метлу и подошел к нему, почти собираясь сломать ее у него над головой. Я знал, что он чувствует мою ярость, но он тем не менее жестом приказал мне расчистить его рабочее место. Я так и сделал, одним свирепым взмахом.

– Ну вот, – сказал он тихо, – это славный гнев. Могущественный и сильный. Думаю, я возьму его, – мягким, как касание крыльев бабочки, был поцелуй его Скилла. Моя ярость была вырвана целиком из моей души и брошена…

– Нет. Не иди за ней. – Легкий толчок Скилла Верити, и я вернулся в свое тело.

Мгновением позже я понял, что сижу распластавшись на камне, а все мироздание кружится у меня над головой. Я чувствовал себя совершенно больным. Ярость моя исчезла, и вместо нее пришла немота усталости.

– Вот, – продолжал Верити как ни в чем не бывало, – я сделал, как ты просил. Думаю, теперь ты лучше понимаешь, что значит вложить себя в дракона. Хотел бы ты еще немного покормить его собой?

Я молча покачал головой. Мне было страшно раскрыть рот.

– Я не умру, когда дракон будет закончен, Фитц. Я буду поглощен им, это верно. Так оно и будет. Но я останусь. Драконом.

Я обрел голос:

– А Кеттл?

– Кестрел будет частью меня. И ее сестра Галл. Но я буду драконом. – Он вернулся к своей работе.

– Как вы можете так поступить? – возмутился я. – Как вы можете так поступить с Кетриккен? Она все отдала, чтобы прийти к вам сюда. И вы оставите ее одну, без мужа, без ребенка?

Он наклонился вперед, его лоб коснулся дракона, бесконечный стук прекратился. Через некоторое время он глухо сказал:

– Мне следовало бы держать тебя здесь, чтобы ты разговаривал со мной, пока я работаю, Фитц. Стоит только мне подумать, что у меня уже не осталось никаких сильных чувств, как ты будишь их во мне. – Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Слезы прочертили две дорожки на серой каменной пыли. – А какой у меня есть выбор?

– Просто оставьте этого дракона. Вернемся в Шесть Герцогств, соберем людей и будем сражаться с красными кораблями мечами и Скиллом, как мы это делали раньше. Может быть…

– Может быть, мы все умрем, даже не добравшись до Джампи. Это лучший конец для моей королевы? Нет. Я верну ее назад, в Баккип, и очищу берега от пиратов. Она будет править долго и хорошо. Будет королевой. Вот. Вот что я решил дать ей.

– А наследник? – спросил я горько.

Он устало пожал плечами и снова взялся за резец.

– Твоя дочь наследует трон.

– НЕТ! Пригрозите мне этим еще раз, и я свяжусь Скиллом с Барричем, чтобы он бежал с ней.

– Ты не можешь связаться Скиллом с Барричем, – спокойно заметил Верити. Казалось, он примеривается к очередному пальцу дракона. – Чивэл закрыл его сознание для Скилла много лет назад, чтобы никто не смог использовать его против Чивэла, как шут был использован против тебя.

Еще одна маленькая тайна была разгадана. Но какой в этом толк?

– Верити, пожалуйста. Умоляю вас. Не делайте этого со мной. Гораздо лучше мне быть поглощенным драконом. Я предлагаю вам себя. Возьмите мою жизнь и скормите ее дракону. Я отдам все, о чем вы меня попросите. Только обещайте, что моя дочь не будет принесена в жертву трону Видящих.

– Я не могу дать тебе такое обещание, – тяжело сказал он.

– Если у вас есть еще какие-нибудь чувства ко мне, – начал я, но он прервал меня:

– Ты не можешь понять, сколько бы тебе ни объясняли! У меня есть чувства. Но я вложил их в дракона.

Я с трудом встал и прихрамывая пошел прочь. Больше мне нечего было ему сказать. Король или мужчина, дядя или друг – я, по-видимому, потерял всякое представление о том, кто он такой. Обращаясь к нему Скиллом, я находил только его стены. Касаясь его Уитом, я чувствовал, что жизнь его мерцает между ним и драконом. А в последнее время мне казалось, что она ярче горит в драконе, а не в Верити.

В лагере никого не было, и огонь почти погас. Я подбросил в костер дров, а потом сел рядом и стал есть сушеное мясо. Свинья уже кончалась. Скоро нам снова придется идти на охоту. Или, вернее, на охоту пойдут Ночной Волк и Кетриккен. Моя жалость к себе потеряла остроту, и я не мог придумать ничего лучшего, чем улечься в постель.