Ханидо и Халерха - Курилов Семен

А Кака поднялся; он осторожно обошел толпу сзади, начал искать возле двери шапку. Не найдя ее, вышел на волю. Вышел — и оторопел: ярангу со всех сторон окружали олени. Их было до ужаса много. Ближние обнюхивали жилье своего хозяина. Все они теснились, не разбредались — будто почуяли что-то неладное. А может, пришли прощаться?.. Но Каке было сейчас не до нежностей.

У него нетерпеливо зазудело сердце. Половина всего этого богатства теперь принадлежала ему, и он моментально представил себе, как будет выглядеть целое стадо, когда соединят то, которое он имеет и эту часть, которую он тоже имеет отныне. Разве тут захочется размышлять, кто страдает и почему страдает!.. Кака вернулся в ярангу, нашел пастуха, который подходил к хозяину, и потянул его за собой к стаду.

— Знаешь? — спросил.

— Знаю.

— Разделяй. А я пойду кликну своих пастухов.

ГЛАВА 5

Куриль и Мамахан зимовали вместе. Куриль в этот раз не перекочевывал в свою Дулбу — остался в Булгуняхе, на небольшой летней заимке. Места здесь ничем не примечательны — кругом холмы с жидким лесом, а между холмами впадины — днища давно пересохших озер. Но вот эти-то впадины и привлекали сюда многих богачей со своими стадами: кормов для лошадей и оленей здесь куда больше, чем по другим местам. Почитай, все богачи окрестных тундр знали эти ложбины — и чукчи Кака, Чайгуургин, Мельгайвач, и юкагиры Курили — Афанасий и Петр, и якуты Мамахан и Похон, и с Нижней Колымы Потонча, Бережновы, Соловьевы, Шкулевы…

Афанасий Куриль считал, что пасти стадо зимой в Дулбе выгоднее, однако не поехал туда. И для этого были причины. Несколько лет назад в Дулбу приезжал поп; божий человек окрестил некрещеных, накормил их божьей едой, а

Курилю, между прочим, сказал, что ему стоило бы отдать одного хорошего парня на обучение, чтобы парень стал тоже попом. Жил бы поп-юкагир в Дулбе или же Булгуняхе, сказал он, детей бы крестил, был бы посредником между людьми тундры и богом, призывал бы всех к добрым делам и смирению… Этот совет Курилю очень понравился. Однако он сразу подумал о больших трудностях, без которых ничего не удастся сделать. Парень начнет учиться, а тем временем надо церковь строить. Поставить же церковь одному не под силу, значит, нужно искать компаньона. Хорошо сговориться бы с Петрдэ, но Петрдэ неразворотливый и мелочный. Стало быть, надо искать других. А скажи об этом Каке или даже Мамахану — другу, сразу начнется спор: почему в этой церкви будет петь и крестить юкагир, а не чукча и не якут.

Как бы то ни было, а пришлось открыть свои мысли. И выбор Куриля пал на Мамахана. Купец и богач Мамахан Тарабукин сразу смекнул: дело и нужное, и выгодное.

Разговор о постройке церкви произошел после большого камлания. И Мамахан но дал Курилю поговорить: попом будет якут. Но ведь не ему же первому русский священник сказал обо всем этом — так почему же якут?

Поспорили, но ни на чем не сошлись, а строить церковь все же решили твердо.

Потом они ездили в Среднеколымск. в Верхний и даже Нижний остроги. Божьи дома были огромные — глянешь на крест, малахай потеряешь. А строить поменьше, видно, нельзя. Спросили, сколько надо песцовых шкур, чтобы такой же дом поставить в тундре. Городские сказали: двести мало, надо четыреста. А исправник даже с мягкой красивой скамейки вскочил: "Что? Четыреста? Да если в шестьсот обойдется — это вам бог просто уважение сделает…" Вернулись домой невеселыми. Собрать столько пушнины с людей да ничего за это не дать — попробуй, помотайся по стойбищам. Бедно люди живут, у многих ровдуги дырявые, в день всего по две трубки выкуривают…

Но и Куриль и Мамахан понимали, что строить церковь все равно надо.

Светлая вера не только очистит людей от грехов, но и сделает их послушными, а кроме того, она отнимет власть у шаманов и разорит шаманов-жуликов, которых развелось больше, чем надо. Но главное — построить церковь на свои деньги и попа посадить в нее местного, своего. Если же за все это возьмется губернатор или исправник, то попом станет русский или нездешний якут, которые будут на город оглядываться, и тогда туго придется неграмотным богачам, не говоря уже о мелких купцах.

Время шло, а Куриль с Мамаханом никак не могли собраться и обо всем подумать по-настоящему. И вот наконец решили: пусть эта зима станет началом.

А раз церковь выгодней строить здесь, в Булгуняхе, то и решать все лучше на месте.

За ползимы много горькой воды выпили два богача друга, много чохона [48] поели. Но не без пользы для дела. Условились твердо: Куриль возьмется за сбор пушнины, а потом, когда Мамахан продаст ее в городе и купит все нужное для постройки, он привезет материалы на место по Якутско-Колымскому тракту. У Мамахана были большие связи с якутскими, индигирскими, иркутскими купцами и даже с ветвью какого-то купца из Москвы, а Курилю было все же сподручней иметь дело с простым народом: немало людей он выручил в трудное время, хапугой его не считали.

Все хорошо и складно решили они, но тут до Булгуняха долетели страшные и непонятные вести, из-за которых пропала охота пить горькую воду. Шаман Сайрэ будто бы внушил Мельгайвачу сделать надрез на животе, чтобы при грехомытии обрести власть над духами, а тот перестарался — не то задел кишки, не то смешал кровь с шерстью, стал опухать и чуть не умер. Голова же чукчей шаман Кака, говорят, спас его и получил за это подарок — половину всего огромного стада. Такие серьезные слухи быстро опровергаются или подтверждаются. Эти подтверждались надежным нарочным, посланным в Халарчу.

Призадумались Мамахан и Куриль. Пока они годами собираются отколоть людей от шаманов, шаманы действуют, да еще так, будто они вот-вот возьмут всю целиком власть над тундрой. Это не просто новая свара, на которую можно плюнуть: один богач совершил глупость, а другой нагло ограбил его. Люди знают, что богачи вовсе не глупые и что добро им достается не даром. И только совсем непонятная сила может заставить их резать себя, отдавать за камлание половину богатства. Как же им-то, простым, совсем темным, малоимущим людям не бояться этой силы, не почитать ее и не подчиняться ей…

Несколько дней Куриль и Мамахан не встречались. Каждый заново обдумывал затею с попом и церковью, каждый прикидывал, побьет ли светлая вера черную веру. Купец Мамахан, знавший, что на строительстве он кое-что заработает, рассудил в конце концов просто: церковь будет готова года через три или четыре, а к тому времени история с Мельгайвачом заглохнет и опасаться, стало быть, нечего. Куриль пришел к такому же заключению, однако он был головой юкагиров и вовсе не хотел, чтобы эти три-четыре года с ним считались меньше, чем с шаманом Сайрэ. А еще он сильно переживал неудачу во время большого камлания, когда шаманы не посчитались с ним, не пошли на сделку ради добра, из-за чего все теперь обернулось вот так нехорошо для него, для юкагиров и чукчей. И он решил тоже действовать.

Зайдя к Мамахану и отказавшись выпить горькой воды, Куриль сразу заговорил:

— А ты, догор, знаешь, почему мы слабы? Потому, что у нас нет ни шестисот шкурок, ни денег. А если было бы это, то как раз бы время сейчас завозить лес, говорить о светлой вере и божьем доме, о своем попе и еще о том, что шаманы — черти…

— Ты, Куриль, накинул аркан на собственную руку, — сказал Мамахан. — Ты все эти дни прицеливался?

— Нет. Я приглядывался к ветвистым рогам шаманов-чертей… Я в конце зимы проведу большое оленегонное состязание. Поставлю на первый приз половину своего табуна, другие богачи поставят по стольку же, и я выиграю этот приз. Выиграю — или отдам печать кому угодно.

— А я продам этих оленей, куплю бревна, ты привезешь Их — и в Булгуняхе или на берегу Большого Улуро застучат топоры, — договорил Мамахан.

— Это не главное. Главное, я скажу всем людям, что отдаю выигрыш светлой вере.

— Хорошо. Но кроме этого, ты еще соберешь шкурки — и божий дом будет готов? А как же я? Может, ты без меня справишься?

— Глупому все это я рассказал бы не так…

— Догор Куриль! До чего же у тебя умная голова! — Мамахан даже вскочил на ноги. — Я, значит, тоже должен провести состязание? Конное? Я на первый приз ставлю двадцать! Хватит! А выиграю сорок или больше… — И он добавил вкрадчиво, с расстановкой: — Сегодня мы пьем водку…

И покатилась вторая половина зимы под уклон, на ровное поле гонок.

Не мешкая, Афанасий Куриль отправил посыльных к богачам индигирской и восточной тундры. Мамахан послал вестовых во все якутские заимки. А как только дни начали удлиняться, Куриль покинул свой Булгунях, перекочевал к Большому Улуро и на едоме Артамона поставил огромный тордох.

Жаркими, хлопотливыми были эти дни у богатых друзей, решивших бросить вызов шаманству.

Куриль первым делом подобрал гонщика. За три луны до состязаний он пришел в тордох Пурамы и спросил: