Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Мы молчим, переглядываемся. Подход Гольдберга мне нравится. Пока нравится, но, зная его в будущем, я уверен, что какой-нибудь заподлянки от Семёна Романовича можно не опасаться. А посему с обворожительной улыбкой выдаю:

— Что ж, я полностью поддерживаю нашего без пяти минут художественного руководителя. Правда, через какое-то время могут возникнуть некоторые сложности. У меня ещё, как вы знаете, периодически случаются соревнования по боксу. Опять же, сборы всякие там, да и тренироваться нужно. В этом году Валя, Юрка и Лена заканчивают учёбу, по идее им придётся где-то проходить практику. Можно с кем надо договориться, чтобы практика проходила в составе нашего ансамбля. Но через год Юрка, например, скорее всего отправится отдавать долг Родине, а это минимум два года, а то ещё вдруг на флот попадёт. Да и я могу загреметь, хотя в планах после окончания училища попробовать поступить в Литературный институт. Если попаду на очное, то, боюсь,

Юрка задумчиво чешет нос, понимает, что тут я прав.

— А почему только вы, я по здоровью вроде тоже прохожу, — неожиданно подаёт голос Валентин. — Хотя… Я же собрался в МГИК[2] поступать.

Меня так и подмывает рассказать анекдот про Рабиновича в армии. С трудом сдерживаюсь, всё-таки передо мной сразу два «единоверца», вдруг ещё обидятся. Будут потом мне припоминать… Серживая улыбку, говорю с самым серьёзным видом:

— Валя, ты больше пользы принесёшь здесь, чем в советской армии, запомни это. И правильно, не растрачивай талант на военный духовой оркестр, где твоя скрипка всё равно не пригодится, лучше в институт культуры поступай. Может, станешь новым Ростроповичем.

— Ростропович виолончелист.

— Та же скрипка. — отмахиваюсь я, — только большая… Да и Лена может выскочить замуж, а там пойдут дети, пелёнки-распашонки, и будет уже не до музыки и тем более гастролей по России… И другим союзным республикам.

— Ничего я не выскочу, ещё чего! — попыталась возразить наша клавишница, надувшись, как мышь на крупу.

— Все вы, девушки, так говорите, а потом не успеешь оглянуться — уже семеро по лавкам, — философски произнёс Гольдберг с видом пожившего раввина и тут же улыбнулся. — Не обижайтесь, Елена, но такова правда жизни… Итак, к чему мы пришли? Несмотря на возможные проблемы с составом ввиду его молодости у нас в запасе, тем не менее, имеется несколько месяцев. Мы хотя бы можем попробовать что-то сделать, а там уже будет видно. Возможно, кому-то придётся искать пусть временную, но замену, тут не до обид, дело важнее. Я же со своей стороны буду стараться делать всё возможное, чтобы уже вскоре о нас заговорила как минимум Пензенская область.

О как, молодец, хмыкнул я про себя.

— Не только о Максиме, который и так уже успел прославиться, — веско добавил Семён Романович, — но о всём коллективе. Я уже так и вижу афиши с вашими портретами.

И он провёл раскрытой ладонью перед собой слева направо, словно бы разглаживая тут самую видимую только ему афишу. Нет, в его администраторских способностях я никогда и не сомневался, разве что он по молодости ввиду отсутствия опыта может где-то накосячить. Надеюсь, не сильно.

— Ещё предстоит сдача концертной программы худсовету при Комитете культуры пензенского Облисполкома, — продолжал между тем Гольдберг. — А это едва ли не самое сложное, так как в худсовете могут оказаться закоснелые ретрограды от музыки, а в Пензе таких хватает. Плюс в составе комиссии будет присутствовать какой-нибудь комсомольский секретарь, а то и партийный. Чтобы избежать ненужных проблем, предлагаю включить в репертуар парочку вещей маститых авторов о комсомоле. Есть варианты?

— Предлагаю «И вновь продолжается бой», — опережаю всех я, — и «Мой адрес — Советский Союз».

— Хм, а потянете «И вновь продолжается бой»? Может, что-нибудь попроще?

— Потянем, — уверенно заявляю.

А сам вспомнил клип новосибирского струнного трио «SILENZIUM»[3]. Эх, жаль, нет у нас в группе таких девчонок, владеющих скрипками и виолончелью. Представляю, как старые пердуны из худсовета только от одного вида девиц в обтягивающих белых блузках, коротких юбочках и гольфах будут писать кипятком. И естественно, поставят крест на нашем проекте, тут даже к гадалке не ходи. Но, чёрт возьми, как бы это эффектно выглядело!

— Семён Романович, откуда вы всё это знаете? — вывел меня из мечтаний своим вопросом Юрка. — Про худсоветы, песни комсомольские… Мы же вроде как у вас первые?

— Юра… Юра ведь, верно? Так вот, Юра, не смотрите, что я молод, поверьте, я крайне любознателен, стараюсь постоянно расширять свой кругозор не только в сфере непосредственно музыки, но и околомузыкальном пространстве. Не вдаваясь в подробности, скажу, что могу похвастать некоторыми знакомствами в среде антрепренёров, и не только местных.

Ишь ты, антрепренёров! Выудил словечко из своего лексикона.

— Кстати, — продолжил Гольдберг, — я могу иногда с вами выходить на сцену, так как владею некоторыми духовыми инструментами, в частности кларнетом. А также могу помочь с аранжировкой, если будет такое желание.

— Может вы ещё и песни сочиняете? — немного бесцеремонно поинтересовался Юрка.

— Увы, композитор из меня так себе, хотя, признаюсь, в юности баловался, как и все мы, пытался сочинять что-то романтическое под фортепиано… Но я вовремя понял, что пытаться — не значит творить, и сосредоточился на учёбе, а впоследствии на педагогической деятельности.

Не пора ли немного поставить на место этого самодовольного типа, по-барски развалившегося в обычном зрительском кресле, закинув нога на ногу? Этак он всё и всех под себя подомнёт, а я его вообще-то пригласил лишь в силу невозможности существования профессионального ВИА без совершеннолетнего худрука.

— Семён Романович, не в обиду… Давайте сразу договоримся, что каждый будет заниматься своим делом. То есть вы занимаетесь чисто административной деятельностью, а нам оставите творческий процесс. Если на выходе музыкального продукта у вас будут какие-то замечания и пожелания, мы с радостью вас выслушаем и, возможно, воспользуемся помощью.

В глазах Гольдберга всё же промелькнула лёгкая обида, но в следующее мгновение он как ни в чём ни бывало улыбнулся:

— Да я, собственно говоря, и не собирался особо вмешиваться в ваши творческие поиски. А за предложение делиться советом — спасибо, как-никак я у меня профессиональное музыкальное образование и я чем-нибудь да помогу.

Это он сейчас вроде как уел нас, трое, мол, даже «кулёк» ещё не закончили, а один вообще самоучка, хоть и талантливый, Пугачёвой песню написал. А он, понимаешь, музучилище закончил и преподаёт в музыкальной школе, и мы по сравнению с ним пигмеи. Усмехаюсь про себя, а вслух говорю:

— Что ж, похоже, мы с вами обговорили интересующие нас моменты, и я предлагаю вам, Семён Романович, посмотреть, как мы репетируем. Если я не ошибаюсь, вам в музыкальную школу к пяти часам, так что мы успеем прогнать для вас вещи, которые могу войти в концертный репертуар.

Жаль, конечно, но такие песни, как «Одна», «Моё сердце», и уж тем более «Волколак» из этого списка пришлось исключить. Члены худсовета за них нас не то что по головке не погладят, а вообще сообщат куда следует. Семён Романович, слушая нас, то и дело кивал чему-то своему, периодически автоматической шариковой ручкой делая в блокноте какие-то пометки.

Отыграли практически внеплановой концерт. Предварительно наш репертуар выглядел следующим образом: «Ковчег», «Ищу», «Незнакомка», «Когда идёт дождь», «Старый дом», «Моя любовь», «Франсуаза», «Дорога», и, конечно же, «Посвящение» на мои стихи и музыку Валентина. Ну и необходимый довесок в виде «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес — Советский Союз». Вот тебе и готовая программа!

Была мысль захватить полушансонную «Проводницу», но это нужно подключать Ладу Касаткину, к тому же для обычного ВИА, решившего не позиционировать специализацию лидера, две песни о железной дороге — небольшой перебор. Надеюсь, Лада не слишком расстроится, она тогда один раз с нами и мелькнула с этой песней, а в силу скромности характера на меня заискивающе не смотрела.