Шкура льва - Рафаэль Сабатини

Глаза графа опять забегали по письму. От внезапно нахлынувшего на него страха у него перехватило дыхание.

— На месте вашей светлости, сэр, я бы позволил ближайшему судье спокойно наслаждаться обедом, — с улыбкой заметил мистер Кэрилл.

Лорд Остермор неприятно засмеялся. Он почувствовал себя дураком, что, как и с большинством дураков, случалось с ним крайне редко.

— Ну, ладно, ладно, — хрипло сказал граф. — Дело требует размышлений. Требует размышлений.

За их спинами бесшумно открылась дверь, и в плаще и мантилье появилась графиня. Не замеченная обоими, она остановилась, услышав слова графа и в надежде услышать больше.

— Я должен отложить решение по крайней мере до утра, — продолжил его светлость. — Дело слишком серьезно, чтобы поддаваться спешке.

Едва различимый звук достиг чутких ушей мистера Кэрилла. Он обернулся с той неторопливостью, свидетельствовавшей в его потрясающем умении владеть собой. Узнав графиню, он поклонился, попутно предостерегая его светлость:

— Ах! — сказал он. — А вот и ее светлость вернулась.

Лорд Остермор шумно выдохнул и обернулся с поспешностью, выдававшей его с головой.

— Дорогая! — воскликнул он, заикаясь и в дикой спешке пытаясь спрятать письмо, но, наоборот, только привлек к нему внимание леди Остермор.

Мистер Кэрилл встал между ними, повернувшись спиной к его светлости и выполняя роль ширмы, под прикрытием которой следовало надлежащим образом распорядиться опасным документом. Но было слишком поздно. Зоркие глаза ее светлости уже обнаружили письмо, и если расстояние до него исключало возможность прочтения написанного, то необычный сорт бумаги, тончайшего и крайне редко встречающегося образца, она все-таки углядела.

— Что это вы прячете? — спросила графиня, приближаясь. — Ба, да мы уж друг без друга не можем ни минуты, это как пить дать! Что за козни вы тут затеваете, милорд?

— Ко… козни, любовь моя? — Он примирительно улыбнулся, ненавидя ее в тот момент больше, чем когда бы то ни было. Остермор засунул письмо во внутренний карман пиджака, и если бы голова графини не была занята другими мыслями, она бы не позволила заданному ею вопросу остаться без ответа.

— Впрочем, какая разница! Ротерби здесь!

— Ротерби! — Тон его светлости изменился, из заискивающе-успокаивающего внезапно обратившись в негодующий. — Что он здесь делает? — спросил он. — Или я не запретил ему входить в мой дом?

— Я привела его, — веско сказала графиня.

Но на сей раз Остермора было не сломить.

— Тогда можете снова увести его прочь, — заявил он. — Я не потерплю его под моей крышей и под одной крышей с той, с кем он обошелся так низко. Я не допущу этого.

Сама Горгона позавидовала бы холодному и злобному виду ее светлости в следующее мгновение.

— Берегитесь, милорд! — угрожающе прошипела она. — Ох, берегитесь, умоляю вас. Я не из тех, кому можно перечить.

— Равно, как и я, мадам, — парировал граф.

Воспользовавшись возникшей паузой, вперед шагнул мистер Кэрилл, дабы напомнить супругам о своем присутствии, о котором они, казалось, начали забывать.

— Боюсь, что вмешиваюсь, милорд, — сказал он и отвесил прощальный поклон. — Я нанесу визит вашей светлости позднее. К вашим услугам. Мадам, ваш самый покорный слуга.

И он откланялся.

В вестибюле он столкнулся с лордом Ротерби, расхаживавшим взад-вперед, беспокойно наморщив лоб. При виде мистера Кэрилла угрюмый взгляд виконта стал еще мрачнее.

— Проклятье! — вскричал он. — А вы что здесь делаете?

— Это, — любезно отвечал мистер Кэрилл, — тот самый вопрос, который ваш отец задал ее светлости о вас. К вашим услугам, сэр. — И с этими словами, улыбаясь своей на удивление скупой улыбкой, он удалился, легкий и грациозный, оставив Ротерби в гневе и замешательстве.

Оказавшись на улице, мистер Кэрилл подозвал портшез[16] и приказал нести себя к своей квартире на Олд-Палас-Ярд, где его ждал Ледюк. Пока носильщики проворно продвигались вперед, мистер Кэрилл вновь предался раздумьям.

Лорд Остермор интересовал его необычайно. В какой-то момент граф вызвал в нем гнев, об этом вы могли судить по внезапной решимости, с которой мистер Кэрилл действовал, передавая его светлости письмо и принимаясь за выполнение задачи, им же самим отмененной. Теперь Кэрилл не знал, радоваться ему или горевать по поводу столь импульсивного поступка. Он также не знал, жалеть ему или презирать человека, руководствовавшегося в своей жизни отнюдь не теми высокими мотивами, что были присущи большинству преданных Якову людей. Эти принципы, пропитанные духом благородства и романтизма, лорд Остермор презрел бы, если бы понял, ибо являлся человеком того типа, который не приемлет всего, что не обладает практической ценностью и не приносит немедленных очевидных результатов. Едва не потерпев полный крах при банкротстве Южноморской компании, он во имя выгоды возжелал стать изменником короля де-факто[17] тогда как тридцать лет назад, движимый схожими побуждениями, изменил королю де-юре».

Как же можно охарактеризовать подобного человека, задал себе вопрос мистер Кэрилл. Будь у графа достаточно ума, чтобы постичь основы собственного поведения, его легко было бы понять и столь же легко презирать. Но мистер Кэрилл сознавал, что имеет дело с одним из тех, кто никогда не вникал в суть чего бы то ни было, не говоря уже о себе и своих поступках, и это прискорбное отсутствие понимания происходящего лишило его светлость возможности чувствовать и судить, подобно большинству людей. А посему мистер Кэрилл рассматривал его скорее в качестве объекта для жалости, нежели презрения. И даже размышляя о той истории тридцатилетней давности, столь близко касавшейся самого мистера Кэрилла, последний был убежден, что все те же жалкие недостатки могут быть поставлены в оправдание Остермора.

Между тем после его ухода из Стреттон-Хауза там состоялась перепалка между леди Остермор и ее сыном, с одной стороны, и лордом Остермором — с другой. Слабый и нерешительный во всем остальном, граф, по-видимому, мог быть непреклонным только в своей неприязни к сыну и твердым в своем решении не прощать низость его поведения по отношению к Гортензии Уинтроп.

— Здесь наша вина. — Ротерби снова пытался обелить себя, используя старые аргументы и раздраженный презрительный тон, совсем не подобающий сыну. — Серьезно, я женился бы на ней, если бы не ваши угрозы лишить меня наследства.

— Ты дурак, Чарлз! — накинулся на него его отец. — Неужели ты предполагал, что, оставляя тебя без наследства из-за законной женитьбы на ней, я поступил бы иначе, узнав о твоей попытке склонить ее к фиктивному браку? С меня довольно! Иди своей дорогой, проклятый распутник, позорящий само имя джентльмена. С меня хватит.

Этой позиции и держался граф вопреки всем доводам Ротерби и его матери. Он, топая, вышел из библиотеки с последним наказом сыну покинуть его дом и никогда более не пятнать своим присутствием. Ротерби уныло посмотрел на мать.

— Он не шутит, — сказал виконт. — Он никогда не любил меня. Он никогда не был мне отцом.

— А был ли ты хоть немного ему сыном? — спросила ее светлость.

— Настолько, насколько он позволял мне это, — ответил виконт с написанной на лице мрачной удрученностью. — О, дьявол! Как ужасно он со мной обращается. — Ротерби вышагивал по комнате, негодуя. — Вся эта шумиха из-за ничего! — стенал он. — Он что, никогда не был молодым? И ведь в конечном счете никто не пострадал. Девушка снова дома.

— Тьфу ты! Ты действительно дурак, Ротерби, и этим все сказано. Иногда мне становится интересно, кто из вас больший дурак — ты или твой отец. И все же ему впору удивляться, что ты его сын. Как ты полагаешь, что бы случилось, если бы твоя затея с этой сопливой мисс увенчалась успехом? Да этого было бы достаточно, чтобы тебя повесить.

— Ну и ну! — сказал виконт, опускаясь в кресло и угрюмо уставившись на ковер. Потом снова столь же угрюмо добавил: — Его светлость был бы рад, так что хоть кому-то это доставило бы удовольствие. Пока же…

— Пока же тебе лучше отыскать человека по имени Грин, бывшего в Мэйдстоуне, и заткнуть ему рот гинеями. Он в курсе случившегося.

— Ерунда! Грин был там по другому делу. — И Ротерби рассказал ей о подозрениях, которые питал шпик в отношении мистера Кэрилла.

Это повергло ее светлость в размышления.

— Что ж, — вскоре сказала она, — да будет так!

— Да будет как, мадам? — спросил Ротерби, поднимая на нее глаза.

— Ну, этот человек, Кэрилл, должно быть, обхитрил шпика, несмотря на устроенный тем обыск. Я застала этого хлыща с твоим отцом — парочка не разлей вода, и в руке у твоего отца была бумага, тонкая, как паутина. Дьявол! Будь я проклята, если он не чертов якобит.