Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Максим, — взмолился он, — ну зачем всё так усложнять? У нас с Аллой каждый день расписан буквально по минутам, может лучше всё-таки вы к нам? Тем более хлеб за брюхом не ходит.

Это ещё с какой стороны посмотреть, кто хлеб, а кто брюхо, подумал я, стиснув трубку. Но в целом я понимал позицию собеседника, не желавшего уступать какому-то малолетке. Ладно, чёрт с ним, не будем давить на его чувство собственной гордости.

— Ох, Александр Борисович, не хотите вы погостить в славном Сурском крае, — притворно вздохнул я. — А то бы я вам устроил экскурсию по памятным, так сказать, местам… Так уж и быть, постараемся в следующую субботу подъехать с мамой. Может, даже ещё какую композицию захвачу, тут у меня кое-что наклёвывается.

Пока я, честно сказать, не знал, что у меня наклёвывается, но стырить что-то было практически минутным делом. Память — великая вещь, особенно если ты вдруг оказался в прошлом и можешь из неё выудить массу полезной информации. В моём случае относительно не только событий в стране и мире, но и в плане музыки. Книги я принципиально не стал бы копировать, хотя, как с тем же Фандориным, соблазн имеется. А вот в боксе память бесполезна. Толку с того, что я знаю, кто выиграет следующие Олимпийские Игры в тяжёлом весе? Правда, если Афганистана не случится, может, и американцы подъедут. Хотя всё равно вряд ли кому по силам одолеть непобедимого Стивенсона. Разве что… Мне следующим летом уже будет 18, как раз можно на взрослом уровне боксировать. А набрать за полтора года пять-шесть кило — для растущего организма не проблема.

Вот блин, завёл себя аж такими мыслями, так прямо и висит перед глазами картинка, как я в присутствии тысяч орущих зрителей бьюсь с легендарным Теофило. Нет, всё-таки он, пожалуй, будет покруче меня, как ни пыжься, а кубинец действительно заслужил право называться великим.

Или может наконец написать что-нибудь самому для Примадонны? Что-нибудь попсовое, с налётом романтики? А может, наоборот, предложить нечто брутальнее, в роковом стиле? Нет, ну пела же она в моём прошлом весёленький рок-н-ролльчик «Найти меня», на свою же, кстати, музыку. Или чуть пожёстче типа «Где же ты, любовь?». А может, и нечего придумывать велосипед, эти же вещи ей и подсунуть?

Мама приходит где-то на час позже обычного, за неё её дела никто делать не спешил, пришлось самой нагонять. Если так прикинуть, она свой ежедневный план может выполнять не за восемь рабочих часов, а в два раза быстрее. Только толку-то, всё равно пришлось бы высиживать до окончания рабочего дня. Поэтому половину времени сотрудницы учреждения занимаются кто чем: от выщипывания бровей до разгадывания кроссвордов, не забывая делиться сплетнями. И нет такой темы, на которую женщина не могла бы посплетничать, вы уж мне поверьте.

Да что ж такое, снова кому-то неймётся! Мама поднимает трубку и зовёт меня. Голос моложавый, но, несмотря на моложавость, уже чувствуется некий апломб. И этот апломб мне знаком, потому что именно так когда-то незабвенный Семён Романович.

— Алло, Максим? Добрый вечер, это вас беспокоит Семён Гольдберг. Мне ваш телефон дал Октябрь Васильевич, сказал, что у вас молодой коллектив, которому необходим художественный руководитель.

— Всё верно, — подтвердил я, — нужен, так как без совершеннолетнего руководителя мы не имеем права выступать на концертах за деньги. А моим ребятам они точно не помешают.

Особенно Юрке, подумал я, главному инициатору кассовых сборов.

— Я так и понял, — легко соглашается собеседник. — Поэтому предлагаю встретиться и обговорить этот вопрос, так сказать, со всеми заинтересованными лицами.

— Из заинтересованных только я да мои музыканты. Давайте встретимся, думаю. Вам всё равно придётся с нами знакомиться. Завтра, во вторник, и послезавтра у меня тренировки, приходите в четверг к пятнадцати часам на репетицию в железнодорожное училище, я вас встречу внизу и проведу в актовый зал, где мы репетируем.

— Договорились, — мне даже показалось, как Гольдберг кивает своей кучерявой шевелюрой. — В целом я уже имею представление, слушал ваши магнитофонные записи. Но встретиться, посмотреть, как вы работаете вживую, безусловно, необходимо. Вы с директором вашего училища уже говорили насчёт Дворца культуры имени Дзержинского?

— Завтра собирался, надеюсь, пойдёт нам навстречу.

Бузов пошёл навстречу, обещал переговорить с кем надо. Что ж, лёд тронулся, господа присяжные заседатели! В четверг, как и обещал, Гольдберг появился в фойе училища. Внешне через сорок лет он не слишком-то и изменится, разве что в шевелюре и усах появится немного седины, да морщины на лице станут более выраженными. А взгляд сквозь линзы очков всё тот же, внимательный и почему-то всегда немного насмешливый. Обмениваемся рукопожатиями, кожа ладони нашего будущего худрука словно бархатная. Ну так не грузчиком работает, преподаватель в музыкальной школе. Вежливо интересуюсь:

— Надеюсь, визит сюда не нарушил ваших педагогических планов?

— У меня сегодня занятия в музыкальной школе начинаются в пять вечера, так что время есть. А что у вас с директором, пообщались?

— Пообщался, Николай Степанович не возражает, но всё же сказал, что посоветуется с руководством Пензенского отделения Куйбышевской железной дороги. Если начальство поддержит — вопрос с портом официальной приписки отпадает.

— Порт официальной приписки, неплохо сказано, — улыбается Гольдберг. — Что ж, давайте знакомиться с коллективом.

— Давайте, наверное, если вы не возражаете, я всё же вас сначала со своим директором познакомлю, Николай Степанович жаждет пообщаться с вами лично. Надеюсь, это ненадолго.

— Ну что ж, если жаждет — я не против, — улыбнутся гость.

Знакомство уложилось буквально в четверть часа. Бузов задал Гольдбергу несколько вопросов, тот спокойно, по пунктам ответил, после чего Николай Степанович дал понять, что кандидатура Семёна Романовича его устраивает.

По пути в актовый зал ненавязчиво интересуюсь у Гольдберга, на какую экономическую выгоду от этого проекта он рассчитывает для коллектива и для себя лично. Семён Романович останавливается, задумчиво большим и указательным пальцем правой руки оглаживает усы, и смотрит на меня взглядом, в котором плещется вся печаль еврейского народа.

— Максим, я, конечно, не Павка Корчагин, чтобы бесплатно надрываться за идею, но пока, считаю, о материальной стороне дела вести разговор рано. Нет смысла делить шкуру неубитого медведя. Предлагаю для начала попробовать, а там поглядим, стоит ли овчинка выделки. Тем более мне самому интересно, что из этого получится.

В актовом зале Гольдберг жмёт парням руки, а Лене галантно целует тыльную сторону ладошки, чем вызывает у неё лёгкий культурный шок. Затем снимает своё скромное пальто, под которым к моему удивлению (и похоже, не только к моему) оказывается цивильный костюм-тройка. Гольдберг, судя по всему, не против, что к нему обращаются по имени-отчеству, видно, привык уже в музыкальной школе к уважению учеников. Садится в кресло в первом ряду, мы располагаемся напротив, на краю сцены. Валя и Лена свесив ноги, а мы с Юркой подогнув их под себя по-турецки.

— Итак, давайте сразу расставим все точки над i, — предлагает Семён Романович. — Что мы хотим от этого проекта? Я так понимаю, мы хотим стать концертируемым вокально-инструментальным ансамблем, который сможет зарабатывать деньги на концертах как по Пензе и области, так и за её пределами. Но на первых порах хотя бы в нашем регионе. Всё верно?

— Верно. Угу. Точно, — вразнобой соглашаемся мы.

— Я ваши записи слушал, у вас вполне зрелый коллектив с разнообразным репертуаром. Конечно, до «QUEEN» нам ещё расти и расти, да и о таком вокалисте, как Фредди Меркьюри, пока приходится только мечтать, но в целом я считаю, что ВИА «Гудок» способен собрать хотя бы небольшой зал какого-нибудь Дома культуры. Ну хотя бы Дворца культуры имени Дзержинского, при котором, если всё получится, ансамбль станет штатной единицей. И не чисто номинально будет там числиться, а регулярно давать концерты и делать выручку себе и учреждению. На их месте я бы даже не раздумывал, так как уверен, что дело у нас пойдёт.