Героическая тема в русском фольклоре - Александр Орлов

Особенного внимания заслуживает эпизод о знамениях и приметах перед побоищем. Когда русское войско перешло Дон, разрушив за собою мосты, «тогда же по вся нощи волцы выюще страшно и вороны и орли по вся нощи и дни грающе и клекчуще, ждуще грозного и Богом изволенного дни кровопролитного… Тогда убо от такового страха богатырские сердца удалых человек начата укреплятися и мужествовать, слабых же и худых страшитися и унывати, видяще предо очима смерть. И приспе нощь праздничная… Рождества Богородицы; осень же бе тогда долга и дни солнечни и светли сияюще и теплота велия. Бысть же со князи Литовскими (т. е. с двумя союзниками Дмитрия) воевода нарочит и полководец изящен, именем Димитрий Боброк (или Боброков), родом земли Волынские, его же знаяху вси и бояхуся мужества его ради. Сей прииде к великому князю, глаголя сице: егда глубоци нощи аще хощеши, покажу ти приметы, аще что случится напоследок, прежде увеси. Князь великий же не повеле ему никому же сего поведати. И егда заря угасе и глубоци нощи суще, и Димитрий Боброк Волынец всед на конь и поим с собою великого князя, и выехаша на поле Куликово. И сташа среди обоих полков и обратишася на полк Татарский — и слышавше клич и стук великий, аки торжища снимаются и аки грады зиждутся и яко трубы гласят, и сзади их волцы выюще страшно велми; по десней же стране бысть во птицах трепет велий, кличуще и крылами биюще, и враны грающе и орлы клекчуще по реце Непрядве. И бысть страх велий, яко и птицам бысть битва и драние велие, проявляюще кровопролитие и смерть многим. И глагола Волынец великому князю: что слышал еси? Он же рече: страх и грозу велию слышах. Глагола ему Дмитрий Боброк Волынец: обратися, княже, на полк русский. Он же обратися и бысть тихость велия. Глагола ему Дмитрий Волынец: что, Господине княже, слышали есте? Глагола князь великий: Ничтоже точию видехом от множества огней снимаются зори». Боброк объяснил, что для великого князя «добры сии приметы», и испытал еще другую. Он сошел с коня, приник надолго правым ухом к земле, встал и опять приник. На вопрос князя, что он узнал, Боброк ответил не сразу и заплакал… «Господине княже, повем ти единому, о ты не повеждь никому же сии две повести, едина тебе на велию радость, а другая на велию скорбь. Припадах убо ухом на землю и слышах землю плачущу надвое горько зело и страшно: едина убо страна аки нека жена напрасно плачущи, терзающи и кричащи татарским гласом о чадах своих, бьющися и слезы проливающи, аки реки; а другая страна земли, аки некая девица плачущи и воплющи, аки свирельным плачевным гласом в скорби и в печали велици… Уповай на милость Божию, яко одолети имаши над Татары, а воинства твоего христианского падет острием меча многое множество».

Искать в природной обстановке приметы перед боем и наблюдать их издавна свойственно воинским повестям. Припомним рассказ «Повести временных лет», как союзный с русскими половецкий хан Боняк выехал для этого в степь и завыл по-волчьи, «и отвыся ему волк», что было истолковано в благоприятном смысле. Затем есть еще рассказ, как над русским войском стая орлов играла в воздухе, что тоже свидетельствовало об удаче похода. Наконец, «полк Игорев» сопровождался знамениями от зверей и птиц, образы которых были использованы «Задонщиной», откуда затем перешли в «Сказание».

Сверх этого «Сказание», возможно, заимствовало кое-что из Хронографа. Ощущается также связь с русской устной поэзией, именно — в плаче земли.

После окончания боя изображены поиски пропавшего великого князя — эпизод, не имеющий себе параллелей в воинских повестях. Возвратившийся из погони за татарами, Владимир Андреевич «нача… искати брата своего великого князя Дмитрия Ивановича и не обрете его, и бияшеся главою своею и терзаше себя от многая печали, и повеле трубити собранными трубами». Сошедшиеся воины говорили о великом князе разное: одни — «мы видехом его язвена зело, еда (когда) в трупе мертвых будет»; другой кто-то видел его крепко бьющимся с четырьмя татарами. «Глагола князь Стефан Новосильский: аз видех его пеша, с побоища едва идуща, язвен бо бысть вельми зело, и не могох помощи ему понеже сам гоним бех тремя Татарами». По слезной просьбе Владимира Андреевича все рассыпались на поиски. Одни нашли убитого Бренка в приволоке великого князя, другие за Дмитрия приняли князя Белозерского, «понеже приличен ему беаше». Два же простых воина, Федор Зов (Морозов) и Федор Холопов, «уклонившася на десную сторону, к дубраве… и наехаша великого князя бита велми, едва точию дышуща, под новосеченым древом, под ветвми лежаще, аки мертв». Уведомленный об этом Владимир Андреевич поскакал с войском к великому князю «и пришед над него, рече ему: „о брате мой милый, великий князь Дмитрие Иванович, древний еси Ярослав, новый еси Александр, но преже всех слава Господу Богу… яко невидимою Божиею помощию побежени быша Измаильтяне и на нас милость Божия возсия“ Князь великий же Дмитрей Иванович едва рече: „Кто глаголеть сие и что сии глаголи суть?“ Глагола к нему князь Володимер Андреевич: „Аз есмь брат твой князь Владимер Андреевич глаголяй тебе таковая“. И едва взставиша его, и бысть доспех его весь избит и язвен зело, на телеси же его нигде же смертныя раны не обретеся, а прежде всех стал на бой на первом сступе и в лице с Татары много бился. И много ему глаголаша князя и воеводы его: „Господине княже, не ставися напреди битися, но ставися назади, или на криле, или инде где на апришном месте“. Он же отвещаше им, глаголя: „Да како аз возъглаголю кому что: подвизаемся, братии, крепко на врагы, а сам стоя назади и лице свое крых; не могу аз сие сотворити, еже таити и скрывати себя, но хощу якоже словом, такоже и делом преже всех сам начата и преже всех главу свою положити… за все православное христианьство, да и прочий, видевше мое дръзновение и тии тако же да сотворят со многым усердием“. Да яко же рече, тако и сотвори, преже всех нача битися с Татары; да одесную его и ошую его оступиша Татарове, аки вода, и много по главе его и по плещама его и по утробе его бьюще, и колюще, и секуще, но от всех сих Господь… соблюде его от смерти; утружден же бысть и утомлен от великого буаниа Татарьского толико, яко близь смерти. Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист и чреват велми, и тяжек, собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело. И уразуме, яко ведаша ему радость мелию, окрепився рече: „Сей день иже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселишися вонь“. И всадиша его на конь и вострубиша на костех с радостию велиею».

Четвертый рассказ о победе над Мамаем находится в «Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского». Это — биография, составленная преимущественно в стиле церковной похвалы. Мамаево побоище является здесь лишь эпизодом, отразившим в основе «летописную» повесть. Самый бой «в Татарских полех, на Дону на реце» изображен в такой картине: «и соступишася, аки силнии тучи, блеснуша оружия, аки молния в день дождя, ратнии сечахуся, за руки емлюще, и по удолиим кровь течаху, и Дон река потече кровию смесився; главы же Татарскыя аки камение валяхуся, и трупии поганых аки дубрава посечена».

Оставляя в стороне церковную риторику начитанного автора, отметим влияние на «Слово» русской устной поэзии, сказавшееся в причитании великой княгини Евдокии над умершим Дмитрием.

ГЛАВА VI

ПОВЕСТИ О ТАТАРСКИХ НАШЕСТВИЯХ НА МОСКВУ

В течение трех-четырех десятков лет, следовавших за нашествием Мамая, в Монгольской империи развертывались события, сложившиеся в своего рода «исторический роман». Главными героями этого романа были Тохтамыш, Темир-Аксак и Едигей, биографии которых были тесно связаны между собой. О сюжетной цельности событий с этими героями свидетельствует, например, казахская былина «Едиге-батыр».

Судя по данным персидских летописей, канва, по которой группируются события названного периода, состоит в следующем. В 70-х годах XIV века Золотую Орду возглавлял Урус-хан. Когда в задуманный им поход на восток не явился правитель Мангышлака (полуостров на Каспийском море), хан его казнил. Это был отец Тохтамыша. После нескольких неудачных попыток Тохтамыш бежал в 1377 году из Золотой Орды в Самарканд к великому хану Тимуру (Темир Аксак, Тамерлан). Тимур дал Тохтамышу удел в теперешнем южном Казахстане, помогал ему в войне с сыновьями Урус-хана, спас Тохтамыша от поражения, отказал Урусу в его выдаче, сам ходил завоевывать область Уруса, пожаловал ее Тохтамышу и в 1377–1378 году посадил его на престол «Дешт-и-Кипчака и Джучиева улуса».

Во время этой войны сторону Тохтамыша держал сын главного эмира Золотой Орды — Идигу (Едигей), судя по тому, что он также бежал из Золотой Орды к Тимуру и донес ему о выступлении Уруса против Тохтамыша. Когда же плененный отец Идигу с ненавистью отверг предложение Тохтамыша служить ему и потребовал себе смерти, тот убил его. Свыше пяти лет Тохтамыш правил счастливо своим ханством при поддержке Тимура, но возобладала партия из племени мангутов и восстановила Тохтамыша против Тимура. Тохтамыш стал нападать на области Тимура и вызвал против себя его походы на Кавказ в 1384–1387 годах, в район Сыр-Дарьи и на Дешт-и-Кипчак в 1390–1391 году. Побеждая наступавшие войска Тохтамыша, Тимур сначала не лишал его своего расположения. Но затем, когда Тохтамыш, прислав Тимуру извинения, в действительности не прекратил военных действий, Тимур не остановил этого первого своего похода на Дешт-и-Кипчак, отыскал у Волги войска Тохтамыша и разбил его в великой битве около реки Черемшана. Есть известие, что Тохтамыш бежал в Литву и привел оттуда войска против нового хана Золотой Орды. После многих боев на Волге Тохтамыш бежал «и большая часть войска Урусов была убита руками Узбеков». В 1394 году Тимур предпринял через северный Кавказ второй поход на Дешт-и-Кипчак против Тохтамыша, хотя и обменивался с ним дружелюбными речами. Разбив дважды Тохтамыша при Тереке, Тимур погнался за ним на Волгу, и тот едва спасся в леса. Гонясь за другими войсками Тохтамыша, Тимур опустошил области у Днепра и Дона, овладел Сараем, разграбил город русских «Карасу» и, направившись к Москве, разграбил «все те области».