Коварный уклонист - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ненавижу стереотипы…, - опустошенно пробормотал я, с сожалением глядя на убитую мной девчонку. Красота, молодость, роскошные формы… и такая смерть. А совести не объяснишь, что так намного лучше и быстрее, чем на горящем или взрывающемся корабле. Совесть видит остекленевшие по твоей вине глаза, толчками бьющую из вспоротой шеи кровь, длинные волосы темного-русого цвета, юное тело, которому бы еще жить и жить. Гадство.
Ну и где моя красивая история, в которой суждено потрошить если уж не полных мразей, то хотя бы вооруженных военных? Нет её. Есть лишь страшная сказка, впопыхах придуманная цель, случайный шанс, кровь, кишки, лихорадочная поспешность и трупы.
Предаваться унынию времени не было. Соберись!
Стол. Бумаги. Хорошо! Раскидываю их кучками по углам каюты, безжалостно сминая в процессе. Коврики? Да. Скатать в не тугой рулон, поставить над бумагой. Полыхнут покруче. Кровать? Вспороть! Перья! Подушки? Перья! Раскидать! Что еще? Полка с закрепленными на ней книгами. Их немного, всего с десяток. Присовокупить поспешно выдираемые страницы ко всему горючему материалу!
На всё про всё ушло минуты четыре. На столе уже стояла масляная горящая лампа, содранная мной со стены, а я, отпилив нужную мне голову и спрятав её в мешок, выдохнул, оценивая помещение. Так, вроде выполнил всё…
Взгляд как-то сам зацепился за висящий на крюках возле кровати клинок. В отличие от начищенного блестящего оружия в виде секир, топоров, глеф, висящих у покойного Коллы на стенах, эта штука выделялась своей заскорузлостью. Потертая кожа, темный небликующий металл широкого клинка, неприлично длинная рукоять. Рубило сильно напоминало слегка облагороженное мачете с рукоятью такой длины, что мне бы её конец выходил за локоть, держи я эту штуку наотмашь.
Не выдержав, я присмотрелся как к «личному» предмету. И был вознагражден.
«Абордажная сабля»
Тип — оружие
Статус — личная вещь
Владелец — отсутствует
Личные свойства: Целостность, Сильное укрепление, Острота
Добавленные свойства: отсутствуют
Надо брать!
Но как? Голова Коллы сама по себе весит изрядно, а мне еще плыть и плыть… хотя, полтора килограмма, да так распределенные по телу, если примотать их веревкой, погоды не сделают.
Вместе веревки я содрал с трупа контрабандиста ремень, которым и примотал саблю к спине. Хотел было уже поджигать, как обнаружил висящий у запертого входа в каюту странный жилет-безрукавку, демонстрирующий подозрительную толщину. Сняв с крючка, убедился, что штука чрезвычайно легкая и объемистая, а значит, ничем иным, как спасательным жилетом являться не может. Что же, отправлюсь назад с комфортом.
Спустя минуту я уже был в воде, а разлитое горящее масло из лампы принялось за своё дело. Спустя три минуты активной работы руками и ногами я услышал тревожные вопли матросов, а обернувшись, увидел «Золотую змею», из кормовых иллюминаторов которое вовсю рвалось разгулявшееся пламя. Вот что значит обеспечить несколько зон возгорания…
Взрыв крюйт-камеры раздался через десять с копейками минут.
Вообще, уничтожать корабль и вырезать экипаж нужды никакой не было, просто Крюгер не хотел рисковать, подозревая, что у Коллы на судне вполне может быть заместитель, способный оперативно перехватить бразды управления. Вполне может быть, только попробуй теперь что-нибудь перехвати, если главный козырь крейвенхольмских бегунков догорает, медленно погружаясь в воду, а выжившие, к которым спешат три маячивших вдалеке корабля, моментально разнесут новости среди всех контрабандистов разом.
Всадив нож в голову хищной рыбы, решившей украсть у меня мешок с головой полугоблина, я поплыл назад, в город. В мозгах царила лишь вина за эльфийку и злоба на стереотипы, впитавшиеся с просмотром боевиков, в которых режиссеры за долю зрелищности радостно жертвовали здравым смыслом.
Спустя девять часов мы с Крюгером сидели на лавочке под раскидистым деревом, наблюдая, как взъерошенные и нервничающие стражники Крейвенхольма конвоируют на близлежащую крохотную площадь ничего не понимающих горожан, пойманных ими на улице. Там местных ждала короткая, но очень насыщенная программа — сперва полюбоваться на насаженную на железный штырь голову Коллы, затем прочитать приклеенную чуть ниже бумажку, повествующую о том, что «Золотая змея» сожжена, ну а потом пройти чуть дальше, где пара человек графа Дориана Клагстона задавали им несколько насыщенных эмоционально вопросов, чаще всего получая испуганные и очень правдивые ответы.
— Видишь, как всё замечательно получилось? — удовлетворенно улыбался Михаил Басх, покуривая сигарету.
— Иди в задницу, — без особой злобы отвечал я ему, поглаживая рукоять замотанной в тряпки трофейной сабли, — Послать меня отрезать головы — это ни хрена не умный план.
— Ошибаешься, друг мой, — ни грамма не смущался вредный революционер, — Как раз вся сложность настоящего плана — это умение определить, чью бестолковку нужно отрезать, надеть на штырь и продемонстрировать народу. Поверь, именно так всё и происходит. Нужная отрезанная голова способна сподвинуть массы в тысячу раз надежнее чем тысяча речей!
— А в постель бошки чужие подкладывать не пробовал? — ехидствовал я, извлекая у вызывающего всё большую симпатию человека сигарету из неаккуратно выглядывающей из кармана пачки.
— В постель? Что-то в этом есть…
Милая культурная беседа о особенностях использования чужих голов неторопливо проистекала, курился дымок, шелестела листва над нами. Импульсы серого страха возникали перед моими глазами каждый раз, как очередного горожанина подтаскивали к голове полугоблина. У той приоткрылся рот, закатились глаза, а на языке так вообще был легкий белый налёт соли, от чего Колла производил впечатление печальное, а местами даже пугающее. Жаль только, что хлопоты сейчас отнюдь не заканчивались.
— Что с нашими придурками? — угрюмо спросил я, решив вернуться к уже лично своим проблемам.
— О! — оживился Михаил, разворачиваясь ко мне, — Представляешь? Эти двое случайно обожрались возбудителя из сумки бандерши, после чего им снесло крышу! Вопили и стонали так, что кузнечиха в ночь детей выгнала погулять, а потом и сама ушла их догонять! Я чуть со смеху не умер! Зато потом всё стало грустненько, Кастор. В общем, наша дорогая Эгита,
