Улыбка пересмешника - Елена Михалкова

За его спиной из шалаша доносился храп: Кручинин, принявший вчера чуть больше, чем требовалось, не собирался просыпаться, хотя накануне они договорились о том, что рванут рыбачить с самого раннего утра. Ну да черт с ним, думал Сеня, обводя контур рисунка карандашом, все равно не на рыбалку сюда ездим – так, побаловаться, поиграть в индейцев на природе.

Его кольнула неприятная мысль, касающаяся приятеля, но он не стал зацикливаться на ней – сейчас все его внимание было посвящено предмету, который он держал в руках. В тюрьме он научился вырезать по дереву, и оказалось, что у него есть к этому способности. Со своим набором стамесок Сенька мог создать такой рисунок, что люди вокруг только ахали.

Короткий нож с широкой деревянной ручкой всучил ему знакомый, упрашивая хоть чем-нибудь его украсить. Сенька сначала сопротивлялся, объясняя, что не собирается портить сугубо утилитарную вещь, а потом догадался, что никакого практического применения ножу не будет: повесит его хозяин на стену и станет им любоваться. После чего согласился взять заказ, и вот теперь, предварительно расписав ручку тонким карандашом, работал штихелем по контуру рисунка – медведя, стоящего на задних лапах.

День обещал быть жарким, но пока в лесу стояла сонная утренняя прохлада. Косые лучи ложились на землю и стволы сосен, сверкали в росе, высыпавшей на редких травинках. Сеня прислушался к храпу, доносившемуся из шалаша, и понял, что проголодался.

Он вспорол банку тушенки, отрезал ломоть хлеба и принялся с наслаждением поедать всухомятку немудреный завтрак, поглядывая на незаконченную работу, отложенную на ближайший пень.

Какой-то звук заставил его насторожиться. Он сам толком не понял, что ему не понравилось, и даже не отдал себе отчета в своих ощущениях, но весь напрягся, как зверь, услышавший запах охотничьих сапог.

Когда кусты малинника сбоку от него зашевелились, Сеня ничем не показал, что видит это, однако плавным движением потянул из-за пояса собственный нож – не игрушку, а настоящий, охотничий – и замер, дожидаясь, пока незваный гость покажется на свет из кустов. Животных на островке быть не могло, а значит, к ним пожаловал человек. То, что пришелец явно прятался, говорило о враждебных намерениях, и Сеня подумал, не свистнуть ли Кручинину, чтобы тот проснулся, но затем решил, что пока не стоит. Это мог быть всего лишь местный голицынский алкаш, которого сдуру занесло на остров.

Краем глаза он следил за кустами, фальшиво насвистывая себе под нос и делая вид, что увлечен размазыванием тушенки по куску хлеба. Узкое острие охотничьего ножа плавно приминало кусочки, и на землю падали капельки вкусно пахнущей жидкости.

Прошла еще пара минут, и из кустов наконец выполз человек. Он издал негромкое мычание, и Сеня, повернув голову, увидел, кто это такой.

Идиотик. Узколобый мальчишка непонятного возраста («лет пятнадцати, что ли?») с глубоко посаженными косыми глазами, выпяченной нижней губой и слишком длинными, непропорционально длинными, как веревки, руками, пальцы которых были похожи на распухшие сосиски. Руки Сеня заметил в первую очередь, потому что парень тянулся к ножу, лежавшему на пеньке.

– Эй!

Сенька окликнул его негромко, однако идиот дернулся так, словно и не подозревал о существовании человека, сидевшего всего в нескольких шагах от него. «А черт его знает, – подумал Сенька, – может, и в самом деле не подозревал. Поди разберись, что там у них в голове, у ушибленных».

– Не трогай. Нельзя.

Неизвестно, понял дурачок его или нет, но руку отдернул. Он был в шортах и короткой цветной рубашке, и с его одежды стекала вода.

– Вплавь добрался? – озадаченно спросил Сеня. – Ну ты даешь... Тут же течение.

– М-м-м... – промычал парнишка, выкатив на него мутноватые белки. – Ку-уре-оша...

– Куреша, угу.

– Ку-уре-оша! – настойчиво повторил идиот.

– Да, да. Понял я, понял.

– Ку-уреша! – Мальчик повысил голос и даже головой затряс, словно так ему было легче произносить слова. – Ку-уре-оша – Алеша!

Выговорив заключительное слово, он облегченно плюхнулся на задницу и заулыбался, щеря редкие зубы.

– Алеша! – понял Сеня. – Значит, зовут тебя так, да?

– Але-е-оша!

– Ясно. А я Семен.

С коротких, ежиком стриженных волос слабоумного струились тонкие ручейки воды. Сене неожиданно пришло в голову, что неплохо было бы достать для мальчишки полотенце – не годится сидеть мокрым по прохладе.

Дурачок тем временем отвел взгляд от ножа и уставился на открытую банку тушенки. Из банки вкусно пахло, и он открыл рот, сделал движение, будто жует воздух, и снова закрыл.

– Да ты, значит, голодный... – негромко произнес Сеня с такой интонацией, с какой незлой человек говорит с приблудной собакой. – Ну, иди сюда, иди...

На его предложение идиот неожиданно отозвался: перевел глаза на Сеню и что-то неотчетливо промычал. Глаза у него были мутноватые, голубые, под безбровыми дугами, сильно выступавшими вперед.

– На, поешь.

Сеня в две секунды сделал ему такой же бутерброд, как и себе, и протянул, глядя на дурачка со смесью брезгливости, любопытства и жалости.

Тот, не раздумывая, выбросил вперед несоразмерно большую руку, схватил еду и, торопливо запихнув в рот, проглотил, будто и не жуя. Из угла рта потекла ниточка слюны, дурачок стер ее тыльной стороной ладони и снова улыбнулся – на этот раз не в пространство, а Сене.

Семен покачал головой, сделал еще один бутерброд и отвернулся. Через несколько секунд, когда он взглянул на дурачка, от бутерброда не осталось ни крошки, а мальчишка сосредоточенно водил пальцем по губам, словно раздумывая, укусить самого себя или не стоит.

Он был очень крупный, ростом почти со щуплого Сеню, но при этом вялый – опущенные плечи, слишком длинные руки, висевшие плетьми вдоль тела. Покосившись на него, Сенька все-таки забрался в шалаш, вытащил из сумки полотенце – Кручинин даже не проснулся от его возни – и вернулся к парнишке.

– Одежонку свою сымай, – приказал он вполголоса. – Давай, не стесняйся. Просушить тебя надо.

Идиот испуганно шарахнулся от него, и Сенька не стал связываться. «Все равно обратно поплывет, снова вымокнет». Он перекинул полотенце через ближайший сук и уселся на свое место, забрав с пенька нож, над которым работал.

Парень следил за ним будто зачарованный. Когда Сенька принялся колдовать над фигурой медведя, мальчишка даже язык высунул, и розовый кончик его шевелился между полуоткрытых губ, поблескивавших от слюны. Через некоторое время Алеша не вытерпел и подполз вплотную, весь перемазанный в иголках, земле, налипших на мокрую одежду и тело травинках...

– Кто ж тебя одного отпускает, а? – спросил Сеня. – А если бы ты в реке утонул? За тобой присмотр нужен, так ведь?

Идиот снова заулыбался во весь рот и согласно замычал, руками выделывая какие-то пассы, размахивая прямо перед Сенькиным лицом.

– Но, но! Ты поосторожнее!

От его окрика мальчишка тут же дернулся в сторону, закрыл голову руками и захныкал.

– Да ты чего? – искренне удивился Сеня. – Думал, бить тебя буду, что ли? Брось!

Идиот слабо возил ногами в земле, поднимая пыль.

– Сказал, хватит! – прикрикнул Семен, начиная раздражаться.

Наступило молчание, которое нарушилось сонным голосом из шалаша:

– Э-э, Сень! Ты меня, что ли?

Услышав новый голос, парнишка поднял голову, и на тупом лице его отразился страх. Он попятился и с неожиданным проворством исчез в тех же кустах малины, из которых появился. А секунду спустя из шалаша показалось распухшее спросонья лицо Кирилла Кручинина.

– Здорово! Ты сам с собой разговаривал, что ли? – Зевая, он выбрался наружу, остановился, потягиваясь.

– С тобой-то не поговоришь, – пожал плечами Семен, бросив взгляд в сторону кустов и убедившись, что дурачка не видно. – Всю рыбалку продрых.

– Плевать. Вечером порыбачим.

Кирилл плюхнулся рядом с приятелем, покосился на его работу.

– Как спалось-то? Что рано встал? Совесть мучает?

Он хохотнул – угукнул, как филин – и похлопал Семена по плечу.

– Мучает... иногда, – помолчав, сдержанно отозвался тот, не желая поддерживать шутливый тон. – А тебя нет?

– А с чего ей меня мучить? – искренне удивился Кирилл. – Я зла никому не делаю.

– Неужели? Да ты, Кирюха, святой!

– Я серьезно. Если бог меня таким создал, значит, я ему зачем-то нужен. И все, что делаю, ему нужно. А значит, это бог делает моими руками, не я. Все же в мире по его воле, верно?

– Ого, философию развел! Раньше тебя на умствования не тянуло...

– Повзрослел. – Кручинин пожал плечами, легко поднялся, и Семен со скрытой завистью посмотрел на него: сильное тренированное тело с широкими плечами, загорелое, покрытое светлыми волосками, золотящимися в свете солнца. Сам-то он вернулся из тюрьмы насквозь больным...

– Как Вика поживает? – помолчав, спросил Семен.

– Живет помаленьку.

Сеня подождал продолжения, но Кирилл явно был не намерен развивать тему. Он стоял боком, подставив лицо солнечным лучам и вдыхая густой сосновый воздух. Ноздри у него раздувались, как у коня.