Золото. Назад в СССР 1 (СИ) - Хлебов Адам

— В жены, братан, в жены! У нас это называется в жены.

— Ну да. В жены.

— А ты что?

— А я кажется в другую влюбился. Только до конца пока не уверен.

— Ну-ка рассказывай! Ты с Гибаряном в разведку холостым уходил. Где, когда тебя угораздило так?

— Полчаса назад в больнице.

Он остановился и развернулся ко мне.

— Подожди, уж случаем не в доктора Гусеву?

— Ты ее знаешь?

— Да-а-а, — он затянул, — кто ее не знает. Наверно самая красивая девушка Поселка, а может быть и во всей Большой Земле.

Мы двинулись дальше неспешным шагом в сторону общежития по деревянному тротуару улицы Ленина. Тут везде тротуары были деревянные.

— Ну вот, как раз по мне. То что надо!

— Э-э-э брат, оставь, этот орешек не для тебя.

— Это почему ещё?

— А то ты не знаешь? — он сдвинул брови и посмотрел на меня с подозрением.

— Нет, просвети, будь добр.

— Видать, ты вправду память потерял, счастливчик. К ней знаешь какие женихи с букетами и подарками подкатывают, — он поднял указательный палец вверх, как бы намекая на высокое начальство.

— А она что?

— А она, — он весело засмеялся, — всех отшивает, непонятливых в баню посылает. Одного особо не понятливого, так вообще на три буквы послала. Прямым текстом. Не по-комсомольски это, конечно, грубовато. Но знаешь, она даже матом красиво ругается. Тот сразу понял и исчез куда-то.

— Меня не отошьет.

— Илюх, тебе там ничего не светит. Выбрось ее из головы.

— Ну это мы еще посмотрим светит мне или не светит.

Оставшийся остаток дороги он слушал мой рассказ про то, что произошло с нами с Гибаряном.

— Короче, мы где-то наши сразу под три кэгэ золота.

Сёма присвистнул, это был неординарный вес. Все говорило о том, что мы Гибаряном совершили прорыв.

— Вы места на картах и в журнале обозначили?

— На картах инструкция запрещает. А вот в листы журнале, который был у Гибаряна, он же шел старшим группы, кто-то вырвал. Может и сам. Но сомневаюсь.

— А твои записи*

— Моиз записей никаких нет. По памяти не восстановишь — я ничего не помню. Возможно знает Гибарян, но опять же, неизвестно жив ли он.

— Знаешь, я тебе вот что скажу, трутся тут в Поселке два типа, говорят, что они механики с ледокола. Но только никакие они не механики. Рожи прям бандитские, фиксы золотые, наколки на руках.

— Ну фиксы и наколки ни о чем еще не говорят. Смотря какие наколки. Вполне может оказаться, что это матросы или механики.

— Да нет, повадки у них зековские дерганные, сами грубые, прокуренные, жаргон у них. С неделю назад появились. А там, кто их знает, что они за люди. Участковому до них нет дела, у него другого геморроя выше крыши.

— Неделю, говоришь?

— Ну или около того, как раз получается, когда ты в бреду у старика с внучкой лежал, так они и появились.

— А у участкового что за сложности?

— Вообще сейчас в Поселке много чужих. Завербованные прям оборзели. «СеверСтрой» новую вахту завез, обстановочка так себе. Драки, пьянки. В этом году почему-то сухой закон отменили. В магазинах полным-полно бухла. Народ дуреет.

А дело было в том, что в летний период навигации, алкоголь изымался из продажи. В это время Поселок наводняли полярники, летчики, портовые грузчики входящие в состав экипажей, прибывающие и отплывающие вместе с кораблями, журналисты.

С ними было и так много мороки. Зная, что в Поселке сухой закон, прибывающие на время привозили алкоголь с собой.

Что бы не делала местная администрация, чтобы изъять «зеленый змий»: проводила профилактические беседы, устраивала рейды при помощи народной дружины и комсомольских оперотрядов — ничего не помогало.

В этом же году кто-то из партийного руководства, ради эксперимента, решил снять запрет, чтобы контролировать объемы продаж через магазины.

Мотив такой: пойдет слух, что запрет снят, и на будущий год водку перестанут везти с собой.

Старожилы в руководстве Поселка, Геологического Управления, СеверСтроя Транспортники и производственники были против. Приученные к дисциплине и суровым условиям жизни и труда, знали, что ни к чему хорошему это не привет.

— Да, синька зло.

— Что? — переспросил меня Сема, не поняв сказанного

— Ну алкашей синяками называют.

— Разве? Всю жизнь они назывались хануриками, забулдыгами, кирюхами, хрониками. Про синяков не слышал.

Меня это нисколько не удивило. Опять, что-то из будущего? Надо выворачиваться.

— Вообщем легенда такая: царь Петр Первый награждал алкашей медалью за пьянство. Ее вешали на шею. Она была очень тяжелой и после ношения на шее оставались синяки. Вот оттуда и пошло прозвище «синяк». Синька — зло, означает буквально, что все беды из-за алкоголизма.

— Не слышал такого, Бурцев, ты где берешь все эти истории?

— Сём, есть еще кое-что.

— Про алкашей?

— Про меня.

— Ну?

— Только обещай не ржать, как ты обычно делаешь, когда мне твоя реальная поддержка нужна.

— Честное пионерское, — Семен отдал пионерский салют и по его искрящимся глазам я понял, что дружеских насмешек мне избежать, — исповедуйся, сын мой.

Угораздило меня с таким «гадом» подружиться. Как там мы в детстве говорили? «Придет война, еще попросишь хлебушка»? Ладно хрен с тобой, Сёма, издевайся. Ты еще примчишься ко мне со своими сердечными болями. Ух, я отыграюсь.

Конечно же, я не сердился на него, это было частью дружеского общения. Мы оба относились к себе с самоиронией и любили по-доброму

Мне нужно поделиться с кем-то этим моим внутренним переживанием. Это и был тот самый момент, заменяющий всю систему Фрейда и психоанализа. Например доктору Гусевой я точно не решусь это рассказать. Я ведь еще планирую ее на свиданки вытащить.

Если она услышит это от меня, то подумает, что у меня крыша съехала.

— Исповедуюсь, отец Семион. Короче, у меня есть такие воспоминания, в которых мне видится, что я типа сюда из будущего попал, — сказал я ровным тоном.

Мой друг молча шел рядом.

— Я понимаю, что когда человек теряет память, мозг начинает моделировать какую-то новую реальность. Это называется ложными воспоминаниями.

Семен продолжал серьезно слушать.

— Я не знал, как ты это воспримешь. Но, мне казалось, что что я умер. Погиб в автокатастрофе в будущем. Через сорок с лишним лет. Меня преследовали корпорации в Москве. Там все было по другому. Жизнь, люди другие.

— Что значит по-другому?

— Это не важно. Важно, что я словно был в будущем. Там все не так как мы себе представляем.

В его глазах заиграла искорка, он с трудом сдерживал смех.

— И давно это у вас, сын мой?

Вот поганец! Все это время он еле сдерживался от смеха и делал серьезный вид, что внимательно слушает меня.

Я укоризненно посмотрел на друга. Я его очень любил, дорожил дружбой и прекрасно понимал, что скажи он мне подобное я бы не выдержал и стал смеяться с самого начала.

— Нет ну серьезно, расскажи. Ты что сны видишь? Что значит умер. Ты же жив.

— Зря я это начал. Это не сны. Будто бы наяву было. Мне нужно собраться с мыслями чтобы объяснить. В общем, будто я вижу жизнь другого человека, который открыл большое месторождение, а у него хотели украсть координаты. Когда не получилось, ему подстроили автокатастрофу.

Семен больше не смеялся.

— Подожди, но ведь ты сказал, что вы с Гибаряном тоже нашли гигантскую жилу?

— Не жилу, а целую провинцию.

— Так зачем ходить на сорок лет вперед? У нас, если разобраться по чесноку, тоже самое происходит. Вон, все знают, что твой Гунько в прошлом году продал карты и координаты месторождения галгаям*(название народа). Все от них подальше держатся, а он с ними вась-вась. Я просто уверен, что они это золото нелегально добывают сегодня.

— Ты же помнишь? Только один Куницын не верит этим разговорам про Гунько.

Я кивнул в знак согласия.

— Куницын хоть и жесткий мужик, но очень доверчивый и порядочный человек. Всех по себе судит. Меня Гунько просто вывел из себя. Представляешь, говорит ты товарища в беде бросил, а сам хотел с самородками сбежать. Ух, я ему чуть рыло не начистил!