Серый кардинал - Дик Фрэнсис

Встречи в Куиндле и посещение детского центра намечались на четверг.

Хождение от двери к двери и дебаты в ратуше — на пятницу.

То же самое в основном предстояло и дальше. Если бы я не был заинтересован, скажем, попытаться предотвратить серьезные и опасные покушения на кандидата, то уже задолго до дня выборов страдал бы от сильного растяжения мышц, управляющих улыбкой.

Как он может это выдерживать, удивлялся я. Как он может наслаждаться этим? А он явно наслаждался.

— Завтра, — сообщил он, довольный своей идеей, — мы поедем на скачки в графство Дорсет. Завтра день для Бена. Мы поедем на скачки.

Моя первая реакция — радость, и отец ее заметил. Но почти моментально, наступая на пятки радости, пришло что-то вроде опустошенности. Ведь я не мог надеяться, что приму участие в скачках. А вместо этого мне предстояло провести вторую половину дня словно в ссылке, вопреки заповеди завидуя ослу и быку соседа. И его участию в стипль-чезе любителей. Но, по-моему, я позволил проявиться только радости.

— Мы поедем в «рейнджровере», — решительно проговорил отец, радуясь своему плану. — И Полли поедет с нами, не правда ли, Полли?

Полли сказала, что с удовольствием. Неужели Полли солгала? Мы без помех допили кофе. Отец наконец успокоился, чего-то достигнув в течение этой странной недели. Полли вышла через кабинет, выходивший на стоянку, чтобы забрать свою машину и ехать домой. Как я узнал, ее дом находился где-то в лесу за городом. А отец и я, ради безопасности закрыв все двери на засовы, поднялись по ступеням маленькой лестницы и проспали до утра субботы. Никто нас не побеспокоил.

Мервин был сильно раздосадован и отвел душу на кнопке звонка, приехав во время завтрака. И конечно, он пессимистично воспринял изменение в расписании. Разве может Джордж надеяться получить место, которое переходит от партии к партии, если он пренебрегает делом первостепенной важности? Надо ходить от двери к двери и убеждать избирателей. А скачки графства Дорсет грех из грехов, ведь они проходят вне избирательного округа Хупуэстерн.

Ничего, успокаивал его отец. Многие избиратели Хупуэстерна, которые ездят на скачки, одобрят его решение.

Убедить Мервина не удалось, и он мрачно заткнулся на полчаса. Но день продолжался, и он решил спасти последние крохи загубленной, на его взгляд, возможности убеждать избирателей в лучшее время уик-энда. Мервин засел за телефон. В результате мы получили приглашение на ленч от распорядителей скачек и нас засыпали другими полезными предложениями. Мервин знал, казалось, всех влиятельных людей графства. Конечно, в перемене программы он винил меня, и, наверно, не без основания. Если бы все шло так, как он хотел, то он бы с удовольствием танцевал на публике в пользу Оринды и прятался за кулисами в ее присутствии. Как бы Мервин поступил с А. Л. Уайверном, я так и не сумел придумать. Но, вероятно, он бы нашел способ использовать загадочную тень. Ведь Анонимный Любовник был еще и лучшим другом покойного Денниса Нэгла. Ведь они играли в гольф.

Разочарование Мервина в кандидате, даже если отбросить злую волю, уже достаточно плохо. По его жизненным понятиям, добиться успеха — это значит продвинуть кандидата в парламент. А если проиграть, то отстать от победителя на минимум полученных голосов. Мервину, естественно, не хотелось портить собственную репутацию, споткнувшись на Джулиардах, отце и сыне.

Напряженная атмосфера в офисе просветлела от неожиданного визита женщины, управлявшей благотворительной лавкой за соседней дверью. Она и Мервин давно знали друг друга. Леди объяснила свой нынешний визит тем, что ее очаровал новый кандидат. Она видит, как мы входим и выходим, и ей захотелось пожать руку Джорджу. И ей говорили, что сын у него очень милый мальчик. Вот она и подумала, не хотим ли мы попробовать домашний яблочный пирог.

И женщина поставила свое подношение на письменный стол отца.

— Очень любезно с вашей стороны, Эми, — в своей обычной манере поблагодарил ее Мервин. И я понял, что он не только долгие годы знал свою соседку, но и все это время, видимо, недооценивал ее.

Эми принадлежала к тем людям, которых легко недооценить. Скромная, непритязательная вдова (как сказала Полли) средних лет. Она принимала дары доброхотов (барахло, которое не знали, куда девать), приводила его чуть-чуть в порядок и продавала в лавке. Эми никогда не запускала руку в вырученную сумму и полностью передавала ее в благотворительный комитет, который поддерживал ее. Эми была мягкая, честная, туповатая, а еще добрая и болтливая. Вся жизнь Эми — один незапятнанный день, подумал я.

Мы легко пропустили мимо ушей непрерывный поток слов, но в какой-то момент она буквально захватила наше внимание.

— В среду вечером кто-то разбит филенку стерта в окне, II мне пришлось повозится, чтобы вставили новое.

Потом она чересчур длинно рассказывала, как ей удалось это сделать.

— Знаете, — продолжала она, — зашел полицейский и спросил, разбито ли стекло ружейной пулей, но я ответила, конечно, нет. Я утром, когда прихожу, первым делом протираю пол, потому что, конечно, я здесь не живу. Вы можете жить наверху, потому что в вашей секции все есть. А в лавке только ванная и еще маленькая комнатка, которую я использую как кладовку. Правда, иногда я разрешаю там спать бездомному человеку в трудных обстоятельствах.

Кстати, конечно, я не нашла пулю. Я так и сказала полицейскому, его зовут Джо, а мать его водит школьный автобус. Он пришел и все осмотрел и сделают одну или две записи у себя в блокноте. Я видела в газете, что ружье не нашли и что, может быть, кто-то стрелял в мистера Джулиарда. В эти дни вы никогда не чествуете себя в безопасности, правда? И только сейчас, когда я старта перетряхивать от пыли всякую всячину, которую я не могу никому продать, я наткнулась на эту штуковину. Я вытащила ее и думаю, не ее ли искал Джо, и как вы думаете, должна ли я сказать ему о ней?

Эми погрузила руку в карман своего желтовато-коричневого унылого кардигана и положила на стол рядом с яблочным пирогом сплющенный кусочек металла, который, несомненно, на высокой скорости вылетел из ружья 22-го калибра.

— По-моему, — осторожно подбирая слова, начал отец, — надо сказать вашему другу Джо, чья мать водит школьный автобус, что вы нашли маленький комок металла, застрявший во всякой всячине.

— Вы серьезно?

— Да, вполне серьезно.

Эми взяла пулю, сощурившись, поглядела на нее и протерла краем кардигана. Это уж слишком для оставшихся отпечатков пальцев, подумал я.

— Ладно, — бодро согласилась Эми, пряча пулю в карман, будто награду. — Я не сомневалась, что вы знаете, как мне с ней поступить.

Она пригласила отца посмотреть ее лавку, но он смалодушничал и послал меня. Так я очутился в лавке и стоял, вытаращив глаза на шестифутовую безобразную трость и на плетеную вешалку со всякой всячиной, находившуюся недалеко от окна и остановившую полет кусочка металла.

— Я теперь называю ее etagere[6], — печально проговорила она, показывая на вешалку. — Но все равно никто не хочет ее купить.

Не думаю, чтобы вы?..

— Нет, — отказался я. Мне были не нужны ни серебряные ложки, ни детские игрушки, ни поношенные платья, аккуратные и чистые, подготовленные для продажи.

Я вывел «рейнджровер» из безопасного убежища, забрал отца и (следуя нелюбезным указаниям Мервина) нашел в лесу неожиданно великолепный дом Полли. Всю дорогу до ипподрома она провела на заднем сиденье, с юмором пересказывая содержание нескольких телефонных звонков, которые успела сделать.

Одних убеждала, других заманивала, как осла морковкой.

— Мистер Анонимный Любовник Уайверн, — рассказывала она, — в последнюю минуту получил очаровательное приглашение поиграть в гольф на самой престижной в графстве встрече любителей. Ему надо было быть айсбергом, чтобы отказаться. И он вместе со своими драгоценными клюшками должен туда поехать. Таким образом, мы убрали его с дороги.

— Как вам удалось? — восхищенно спросил отец.

— Взаимная выгода, — туманно объяснила она. — И вскоре после этого Оринда получила приглашение на скачки в ложу распорядителей:

— Туда, куда мы едем! — воскликнул отец.

— Неужели! — поддразнила его Полли. — Бенедикт, — переключилась она на меня, — я даю вам Оринду без любовника, так что не теряйте времени даром.

— Но что он может сделать? — запротестовал отец.

— Он знает, — возразила Полли. — Не могу вам сказать, как он это сделает, но верьте, Джордж, своему сыну. — Полли опять повернулась ко мне.

— Оринде плевать на скачки. Но сегодня она поедет туда, потому что там самая лучшая приманка для сноба — герцог. Он — один из распорядителей. Вам придется соперничать с ним. Думаете, справитесь?

— Не знаю, — почти беспомощно пробормотал я. Прямолинейный язык Полли всегда обескураживал меня, хотя ежедневные отвратительные разговоры в конюшне проходили мимо ушей.