Героическая тема в русском фольклоре - Александр Орлов

Рассказ начинается сообщением, как приехал Андреаш от «западные страны», от тех, которые «нарицаются слуги Божие», желая подобно царице Южской, посетившей Соломона, повидать «дивный возраст» князя Александра и наслушаться его премудрости. (Речь идет здесь о приезде магистра Ливонского ордена меченосцев Андрея фон Фельзена.) Возвратившись к себе, Андреаш поведал: прошел я много стран и городов, но нигде не видел «такового — ни во царех царя, ни во князех князя». Узнавши о таковом мужестве Александра, некий «король части Римскыя от полунощные страны» (т. е. один из правителей Швеции Бургер) замыслил попленить его землю, собрал силу великую, наполнил полками много кораблей и двинулся «пыхая духом ратным». Прибыв к реке Неве, он, «шатаяся безумием» и «разгордевся», отправил к князю Александру послов в Новгород Великий с известием о своем приходе: «аще можеши противитися мне, то уже есмь зде и пленю землю тваю». Разгоревшись сердцем, Александр молится со слезами в церкви св. Софии (идут молитвословные выписки из Псалтири), благословляется у епископа Спиридона, «крепит» дружину речью (с цитацией из Псалтири) и выступает «в мале дружине, не сождався со многою силою своею, но уповая на Святую Троицу». Жалостно слышать, что отец Александра, «честный Ярослав великий», не мог быть вовремя извещен об опасности, угрожающей его милому сыну. С врагами Александр сошелся в воскресенье. Некий старейшина земли Ижорской Пелугий (Пелгусин, Белгусич), крещенный во имя Филиппа из язычников, подстерегая у морского берега «силу Варяжскую», на восходе солнца увидел корабль со святыми князьями Борисом и Глебом, спешившими на помощь Александру: «Якоже нача всходити солнце, слышен шум страшен по морю и виде насад (корабль) един гребущь, посреде же насада стояста мученики Борис и Глеб в одеждах червленых и беста руки держаета на раму (т. е. положив руки на плечи друг другу), гребцы же сидяху, яко мглою приодени. Рече же Борис: „брате Глебе, вели погрести, да поможем сроднику своему, князю Александру“». Затем насад скрылся из глаз. Обрадованному Пелугию Александр запретил рассказывать о видении. В последовавшей сече с «римлянами» (15 июля 1240 г.) Александр «изби бесчисленное множество от них и самому королеви печать возложи на лице острым своим мечем (или копием)». Особенно же мужествовали шесть «мужей храбрых и сильных» — пять новгородцев и один полочанин; Гаврило Алексич по доске конный доскакал до самой «сняки» (корабля), Збыслав Якунович бился одним топором (или топорком), Сава подсек столб у златоверхого королевского шатра и т. д. «Си вся слышахом от Господина своего князя Александра и от иных, иже в то время обретошася в той сечи». Если это замечание, которым автор подкрепляет достоверность рассказа, не противоречит действительности, то самый рассказ о богатырстве (помянутых шести мужей) оформлен в подражание «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия.

Дальше сообщается, что за рекою Ижорою, куда войско Александра не доходило, оказалось множество трупов неприятелей, будто бы перебитых ангелом, подобно тому, как это случилось при царе Езекии с войском Сеннахирима. Эта библейская цитата есть и у Флавия. Разгром шведов выражен и тем, что они трупами своих воевод наполнили три корабля, новгородцев же всего пало двадцать мужей вместе с ладожанами (четверо названы по именам).

Тут кончается первый эпизод повествования, представляющий собою вполне законченную, самостоятельную, канонически оформленную воинскую повесть, с украшением действительности условной риторикой по признанным образцам наилучшей литературы еще киевского периода. Далее близко к стилю погодной летописи в кратком и сухом изложении даны известия о взятии немцами, при помощи изменников, городов Изборска и Пскова, о набеге немцев с чудью на Водь, о постройке ими крепости в Копорье и о нападении немецких отрядов под самым Новгородом. «А великий князь Александр отъехал тогда в Суздальскую землю в г. Переяславль (Залесский — в свой удел, „отчину и дедину“), поссорившись с Новгородцами», — сдержанно замечает автор, очевидно, в объяснение вражеских успехов на русской территории.

Рассказывая затем, как Новгородское посольство с самим владыкою во главе насилу выпросило у великого князя Ярослава князем себе опять Александра, автор подчеркнул неотложную нужду в Александре сообщением: «А в то время на землю Новгородскую напала Литва, Немцы и Чудь, забрали по Луге всех коней и скот, не на чем было и пахать по селам». В 1242 году Александр Ярославич прибыл в Новгород и тотчас пошел с новгородцами, ладожанами, с корелою и ижерянами на Копорье, «изверже град из основания», часть немцев перебил, а часть отпустил «бе бо милостив паче меры», не помиловал только изменников-вожан и из чуди и отправился в свой Переяславль. Это возвращение в Суздальский удел, немотивированное в рассказе, можно объяснить как поездку за суздальской помощью против врагов Новгородско-Псковской области.

Узнав о том, что немцы захватили Псков и посадили там своих наместников, Александр «пожалел о крови христианской» и с братом своим Андреем привел войско в Новгород. «И пошел с братом своим Андреем и с Новгородцами, и с Суздальцами на Немецкую землю с великой силой, чтобы Немцы не хвалились, говоря: „унизим словенский язык“». Здесь стилистически начинается второе воинское повествование об Александре в целом. По сравнению с первой повестью она только более разнохарактерна по стилю; ее рассказ, вначале сухо летописный, лишь постепенно проникается пафосом, который достигает риторической высоты в эпизоде о Ледовом побоище. Описав освобождение Александром Пскова, его вторжение в «немецкую землю» и опустошение ее, автор сообщает, как поднялся и пошел на русских магистр (меченосцев) со всеми своими епископами и со всем множеством их народа и силы, какая только ни была в их области, вместе с королевскою помощью (датчан). И сошлись на озере, именуемом Чудским, Александр повернул с своим войском с немецкой территории. Немцы же и чудь пошли за ним: «Князь же великий поставил войско на Чудском озере на Узмени, у Вронья камня и, приготовившись к бою, пошел против них. Войска сошлись на Чудском озере; было и тех и других большое множество. Был тут с Александром и брат его Андрей со множеством воинов отца своего; было у Александра много храбрых мужей „яко же древле у царя Давида крепции и сильнии, тако же и мужи Александрови исполнишася духа ратного, бяху сердце их, аки львом“. И сказали они: „Княже, ныне пришло время положить свои головы за тебя“». После молитвы Александра идет описание сечи на самом льду Чудского озера, в образах своих зависимое от художества древнего киевского «Сказания» о Борисе и Глебе и звучащее, как строфа стихотворения. «Бе же тогда день субботний, восходящу солнцу, соступишася обои (оба) войска, и бысть сеча зла и труск (треск) от копей ломления и звук от мечного сечения, яко же морю (или озеру) мерзшу двигнутися; не бе видети леду, покрыся бяше кровью. Се же слышах от самовидца, рече: видехом полк Божий на воздухе, прошедше на помощь князю Александру». Немцы обратились в бегство, и гнали их русские с боем как бы летя по воздуху, и некуда им было убежать, били их 7 верст по льду до Суболицкого берега, и пало немцев 500, а чуди бесчисленное множество, а в плен взяли 50 лучших немецких воевод и привели их в Новгород, а другие немцы утонули в озере, потому что была весна (5 апреля), а другие бежали, тяжело раненные. Сомневаясь в благодарной памяти псковичей, автор предостерегает их («о, невегласи Псковичи») не забывать своего спасителя вплоть до «правнучат».

«Ледовым побоищем» собственно заканчивается в биографии Александра характерный для Древней Руси стиль воинской повести, восходящий в глубину античности своими типическими формулами, образами, метафорами. Впрочем, хотя далее и не дано больше развернутых боевых картин, отдельные символы воинской мощи продолжают окружать Александра. После краткой заметки о победах Александра над Литвою рассказывается с риторической условностью о его поездке к татарскому хану после смерти его отца. Князя позвал к себе «царь силен на Восточной стране, ему же бе Бог покорил многи языки от востока и до запада»: «ты ли един не хощеши покоритеся силе моей. Но аще хощеши блюсти землю свою (т. е. в качестве великого князя), то скоро приди ко мне, и узриши честь царства моего». Александр двинулся через Владимир, и был грозен приезд его: на устье Волги «начаша жены Моавитские (т. е. татарки) детей своих полошати (или устрашати) рекуще: Александр едет». Царь Батый подивился Александру и отпустил его с великой честью. Александр привел в порядок Суздальщину, опустошенную нашествием татарского «царя» Неврюя, что вызвало у автора поток похвал с цитатами из пророка Исайи. Далее идет отрицательный ответ Александра папе, присылавшему к нему кардиналов о соединении в вере (вероятно, для создания союза Западной Европы с Русью против татар). Упоминается о некоей «нуже великой от поганых», заставившей Александра поехать «к цареви (в Орду), дабы отмолил людей от беды». На возвратном пути от хана у Новагорода Нижнего Александр тяжко заболел: «О горе тебе, бедный человече, как можете написати кончину Господина своего, как не испадета ти зеница со слезами вкупе. Како не рассядется сердце от горькия туги. Отца бо человек может забыти, а добрового Господина — аще бы жив с ним в гроб влез», — так плачет по своем князе дружинник-автор. Посхимившись (как обычно князья перед смертью), Александр Ярославич скончался (в Городце). Митрополит Кирилл, отпевавший князя, сказал собравшемуся народу: «Уже зайде солнце земли Суздальские».