Гадкий утенок, Гарри Поттер и другие. Путеводитель по детским книгам о сиротах - Ольга Бухина

Я избавлю и себя, и читателей от обсуждения бесконечной плеяды других – удивительно бесталанных – советских романов, в которых фигурируют военные сироты, усыновляемые целым полком или половиной завода, коллективными «волшебными помощниками по – советски». Понятно, что две революции и три войны остро ставили проблему сиротства перед советским обществом, однако, как и во многих других случаях, советская литература и социалистический реализм в данном случае довольно слабо отражают действительность. Как уже было сказано, представление о том, что коллектив может легко заменить собой семью, просуществовало долго. В каком – то смысле любой подросток (реальный или герой детской книжки) становился в этих условиях «социальным сиротой» при живых родителях. Авторам этих книг было совершенно ясно, что государство сможет позаботиться о ребенке лучше любой семьи.

Бесплодное занятие – пытаться описать это море бездарной литературы; ограничусь лишь одним, наиболее известным, романом «Сирота» Николая Дубова (1955)[203]. Его герой, Лешка, тоже относится к военному поколению сирот, отец погиб на фронте, мать умерла. В целом, если ранняя советская литература для детей героем своим избрала беспризорника, то «из послевоенной литературы беспризорники исчезли (хотя в послевоенные годы их было в стране ничуть не меньше, чем в эпоху нэпа), уступив место куда более симпатичному персонажу – сироте»[204]. Лешка, сбежав от крайне неприятных и нечестных родственников, попадает в детдом, где все происходит в лучших традициях советского коллективного воспитания: школа, дружба, борьба с хулиганами, мечты о морях и океанах. Тяжеловесный социалистический реализм повествования растянут на триста с лишним страниц; и, как сказано в аннотации, роман полон «хороших советских людей».

Интересное исключение составляют книги Анны Кальмы, которым удается выйти за рамки социалистического канона. Отчасти это объясняется тем, что действие книг Кальмы нередко происходит вне Советского Союза – в Соединенных Штатах, во Франции. Да и изданы эти книги были позже, уже в хрущевскую эпоху. В романе «Книжная лавка на площади Этуаль» (1966) описаны события Второй мировой войны; действие постоянно перемещается из Полтавы (Украина) во Францию и обратно. Практически все герои книги – сироты. Лизины родители погибли в тридцать седьмом году, Данин отец пропал без вести, а мать умерла во время оккупации. Сестры Лавинь, Жермен и Николь, держащие книжную лавочку в Париже, тоже только что потеряли родителей. Лиза берет под свою опеку маленького Сашу, потерявшего мать при бомбежке, и только он один выживает, чтобы дождаться Даню и его отца, чудом встретившихся во французском Сопротивлении. Кроме этой Кальма написала две другие книги о сиротах. Роман «Вернейские грачи» (1957) посвящен дому сирот под Парижем, где воспитывались дети, потерявшие родителей во время войны. «Сироты квартала Бельвилль» (1974) – еще одна книга о послевоенной Франции.

Но и когда Вторая мировая война осталась далеко позади, тема сиротства не полностью ушла из советской литературы. «Лёлишна из третьего подъезда» (1963) Льва Давыдычева рассказывает о девочке, которую воспитывает дедушка, вернее, она воспитывает дедушку, а заодно местных хулиганов, лентяев и прочих дворовых мальчишек. В книге столько хороших людей, включая укротителя диких зверей из цирка, что сиротство девочки не воспринимается как трагедия. У другой героини повести, «злой девчонки» Сусанны Колокольчиковой нет недостатка ни в родителях, ни в бабушках. Но это ей никак не помогает.

В коротенькой забавной повести Льва Кассиля «Будьте готовы, Ваше высочество!» (1964) даже принц и тот оказывается сиротой. «Без отца, без матери… Тут уж и в хоромах не жизнь, будь ты хоть прынц, хоть кто…»[205], – горюет сторожиха в колхозе, где трудятся пионеры, а среди них и принц. Марина Балина отмечает, что это некоторое застревание нарратива «тяжелого детства», оставшегося с еще дореволюционных времен, – принц изображен «заброшенным сиротой, живущим в роскоши королевского дворца»[206]. Здесь этот нарратив включен в повествование о счастливом советском детстве, воплощенном в жизни в пионерском лагере на берегу теплого моря.

У Кассиля сирота не только принц. Девочка Тоня, ставшая самым закадычным его другом, тоже давно потеряла родителей и приехала в лагерь из детского дома. Отчаянная смелость Тони объясняется ее уверенностью, что она «не очень надобна» окружающим. Начальник лагеря немедленно проводит надлежащую воспитательную работу, напоминая девочке о коллективе, о друзьях и товарищах, которым она совершенно необходима. Да и принц тоже становится частью коллектива и теряет свои индивидуалистические, «буржуазные» замашки. И уже не важны достижения и победы того или иного сироты, все сироты разом оказываются победителями в «новом обществе». Что ж, дети доверчивы, и читателю положено верить в то, что победа социализма (хотя бы и на бумаге) обеспечит сиротам жизненный успех.

Глава 15

Советские Золушки

Сказки оканчивались благополучно. Судомойки становились принцессами, спящие красавицы просыпались, ведьмы гибли, мнимые сироты обретали родителей…

В реальной советской жизни множество детей воспитывалось без отцов. Однако среди книжных сирот советской литературы немало героинь, растущих без матери. Но прежде чем говорить о советских Золушках, вспомним, насколько вообще распространен этот образ в сказке и в литературе. Оговорюсь, что, строго говоря, Золушка не полная сирота: у нее есть отец, и отец любящий, даже если эта любовь не всегда так проста, как это кажется на первый взгляд. Как положено в сказках, на дороге к счастью и процветанию возникает на первый взгляд неодолимое препятствие в виде злой мачехи. Что происходит в сказке, все знают, поэтому интереснее посмотреть, что же творится в разнообразных литературных произведениях, использующих, в явном или неявном виде, этот сказочный сюжет. Итак, посмотрим на всем нам знакомые русскоязычные варианты истории Золушки, приобретшие несколько иную окраску, чем классическая европейская сказка.

Советская литература породила немало сказочных полусирот – Золушек, воспитываемых отцами. Тут и Ассоль в «Алых парусах» (1923) Александра Грина, и Золушка в одноименной пьесе Евгения Шварца (1945). Есть и полные сироты, вроде Падчерицы в сказке Самуила Маршака «Двенадцать месяцев» (1942–1943). Все они юные и замечательные, и уже с самых первых страниц видно, что они заслуживают всего самого лучшего в жизни, но доля их горька и трудна. Тем не менее они не жалуются и стараются не унывать.

Благородство души не остается незамеченным – помощь (обычно в виде принца, молодого и прекрасного капитана Грея или сказочного Апреля – месяца) приходит, когда ее уже неоткуда ждать. Тут важно не развитие характера, не смекалка, а сам по себе добродетельный нрав. У этих «хороших девочек» российской литературы, как у Сары Кру, все замечательные черты уже на месте, уже обеспечены их создателями в качестве изначального подарка – им не занимать терпения и кротости, умения горячо любить и прощать, сочетающегося, правда, с некоторой пассивностью.

«Алые паруса» – самое, наверное, известное произведение Грина. Тут налицо все составляющие «Золушки»: умершая мать, добрый, но не справляющийся с жизнью отец. В качестве собирательного образа мачехи выступает вся деревня Каперна, которую отец Ассоль, Лонгрен, ненавидит, но с которой, увы, неразрывно связан. Он ненавидит Каперну, но покинуть ее может только ненадолго, уйдя в плаванье. Дети Каперны относятся к Ассоль не лучше, чем сводные сестры к Золушке из классической сказки.

Сама эта повесть – сказка, и создается впечатление, что «истории Грина происходят в их собственном мире». Барри Шер отмечает, что Гринландия – сказочная страна, в которой случаются события не то чтобы невозможные, скорее маловероятные; «Гринландия как волшебная сказка – мир расширенных возможностей»[207]. «Принцу» – капитану Грею – для спасения Золушки – Ассоль чудеса не нужны, достаточно покупки двух тысяч метров алого шелка за «цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как клятва к простому “да”»[208].

Читательскую популярность этого произведения и его роль в истории подростковой литературы советского периода невозможно переоценить. «Алые паруса» обеспечивали идентификацию девочкам – подросткам, растущим в среде, где чувствам и эмоциям (в лучшем советском стиле) отводилась второстепенная, служебная, если не негативная роль. Эта небольшая повесть, учащая чувствовать и мечтать, была сильнейшим противоядим советской системе. Во времена хрущевской оттепели «Алые паруса» стали символом возможности перемен, ими называли молодежные клубы, пионерские лагеря, кафе и даже газеты. Однако достаточно быстро книгу «экспроприировала» официальная идеология, и она идеально вписалась в советское представление о счастье и справедливости.