Всякий капитан - примадонна - Дмитрий Липскеров

Он не забрал к себе детей, ограничившись перевозом из съемной однушки в загородный дом девушки Алины.

Он сообщил матери детей, крашенной на то время в голубой цвет, что будет теперь на выходные забирать детей к себе. А также все каникулы его! В общем, у него в жизни начинается «голубой период», как у Пикассо.

Она не возражала.

На том и порешили. Дети приезжали к нему, а она вдруг полюбила отдыхать в Турции. По пять раз в год ездила в гостеприимную страну, даже если был не сезон для путешествия.

Как-то Нестор выбрался в Иерусалим — побродить по святым местам. В русской духовной миссии ему, как известному сыну Отечества, выделили в провожатые батюшку Романа.

Батюшка был похож скорее на еврея, чем на славянина, — с черными, как вакса, глазами, глядящими на мир печально и всепонимающе. Ему было лет тридцать, не больше. Резвый, как молодая лошадка, он промчал Нестора по всем туристическим маршрутам и предложил посетить доисторический храм в пустыне, вернее, его развалины.

Находившись по тысячелетним камням, насытившись историей с ее вселенской восточной мудростью, поведанной Романом, Нестор вдруг почувствовал и себя причастным ко всему мирозданию, испытал от осознания сей принадлежности радость редкую, почти восторг, и как-то, неожиданно для себя, прыгая с камня на камень, стал делиться с молодым батюшкой своей жизнью, своей душой, в которой, как он сам считал, заключилось много философского и несчастного.

Роман молча слушал, даже немного смущался от исповедального повествования такого известного человека, но, будучи церковным служителем, внимал Нестору внимательно и вежливо.

Гость много рассказывал о самой главной своей неудаче — семейной жизни, если ее можно было таковой назвать. Он даже матерился, рассказывая о самых значимых и шокирующих эпизодах жизни своей контрженщины, о ее половой распущенности, нелюбви к детям и обо всем с этим связанном. Лишь только когда он принялся рассказывать о сыне и дочери, в глазах его просветлело, плечи приподнялись, и он бодрее, козликом, запрыгал по руинам.

Он мог рассказывать о детях неустанно, но запыхался с непривычки и затих, когда они сходили под горку. Помолчали, наслаждаясь птичьим пением, а потом Нестор услышал в ответ на свою исповедь небольшое повествование батюшки Романа.

Оказалось, что по национальности батюшка действительно иудей, но крещеный во младенчестве в религиозной православной семье.

Роман пожил в России до двадцати пяти лет, окончил истфак МГУ, по вечерам помогая служить в храме в Красном Селе. Там он познакомился с молодой прихожанкой, с которой завязал отношения.

И вот что странно! Почти сразу Роман понял, что это не его женщина. Ни обликом своим, ни характером она не подходила ему. Он мучился, тяготясь связью, она мучилась с ним, но оставить ее Роман почему-то не мог — робким был, что ли!.. В общем, обо всей этой канители он поведал своему духовнику.

— Знаете, что я услышал в ответ? — оборотился батюшка к Нестору.

— Нет, — признался Нестор с удовольствием глядя на Романа, компания которого так по душе ему пришлась в этой далекой стране.

— Мой духовник приказал мне на ней жениться!

— Однако, жестоко, — заметил Нестор.

— И я так подумал! Запричитал, что сделаюсь несчастным, что вся жизнь пойдет под откос, но отец Исидор, мой духовник, ничего слушать не хотел, а лишь неустанно повторял: «Твое послушание! Я отец твой духовный, подчинись!» И знаете что?

— Что?

— Я сдался.

Они добрались до крошечной арабской забегаловки, вдалеке от всех туристических троп, ели шашлык из свежей бараньей печени, а Роман все продолжал свою историю:

— Я женился и эмигрировал в Израиль, взяв жену с собой. Я с радостью пошел в израильскую армию, в спецназ, на самую передовую…

— Понимаю, — с сочувствием произнес Нестор, дожевывая пахнущее пустыней мясо.

— Сейчас она беременна третьим ребенком. Две девочки у нас уже есть. Похоже, будет третья.

— Да-да, все знакомо! Сочувствую, батюшка, и ох как понимаю!..

— Прошло четыре года… И сейчас я люблю ее больше жизни. Ничего в мире для меня нет дороже моей семьи! Я абсолютно счастливый человек! Моя жизнь — праздник, слава Господу и духовному отцу моему!

Нестор чуть было не подавился куском пахлавы.

— Вот как, — промямлил он.

Они вернулись в город, а назавтра Нестор, сославшись на неотложные дела, до срока улетел в Москву.

Следующие полгода он проклинал судьбу, что забросила его бренное тело и сомневающиеся мозги в Израиль. Что она, судьба, послала ему гонца с плохим сообщением в образе батюшки Романа.

Каждое утро, завтракая и глядя в глаза Алины, он заставлял себя думать о матери своих детей.

Он наладился ходить дважды в неделю в церковь, впрочем, никогда не исповедовался и не причащался. Просто стоял в уголке и как будто ждал чего-то, вдыхая наполненный ладаном и свечным духом воздух. Большое сомнение посеял батюшка Роман в его сердце. А с сомнением в груди невозможно жить, и Нестор чувствовал себя больным. И стояние в церкви не стало вспоможением для него, лишь все более усиливалась маета.

Нестор пытался представить, как приходит к ней, как открывает перед ее вытаращенными глазами бархатную коробочку, выставляя напоказ обручальное кольцо, встает на колено и предлагает стать его женой.

От впервые сфантазированной картины сватовства его чуть не вырвало прямо в церкви.

Он отчаянно трудился, ежедневно вызывая в мозгу образы венчания с нею, доказывая себе, что только высокоцивилизованный человек способен решиться на такой шаг, но соленая слюна заполняла рот, вызывая рвотные спазмы.

«Я делаю это для детей, — не унимался Нестор. — Им нужны и мать и отец, живущие вместе, чтобы они смогли получить опыт нормальных взаимоотношений мужчины и женщины…»

Нестор страдал отчаянно, так, что его муки стала наблюдать юная девушка Алина, искренне желающая помочь этому взрослому мужчине. К тому же у него на нервной почве начала болеть спина. Он стал пить больше грузинского и просил о помощи знакомого костоправа.

Поначалу он отказывался делиться с Алиной сокровенным, а потом, не найдя выхода, напившись, разом рассказал ей о своих страданиях, о причине их возникновения и обо всем остальном, включая новеллу батюшки Романа.

— Женись на ней и не мучайся! — предлагала Алина почти ежедневно.

— Я же с ума сойду!

— Сойдешь, если не женишься! Будешь мучить себя бесконечно!

— Наверное, ты права, — в один из вечеров сдался Нестор. — В этой ситуации надо ставить точку!

— Можно развестись потом, в конце концов, — дополнила Алина.

— И то верно!

Нестору показалось, что он впервые за последние полгода почувствовал опору под ногами. Впервые улыбнулся себе утром, когда брился. Если бы еще эта проклятущая спина так не болела! Все костоправы — шарлатаны!

Ах, какая она хорошая, Алина! И сколько понимает, несмотря на юные годы!

Он ни разу не подумал, что будет с этой юной! Да и чего думать о тех, у кого жизнь на взлете! Ее надо отпустить, как подросшего птенчика из клетки. Пусть летает своими воздушными трассами, обязательно пересечется с каким-нибудь столь же юным и прекрасным!

Двадцать девятого сентября, ближе к вечеру, с букетом цветов по спецзаказу, с бархатной коробочкой в кармане он приехал к ней.

Она была удивлена и недовольна, сразу предупредив, чтобы общался с детьми быстрее, так как, если он помнит, она завтра уезжает в Турцию. И если же опять не забыл, Птичик и Верка переезжают к нему за город также завтра.

— И чего ты притащился сегодня? Память отшибло, что ли?

Его всего корежило, даже пальцы в ботинках свело. Он дохромал к детям и вяло с ними пообщался, укладывая спать. Потом решился и, выдохнув отчаянно, твердым шагом направился к ней в комнату.

Ее лицо покрывал толстый слой желтоватой маски. Под глазами она надавила клубники и растерла. На голове — шапочка для душа.

«Во, бля!» — сказала его душа, вслух же он произнес:

— Я подумал… Ты понимаешь… У меня… Давай поженимся! Столько лет знакомы… Двое детей у нас! — Он принялся выуживать из брючного кармана коробочку с кольцом, вспомнив, что забыл эксклюзивный букет цветов в машине.

Она сняла купальную шапочку, поглядела на него маленькими глазками из-под выщипанных бровей, и казалось, что зеленые волосы на ее голове зашевелились, словно ядовитые змеи медузы Горгоны.

— Вот кольцо! — Он протянул ей коробочку и увидел, как у бывшей танцорки, словно в замедленной съемке, отваливается челюсть.

Она еще долго не могла вымолвить ни единого слова. Так и сидела с отвалившейся челюстью, а он все увещевал ее, что на все воля Божья, видимо, он виноват, пойдя против этой воли, но сейчас откровение его посетило и он готов идти с ней под венец.