Самая длинная ночь - Мэй Сандра

Элли сидела, скрестив ножки, и внимательно смотрела в иллюминатор. Ни страха, ни настороженности на ее личике не было, большие темные глаза выражали любопытство и радостное изумление, а розовые губки…

Беззвучно – чудес не бывает – но вполне отчетливо эти розовые губки складывались в два слова, понятных и одинаковых почти на всех языках Земли.

Мама.

Папа.

Элисон на удивление спокойно восприняла появление Армана. Нет, когда Джессика села рядом, она немедленно залезла к ней на колени и уткнулась в девушке в грудь лицом, но уже через минуту отстранилась и посмотрела на Армана серьезными и блестящими глазами. Потом равнодушно отвернулась и стала вновь смотреть в окно.

Так же мирно прошел завтрак. Элли не капризничала, ела все, что принесли, и только однажды привычно закаменела – когда Арман осмелился протянуть к ней руку и стряхнуть крошки кекса с тощей коленки. Однако дикого плача не последовало, и Джессика бросила на Армана взволнованный взгляд. Первый шаг был сделан. Сколько же их еще предстоит?

10

В Париже они остановились на ночь, потому что, честно говоря, чувствовали себя одинаково вымотанными полетом. Отступившая было паника вернулась, и Джессика с содроганием вспоминала кошмарные мгновения посадки. Не стошнило ее только потому, что на этот раз Арман сидел рядом.

На следующее утро такси отвезло их на вокзал, и вскоре за окнами удобного купе замелькала во всей своей красе прекрасная Франция. Цветущие сады, зеленые поля, маленькие городки – и много-много солнца. Бирюзовое небо утопало в расплавленном золоте, и Джессика, привыкшая к серому смогу Чикаго, с восторгом показывала Элли на коровок и овечек, пасущихся вдоль железной дороги.

В Бордо их ждал лимузин, вышедший из которого шофер напомнил Джессике, что она находится в компании феодала. Широкий и кряжистый загорелый дядька с роскошными усами низко поклонился Арману и пробасил:

– С приездом, ваша честь! Я все знаю, буду ехать тихо и молча… Это ангелочек нашего дорогого мастера Франсуа? Какая же красавица…

В голубых глазах гиганта блеснули слезы, и Джессика поняла, что сейчас разрыдается, однако стальные пальцы Армана сжали ее локоть, и она сдержалась.

– Пьер, мадемуазель американка, так что если захочешь обратиться к ней…

– Я понимаю по-французски! И говорю. Довольно бегло, Фрэнк, во всяком случае, меня хвалил.

Изумление и растерянность Армана Рено были слишком редкой достопримечательностью, чтобы не обратить на них внимания. Джессика не удержалась – и показала ему язык.

Элисон самостоятельно и бесстрашно залезла в машину и уселась, напряженно глядя в окно. ЭТИ чужие люди ее совершенно не пугали.

По проселочной дороге они ехали медленно. Вокруг тянулись бесконечные яркие луга, на горизонте вставали зеленые холмы, в ложбине между ними темнели стройные ряды виноградников… типичная природа юга Франции, провинция Бордо, знаменитая на весь мир своими винами и подарившая искусству бордовый оттенок красного, только настоящая, не с картинки туристического проспекта.

Джессика приоткрыла окно и полной грудью втянула ароматный воздух, пахнущий чабрецом и еще миллионом чарующих ароматов.

Ее немного беспокоило только одно обстоятельство: нигде, ну нигде не было видно ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего замок. Что это значит?

Небо переливалось всеми цветами радуги, солнце сияло, словно слиток золота, неугомонные жаворонки выводили трели над головой.

Дорога пошла под уклон, потом опять в гору, снова под уклон и снова в гору… Холмы оказались довольно крутыми, но стояли на земле так давно, что сплошь заросли луговыми травами, поэтому все изгибы почвы можно было оценить только на твердой дороге. Джессике в конце концов понравилось мерное ныряние лимузина в низины, она уже с интересом смотрела по сторонам. Арман заметил ее оживление.

– Нравится?

– Очень! Здесь такой воздух… Словно мед! Или вино.

– Я всегда считал это место раем на земле. Я здесь вырос. Хотя тетушка Кло всегда утверждала, что из меня крестьянин, как из козьей задницы валторна.

– Колоритная старушка, должно быть, была твоя тетушка.

– Она не совсем моя и не совсем тетушка. Моей маме она приходится… троюродной бабкой? Или внучатой двоюродной теткой? Толком не знаю. Она нянчила еще мою мать. И потом, почему была?..

Джессика, не дослушав, перебила горячим шепотом:

– Арман, послушай…

– Как всегда, слушаю внимательно.

– Ты ведь не отберешь Элль у меня сразу по приезде?

– Я уже говорил тебе, что хочу для нее только счастья. Поэтому ты здесь, с нами. Ты же ей нужна… пока еще больше, чем я, чем все мы. Ты должна доверять мне.

– Но я… я не могу.

– Знаю. Все впереди. Просто обещай мне, что будешь кусаться только в ответ на мои укусы.

– Еще чего! Я бешенством заражусь!

– Ну что за женщина!

– Ой, речка!

– Совершенно верно. Местные утверждают, что именно это и есть настоящий приток реки Дордонь. Здесь чтут великого бретера.

– Извини, я как-то…

– Темнота! На берегу притока реки Дордонь стоит городок Бержерак, где родился Сирано. Длинноносый, некрасивый – и необыкновенно любимый всеми женщинами Франции.

Речка причудливо изгибалась между невысокими берегами, сплошь заросшими осокой и камышом, весело бежала по своему руслу, гулко журча под старинным каменным мостом, на который сейчас медленно вползал тяжелый лимузин.

А потом был еще один холм, с вершины которого открылся такой удивительный вид, что у Джессики захватило дух.

Сказочная долина простиралась у подножия холма. На ослепительно зеленых лугах реяли белоснежные облачка – стада овец. Вдоль дороги бурно и несколько оголтело цвел шиповник, чьи алые и белые цветы распространяли восхитительный аромат. Бабочки лениво вспархивали из-под колес, чтобы тут же опуститься обратно на теплую мостовую. Вдоль дороги по лугу мчался громадный вороной жеребец, на спине которого весело и бесстрашно размахивал руками маленький босоногий мальчишка…

Дорога заканчивалась метрах в трехстах от них, у ажурных кованых ворот, сейчас гостеприимно распахнутых. За воротами стоял дом.

Дом, постепенно выраставший перед изумленными очами Джессики Лидделл, был настоящим старинным французским шато, а вовсе никаким не замком. Трехэтажный и длинный, с высокими узкими окнами и коричневыми ставнями, с громадными печными трубами на крыше, дом был окружен роскошным садом и потому утопал в цветах. Ошеломленная Джессика даже не представляла, что в центре Европы может расцвести такая поистине тропическая роскошь.

Она судорожно и немного испуганно вздохнула, и Арман встревоженно посмотрел на нее.

– Тебя не укачало?

– Да нет… Боже, какая же красота! Немудрено, что ты считал его раем на земле…

– Это больше, чем рай. Это – моя родина.

Джессику потрясли интонации его голоса: нежные, горделивые, восторженные и тихие.

– Здесь так красиво, что все кажется ненастоящим.

– Обживешься – побродим по здешним местам. К счастью, до города достаточно далеко.

– Я не понимаю, Арман… Мультимиллионер живет в сельской глуши! Может, ты еще и в кино по субботам ездишь?

– Во-первых, иногда езжу… ездил. Во-вторых, сейчас не семнадцатый век. Даже тогда до Парижа добирались всего за два дня, а уж теперь это и того проще. Я не всегда езжу на лимузине, а «пежо» или «понтиак» гораздо стремительнее. Кроме того, у меня есть вертолет, для экстренных вылетов, но я им почти не пользуюсь. Ну и, наконец, Рено – потомственные виноградари, а не стальные короли, и в городе мне делать нечего. Производство нашего Бордо-Руайя налажено уже полтора века назад, я просто поддерживаю его в должном состоянии.

– Все равно удивительно.

– Тогда добавлю, что меня привлекает естественная красота. Нетронутая природа, здоровая еда, чистый воздух, искренние женщины… Такой уж я… натурал.