АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

В дежурке было пусто. Народ здесь опытный, с полуслова-полувзгляда всё понимает. Гольцев решительно переставил стулья так, чтобы стол их не разделял.

— Садись, Тим. Куришь?

Тин неопределённо повёл плечами.

— Иногда, сэр.

Гольцев достал и распечатал пачку, взял сигарету себе и протянул пачку Тиму.

— Бери.

Тот осторожно взял сигарету, но не закурил.

— Тебе привет, Тим.

Осторожный быстрый взгляд исподлобья, и снова разглядывает зажатую в пальцах сигарету.

— От Чака и Гэба. Помнишь их?

— Я всё помню, сэр, — глухо ответил Тим.

— Меня зовут Александр Гольцев, можешь называть меня по званию, я майор, можешь по имени — Алекс. Как хочешь.

Тим промолчал, потом глубоко вздохнул

— Что вам нужно от меня, сэр? Кому я мешаю, сэр?

— Никому, — честно ответил Гольцев. — Это не допрос, Тим, я хотел просто поговорить с тобой. Вас ведь было десять, так? — Тим невольно кивнул. — А осталось трое. Чак и Гэб думают, что тебя убили.

Гольцев сделал паузу, и Тим глухо сказал:

— Так оно и есть, сэр.

— Ты же живой, — улыбнулся Гольцев. — Не стоит ершиться, Тим. Зла тебе никто не хочет. Ты ведь был телохранителем, так?

— Я был рабом, сэр.

Гольцев кивнул.

— Всё так. Кое-что я знаю, но о многом можешь рассказать только ты.

Тим поднял на него глаза и снова опустил.

— Спрашивай, Тим. Мы ведь просто разговариваем.

— Чак и Гэб… они арестованы, сэр?

— Чак арестован, а Гэб задержан. Тебе понятно?

— Да, сэр. Сэр, я полгода работаю здесь. У меня нет ни одного нарушения, сэр.

— Знаю, — кивнул Гольцев. — И говорят о тебе только хорошее, это так. Я хотел поговорить с тобой о прошлом.

— Зачем, сэр? Зачем вам эта грязь, сэр?

— Чтобы она никогда не повторилась, — просто сказал Гольцев.

— Сэр, я… я был рабом, я делал, что мне велели, сэр. Это моя вина, сэр, но… но у меня не было выбора… — у Тима задрожали губы, и он замолчал.

— Ты перегорел ещё тогда? — тихо спросил Гольцев.

И изумлённо распахнутые глаза.

— Вы знаете и это, сэр?! Но… но откуда, сэр?!

— Чак начал гореть, — ответил Гольцев. — И ему очень плохо.

— Он любил убивать, — задумчиво кивнул Тим. — Такому тяжело гореть.

— А ты? Ты долго горел?

— Это очень больно, сэр, — Тим вдруг виновато улыбнулся. — Я не знаю, сколько прошло времени. Я… у меня руки уже до плеч онемели. Но я нашёл Дима, сэр.

— Где? — спросил Гольцев, поддерживая образовавшийся контакт.

Он ожидал услышать: "на дороге", "в поле", "в воронке" наконец. Но прозвучало такое, что он застыл с открытым ртом.

— На Горелом Поле, сэр.

— Ты… — наконец справился с отвисшей челюстью Гольцев, — ты был… там?!

— Да, сэр, — тихо ответил Тим.

— Ты видел… как всё там было? — осторожно, боясь спугнуть, спросил Гольцев.

Тим покачал головой.

— Я пришёл туда, когда уже всё кончилось, сэр.

И вздохнул, вспоминая…

…Он брёл, спотыкаясь, без дороги. Не всё ли равно, куда идти, если конец везде один. Дальше Оврага ему не уйти. Боль чуть отпустила, стала не то что меньше, а глуше, но рук поднять он уже не мог. Они болтались ненужными подвесками вдоль тела. Он попробовал пошевелить пальцами. Вчера, через боль, он ещё мог что-то делать, а сегодня… Боли, такой, как раньше, нет, но уже ни один мускул его не слушается. Даже штаны не расстегнёшь, под себя ходить будешь. Это уже конец. Он брёл напролом через лес. Вчера оттуда слышались выстрелы, над деревьями был виден дым, и сейчас тянуло страшным запахом горелого мяса. Но ему уже было всё равно. Если там опять… костёр из тел, он просто шагнёт и ляжет среди них. Патроны, две гранаты. От огня они должны сработать, и долго мучиться ему не придётся. Всё равно — конец. Он глядел себе под ноги, потому что ломило веки и где-то подо лбом, но, выйдя на край котловины, увидел. Сложенные из тел костры. Квадратом, переложенные дровами, уже обугленные. Над некоторыми ещё тянулся остаточный слабый дымок. Нет, на таком костре не сгоришь. Он брёл, задыхаясь от дыма и этого запаха, захлёбываясь неудержимо бегущими слезами. И чуть в стороне на земле навалом груды тряпья и трупы. Многие в одежде. Их, видимо, не успели раздеть и сложить в штабель. Или это те, кто укладывал расстрелянных ранее, и с ними не захотели возиться. Взяли, что поценнее и получше, остальное так и бросили. Все белые. Женщины, дети, старики… Из автоматов — привычно отметил он.

— Пап, ты чего? — позвал его тоненький голос.

Он медленно обернулся. У ближнего костра стоял голенький белокожий и светловолосый мальчик, весь грязный, в пятнах засохшей крови и копоти. И от этой грязи видимая кожа была особенно белой.

— Ты… — он с трудом шевельнул онемевшими губами. — Что ты здесь делаешь?

— Пап, я тебя ждал, ждал, — ответил мальчик. Он говорил по-английски странно, но понятно. — Я замёрз и греться пошёл. Иди сюда. Здесь тепло, и ветра нет.

Он медленно, как во сне, подошёл к мальчику. Тот схватил его за палец и потянул в проход между кострами. Острая боль сразу ударила в плечо и отозвалась в локте так, что он едва не закричал.

— Пошли отсюда, — выдохнул он, справившись с собой.

— Ага, — кивнул мальчик. — Сейчас мамка догорит, и пойдём, так?

— Нет, — он заставлял себя говорить медленно и тихо. — Мы уйдём сейчас.

— Ладно, — покладисто кивнул мальчик.

Он подвёл малыша к валявшимся на земле тряпкам.

— Возьми, оденься.

— А моё всё забрали, — ответил мальчик. — Я бабкину кофту возьму, можно?

Он кивнул. Мальчик отпустил его палец, натянул на себя какую-то рванину и тут же снова ухватился за него…

…Тим встряхнул головой и встретился с внимательным взглядом русского офицера.

— Простите, сэр, вспомнилось вот…

Гольцев медленно кивнул.

— Ничего. Я понимаю. Значит, там вы и встретились, и ты его забрал с собой.

— Да, сэр, — Тим судорожно сглотнул. — Сэр, вы ведь не отнимете его у меня? У него никого нет. Его мать и бабушка… остались там. Я не похищал его, сэр.

— Успокойся. Это что, — у Гольцева еле заметно напряглись глаза, — тебе угрожают этим? Что сына отнимут, да?

Тим молча опустил голову.

— Кто? — жёстко спросил Гольцев.

Тим молчал, и он резко повторил.

— Кто, что это за сволочь, ну?

— Сэр, — Тим поднял на него умоляющие глаза, — он же не виноват, что такие порядки. Он и так… покрывает меня.

— Та-ак, — врастяжку сказал Гольцев, — и что же это за порядки такие? Я о них ничего не знаю.

— Ну, дети без родителей должны сдаваться в приюты, а я укрываю, родителей его не ищу, и ещё… Ну, когда мужчина один, то ребёнка, мальчика, ему не оставляют… чтобы разврата не было, и вообще… вредного влияния… Я ему ползарплаты каждую неделю отдаю, чтобы он про меня хороший отчёт написал.