Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Богоявленский допил капучино и заказал такси до Историко-архивной библиотеки.
История перстня – глава четвертая. Конец XIX века.
Российская империя, Санкт-Петербург
После смерти Тургенева, последовавшей в 1883 году, пушкинский перстень всячески пытались выманить у вдовы его (невенчанной), Полины Виардо, коей завещал наш классик все свое имущество.
В основном старался Павел Васильевич Жуковский (сын поэта), который столь оплошно печатку Ивану Сергеевичу преподнес. Для этого он объединился с человеком с очень пушкинской фамилией Онегин, который создавал в Париже музей «солнца русской поэзии».
Александр Федорович Онегин при рождении носил фамилию Отто, но настолько оказался по жизни впечатлен и очарован великим русским поэтом, что взял себе имя в честь пушкинского героя, а государь император в 1890 году закрепил за ним эту фамилию официально.
Онегин старался для своего музея, посвященного Пушкину, который он организовал в парижской квартире. Ни о каком Толстом, как о будущем хозяине кольца, речи уже не шло – хотя Лев Николаевич в ту пору жил и творил в своей Ясной Поляне и не отказался бы (наверное), если б ему печатку преподнесли. Однако сам Тургенев письменно своей воли по поводу перстня не оставил. А Виардо, по всему судя, возвращать кольцо Жуковскому-сыну не собиралась. Сначала отговаривалась тем, что вещи все опечатаны и она получит к ним доступ, только войдя в наследство, а потом просто не отдавала, да и все.
(Об этом Богоявленский прочитал в публикациях Пушкинского Дома интереснейшую научную статью Татьяны Ивановны Краснобородько – кандидата филологии и ученого-хранителя Пушкинского рукописного фонда.)
Онегину и Жуковскому-младшему даже пришлось обращаться по поводу печатки к каким-то неназванным в их переписке «русским генералам», чтобы в итоге только через четыре года после смерти Тургенева, в 1887-м, Виардо все-таки вернула кольцо – но не Жуковскому-сыну и не Онегину, а прямиком в Петербург, в музей Пушкинского лицея.
Что же дальше? Всегда считалось, что драгоценный перстень исчез, когда началась российская смута – в марте 1917 года. Тогда директор попросил, чтобы для охраны ценностей, находящихся в Лицее, туда прислали караул, – и он прибыл, то ли восемь, то ли десять солдат из Гренадерского полка. (Кстати, Лицей тогда помещался уже не в Царском Селе, как всегда думал Богоявленский, а в самом Питере, на Петроградской стороне, на Каменноостровском проспекте.) Наутро солдаты пропали, остался только один. А вместе с солдатиками исчезли и ценности из сейфа директора, включая пушкинскую печатку. Бросились в казармы гренадеров, но там, конечно, никого не нашли: ни исчезнувшего караула, ни, естественно, кольца.
Но вот что самое поразительное! Оказывается, в ту смутную пору, в марте семнадцатого, из Лицея утащили подделку! И на самом деле пушкинский перстень похитили еще в 1890-х годах!
Об этом писал Илья Александрович Шляпкин – преподаватель Лицея, собиратель, библиофил. Был, дескать (как говорилось в ученой статье), в то время в Лицее некий дядька, который утащил несколько пушкинских рукописей и пресловутое кольцо. Дядьку взяли за жабры, и он во всем признался: дескать, отнес печатку одному старьевщику. Бросились к старьевщику – рукописи удалось выручить, а перстень уже ушел. И – безвозвратно!
Чтобы скрыть пропажу – ведь был бы скандал, когда б обнаружилась кража! – по описаниям и слепкам втайне заказали для музея новую печатку. Ее изготовили, и именно она хранилась в Лицее до семнадцатого года, чтобы затем, в свою очередь, быть похищенной гренадерами.
Какое же кольцо вдруг вынырнуло сейчас и оказалось на руке Грузинцева? То самое, изначальное пушкинское, которое хранит память о тепле его большого пальца? Или поддельное, которое изготовили, чтобы скрыть покражу, в 1890-х годах?
Если бы оно оказалось у Богоявленского, он бы смог сопоставить надписи на кольце с реальными, изначальными оттисками, которые хранятся в Пушкинском Доме и не раз опубликованы. Но для этого нужно заполучить печатку – ведь Актер Актерыч ценности своего приобретения не представляет, носит, словно побрякушку. И было бы, конечно, чудом, если б нашелся именно тот самый пушкинский перстень. Ах, интересно, что могло твориться с ним в те почти сто тридцать лет, когда кольцо исчезло из поля зрения пушкинистов и исследователей? Об этом и о перипетиях его судьбы Богоявленскому приходилось только гадать – воображать яркие картины.
* * *
История перстня, глава пятая.
Минуло 86 лет со времени его первого явления.
30 декабря 1906 года.
Санкт-Петербург, Российская империя
Настали Святки – время ряженых, поэтому отметить премьеру решили карнавалом.
Собрались на квартире у актрисы Веры Ивановой. Все дамы были одеты поверх вечерних платьев в бумажные расписные одеяния и маски. Мужчины – в костюмах и масках. «Балаганчик» имел успех.
Присутствовали: автор пьесы Александр Александрович Блок, жена его Любовь Дмитриевна Менделеева, режиссер-постановщик Мейерхольд Всеволод Дмитриевич с супругой, поэт Городецкий, писатель Ауслендер, актеры, актрисы. В числе прочих – актриса Волохова с очень поэтическим именем-отчеством Наталия Николаевна, в которую Блок был влюблен и посвятил ей цикл стихов «Снежная маска».
На том вечере решено было всем подряд говорить «ты» – что было очень непросто вымолвить аристократам, живущим в самом начале двадцатого века. И почему-то всем легче давалось «тыкать» в адрес Блока, но не потому, что он слишком молод в ту пору был – двадцать шесть! – а очень уж располагал к себе: веселый, радостный, живой по поводу премьеры.
Они уединились с Волоховой в комнате, не зажигая света, и он по памяти читал ей только что написанные строфы:
И опять твой сладкий сумрак, влюбленность.
И опять: «Навеки. Опусти глаза твои».
И дней туманность, и ночная бессонность,
И вдали, в волнах, вдали – пролетевшие ладьи[17].
– Постойте, – вдруг молвила она. – У меня есть для вас подарок…
– Для тебя, – поправил он.
– Да, для тебя… Единственный подарок, что, наверное, достоин тебя… А ты – единственный из ныне живущих, кто его – достоин.
– Это – твоя любовь?
– Нет, не любовь; ты знаешь, я не могу полюбить тебя.
– Ах, отчего же?!
– Подожди! Не сейчас! Нет, я подарю тебе не любовь. Другое. Вот, возьми: это перстень. Эта печатка принадлежала самому Пушкину – теперь она по праву твоя. Нет никого другого, кому по плечу было б это кольцо носить – и вынести! Всех прочих оно раздавит; даже поэтов; тем более поэтов. Но не тебя. Ты ему – впору. Возьми.
– Кольцо самого Пушкина?! Это такая ценность! Я не могу! Откуда оно у тебя?
– Я купила у антиквара; он уверял меня, что это тот самый перстень: я сделала его оттиск и сличила с теми
