Ожог от зеркала - Александр Доставалов

В Никите, несмотря на молодость и затёртую одежду, явно просматривался старший, и все торговцы, с которыми им довелось общаться, обращались исключительно к нему. Бредень, нисколько не тяготясь своим временно подчиненным положением, потягивал из закрытого бокала пиво и озирался по сторонам. То, что ему нечасто приходится бывать в городе, заметил бы любой соглядатай. Но здесь, на стыке Востока и Запада, было столько странных людей, что парочка не привлекала к себе внимания.

Поначалу Бредень опасливо косился на стражников. У него хватало ума не пялиться впрямую, но выражение лица изменялось. Никита при случае цыкнул на него, и с той поры его спутник, завидев патруль, начинал изучать какую-нибудь безделушку на прилавке или рассматривать собственный ноготь. Так было легче контролировать эмоции. Вскоре Бредень попривык к новой роли и стал более свободно поднимать глаза. Казачьи стражники, по-местному – разъезды, отличались от тверских. Чувствовалась близость границы. Почти все были на лошадях и при длинных, богато украшенных шашках. Морды лоснились так же, как у тверитян, – видимо, это было общим свойством профессии, но вид казался более лихим и воинственным. На некоторых виднелись колючие пояса из плетей какого-то растения, вроде ежевики. Иногда это были целые кольчуги, будто скрученные из колючей проволоки. Такая броня могла ослабить сабельный удар, но главное её предназначение было, очевидно, магическим. Среди шипов проглядывали странные завитушки, да и вся конструкция казалась настолько жёсткой и неудобной, что непонятно было, как такое может надеть нормальный человек. Под «кольчугами» проглядывали плотные, почти войлочные то ли куртки, то ли рубахи. Никита толкнул Бредня в плечо, и тот обнаружил, что уж слишком пялится на местных воинов. И только один раз они увидели мерцание световой брони.

Купив у подвернувшейся казачки нитку сушёных бычков, Бредень снова воздал должное местному пиву. Тверское было лучше, но после долгого воздержания разбойник смаковал каждый глоток.

На третьей кружке – он пил не торопясь, Никита рылся в каждой магической лавке, – Бредень обратил внимание на крохотную старушку.

Нищенка сидела чёрной морщинистой куклой, выставив руку лодочкой, в которой сиротливо блестели две монеты. Стражники, которым полагалось гонять подобный люд, брезгливо обходили её стороной, очевидно, не желая связываться. Выполнение этой части обязанностей считалось гребостным, и старух гоняли только безусые новички. Да никому она вроде и не мешала, тихо раскачиваясь из стороны в сторону и что-то беззвучно шепча.

Но нищим полагалось просить у храма, а не возле хлебных рядов.

Хозяин ближайшей лавки, толстощекий купец, кисло улыбаясь, смотрел в сторону чёрной старухи. Увидев, как очередной покупатель завернул к его конкуренту – кто знает, может, он и без старухи бы туда завернул, – торговец принял решение.

Отклеившись от стойки, он взял черствую булку и решительно шагнул к старухе. Та, безучастно глядевшая в пространство, вдруг вскинулась, как змея, и зашипела в его сторону, подняв маленькую сморщенную ладошку. От неожиданности купец даже попятился, споткнувшись о собственный порожек, и сел прямо на ступеньку. Никита, почуявший магическое воздействие – от проклятия по улице ощутимо повеяло «холодом», – отвлёкся от разносортицы мелких зеркал.

Нищенка встала, расправив чёрный подол, прочертила на лавке воздушный крест и пошла восвояси. Купец так и остался сидеть на своей ступеньке, протягивая в пространство чёрствый крендель. Бредень, бывший уже под хмельком, пьяненько хихикнул, потом оглянулся на Никиту – не случилось ли чего – и хихикнул ещё раз. Бабка явно была из «глазливых», и удача надолго отвернулась от торговца. Никита автоматически поставил «бортик», отгибая ковшиком скрещённые ладони, не желая цеплять даже край этих нечистот. Затем ещё раз взглянул на прилавок с зеркалами и пошёл дальше.

Бредень, улыбаясь своей богатой и правильной свободе – это было новым, очень праздничным ощущением, – двинулся следом. Даже заплечный мешок не мог подпортить ему настроение. Кружку он спрятал за пазуху, на петлю, где обычно висел топор. Купленная утром за половину серебряного ногтя, хорошо сделанная, с гравировкой и крышечкой – у него теперь была собственная кружечка. И он в любой момент мог наполнить её пивом. И наполнял.

К вечеру Никита заглянул в цирюльню. Вместо восточного мужика в расписном халате, что рисовался в его воображении, там ожидала европейского вида девочка.

– Мастер скоро подойдёт? – не слишком вежливо спросил Никита.

– Я и есть мастер, – спокойно ответили ему.

Девочка разложила на скамейке инструменты.

– Тебя как зовут, красавица? – исправляясь, сказал школяр, мысли которого были далеки от знакомства.

– Линьлен, – колокольчиком отозвалась мастерица, взмахнула ножницами, и на землю упал первый локон давно немытых, плохо расчесанных волос. Девочка долго трудилась над его косматой гривой, периодически окуная верхнюю часть Никиты в металлический таз, так что школяр, пытавшийся сосредоточиться на важном, только подбулькивал, стараясь не мешать, пока его голову макали и поворачивали, хладнокровно передвигая вправо и влево.

– Чего за имя такое странное? Линьлен.

– Это прозвище, – тихим голосом ответила девочка, и Никита приготовился слушать историю, но, в пику известной болтливости цирюльников, его мастер ничего не рассказала. Линьлен. Похоже на китайский колокольчик.

– И лицо у тебя не местное, – пригляделся школяр. – Ты из благородных, что ли?

Девочка встретила его взгляд в крупном осколке зеркала и неохотно кивнула.

– Здесь вроде не жалуют благородных-то, – не унимался школяр.

– Меня никто не обижает, – спокойно ответила девочка, провела мокрой тряпкой по непривычно чистой шее и чуть подтолкнула ладошками. – Всё.

Сразу потеряв к ней интерес, Никита взял мутноватый осколок и принялся в него смотреться. Придраться было не к чему. Из лохматого молодца, взъерошенного солёными ветрами, получилось вполне интеллигентное существо.

– Ты как стрижку-то угадала? – запоздало спросил Кит, сообразив, что его ни о чём не спросили, а местных здесь стригут совсем иначе.

– Там ещё оставалось чуть-чуть, – тихо ответила девочка, имея в виду контуры прежней стильной причёски. Что там могло остаться после блужданий по лесам, болотам и в море, Никита не понял, но из зеркала на него смотрел почти прежний тверской школяр. Обветренный, огрубевший, но вполне узнаваемый.

– Ваш товарищ будет стричься? – вежливо спросила мастер.