Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Императрица осталась дома, в любимом обиталище – Александровском Дворце. С этим местом так много в их жизни было связано. Здесь родился Ники, и сюда привел Он Ее, молодую и счастливую, вскоре после женитьбы. Здесь Они провели лучшие часы жизни, здесь появился на свет их первенец – Дочь Ольга.
Этот Дворец, построенный по заказу Императрицы Екатерины II архитектором Кваренги для ее любимого внука Александра, был особо дорог Последней Императрице. Расположенный в глубине старого Царскосельского парка, окруженный густыми зарослями так любимой Аликс сирени, он был удален от шумных магистралей и оживленных мест. Тут властвовали тишина и покой, чем очень дорожили хозяева.
Разлуку с дорогим Ники, со своим «обожаемым мальчиком», Александра Федоровна всегда переживала тяжело, но последний его отъезд восприняла особенно мучительно. Какое-то гнетущее чувство опасности не оставляло Ее.
Муж был не совсем здоров, часто кашлял, плохо спал последнее время, жаловался на боли в груди. Императрица постоянно думала о Нем. Он так утомлен, и воистину Бог послал ему страшно тяжелый крест! Уже два с половиной года тянется эта ужасная война, и Он за все это время не позволял себе даже краткого отдыха. На него ежедневно наседают со всех сторон, все от Него чего-то просят и даже требуют, а некоторые родственники стали вести себя просто вызывающе.
Чем давать советы Императору и отнимать у Него время, лучше бы исполняли свой долг в это трудное время. Противно узнавать городские новости! В Думе, как всегда, торжествуют клеветники, и если бы Ники послушался ее совета и закрыл эту злобную говорильню до конца войны, как поступил со своим парламентом Вильгельм в Германии, то сейчас было бы значительно спокойней.
Бедному Ники почти не на кого положиться. Как измельчали люди! В глаза все клянутся в верности, а в душе многие трусы и изменники. Вот и сейчас, когда он будет в Ставке, там наверняка опять станет воздействовать на него эта ревущая толпа! Они пользуются Его добротой, зная, что, когда Меня нет рядом, они могут требовать что угодно! Господи! Наставь, укрепи, помоги! Я верю: милость Господа и Моя любовь помогут Моему ангелу.
В поезде, на пути в Могилев, Николай II обнаружил письмо от Аликс. Она почти всегда так делала, чтобы Муж в дороге не ощущал одиночества.
«Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой Я отпустила Тебя одного без Нашего милого нежного Беби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! Еще тяжелее переносить его в разлуке – нельзя приласкать Тебя, когда Ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал Тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось помочь Тебе нести это бремя!
Ты мужествен и терпелив – Я всей душой чувствую и страдаю с Тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что Я могу сделать? Только молиться и молиться!..
О, Боже, как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море, с безмерной нежностью. Вся наша горячая, пылкая любовь окружает Тебя, Мой муженек, Мой единственный, Мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное Мне всемогущим Богом! Чувствуй Мои руки, обвивающие Тебя, Мои губы, нежно прижатые к Твоим – вечно вместе, всегда неразлучны».
Николай Александрович неизменно испытывал прилив сердечной нежности, когда читал признания Аликс. Хотя они более 22 лет в браке, но чувства к любимой не поблекли, они волновали его.
«Мое возлюбленное солнышко! Сердечно благодарю за Твое дорогое письмо, которое Ты оставила в моем купе. Я с жадностью Его прочел перед отходом ко сну. Мне стало хорошо от него в Моем одиночестве после того, как Мы два месяца пробыли вместе. Если Я не мог слышать Твоего нежного голоса, то, по крайней мере, этими строками нежности… Ну, дорогая Моя. Уже поздно. Спокойной ночи, Бог да благословит Твой сон! Спи спокойно, хоть Я и не могу согреть Тебя».
После отъезда Николая, к вечеру 22-го числа, Дочь Ольга и Сын Алексей занемогли. У них определили корь. На следующий день заболела Татьяна, затем дошла очередь и до остальных. Температура все время была у детей высокой, их мучил страшный кашель, глаза слезились и болели. В довершение несчастья слегла и ближайшая наперсница Царицы Аня Вырубова.
Через два дня после отъезда Николая II личные апартаменты Царской Семьи походили на лазарет. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом сиделок. Окна были завешаны (свет раздражал глаза), и в полумраке можно было различать лишь несколько женщин в белых халатах.
Одна из них, в платье сестры милосердия, – Императрица. Начиная с 23 февраля Александра Федоровна спала лишь урывками, не раздеваясь, на кушетке или у Алексея, или в комнатах Девочек. Она давала лекарства, делала полоскания, измеряла температуру, кормила. Когда кому-то становилось легче, то утешала разговорами, иногда читала книги.
Но Ее постоянно отвлекали на какие-то вопросы, которые без Нее, Императрицы Всероссийской, никто не мог решить. Надо было оставлять своих и идти вниз, на первый этаж, и там встречаться с визитерами, читать письма и деловые бумаги. Кроме того, Она ежедневно непременно выкраивала время, чтобы хоть ненадолго заглянуть к Знамению, помолиться и поставить свечки.
Ей сразу же сообщили, что днем 23 февраля в Петрограде, на Васильевском острове и на Невском, произошли беспорядки. Бедный люд приступом брал булочные, а некоторые, например булочную Филиппова, разнесли вдребезги. Вызванные казаки усмирили толпу, и к вечеру все вроде бы успокоилось.
Это известие не произвело сильного впечатления на Императрицу. У нее хватало других забот. На следующий день Она узнала о новых вспышках беспорядков в городе, но министр внутренних дел А.Д. Протопопов (1866–1918) и начальник Петроградского военного округа генерал С.С. Хабалов (1858–1924) прислали успокоительные рапорта.
Однако на следующий день, 25 февраля, все повторилось, но в еще большем масштабе. Посылая вечером ежедневное письмо-отчет Мужу, писала: «Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи. Это – хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы дома. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо себя вести.
У Меня было
