Серый кардинал - Дик Фрэнсис

Сделав еще два длинных заплыва по пригороду (во время которых по меньшей мере один ребенок получил поцелуй кандидата), мы сделали передышку, чтобы перекусить сандвичем в пабе.

— Когда тебя приглашают войти в дом, — учил меня отец (он сегодня утром получил пять или шесть таких приглашений), — ты входишь в гостиную и восклицаешь: «Ох, какая симпатичная комната!», даже если, по-твоему, она безобразна.

Лаванда, Фейт и Мервин кивали головами.

— Это цинизм, — заметил я.

— Тебе еще многому надо учиться.

Мы сидели у окна. Я смотрел на «рейнджровер», припаркованный на открытом месте, и думал, что сегодня утром так или иначе я и правда многому научился. И то, чему я научился, наверно, спасло нас от дорожных неприятностей.

— Об этом мы поговорим позже, — беззаботно произнес отец, будто читая мои мысли. Но только когда мы переоделись, чтобы идти в городскую ратушу на дебаты, он вернулся к разговору, который вел с Фостером Фордэмом.

К тому времени я убедил Мервина найти гараж с надежным замком, чтобы там по ночам стоял «рейнджровер».

— Мальчик говорит дело, Мервин, — мягко поддержал нечаянного сына мой родитель. — Так будет спокойнее нам всем. И к тому же никакого вреда, если мы сбережем его от воров. — Машина принадлежала отцу, а не партии, и он имел право поступать по-своему.

— Фостер Фордэм сомневался, все ли ты понял, — начал отец, продираясь расческой через свои курчавые волосы, а они оставались такими же, как и были. — Он удивлен, что ты не задавал ему вопросов.

— Терри, механик, задавал. Фордэм не отвечал.

— Так к какому выводу в этой истории ты пришел?

— М-м-м... если бы ты или я, или любой другой вел машину в Куиндл, очень похоже, что произошла бы авария. Во всяком случае, я так думаю.

— Продолжай, — тихо проговорил отец, откладывая расческу.

— Я уверен, что пуля, которая вчера пролетела так близко от нас, была нацелена в тебя. Даже если бы она не убила тебя, то тяжелое ранение остановило бы твою избирательную кампанию. Но весь город мог видеть, что ты всего лишь вывихнул лодыжку. Так что, если кто-то искал другой способ поставить тебе палки в колеса, то он вряд ли упустил бы «рейнджровер», явно твой, для привлечения внимания разрисованный серебром и золотом и всю ночь стоявший без охраны возле штаб-квартиры.

— Да.

— Когда я ходил на уроки вождения, главным образом во время пасхальных каникул, я прочел много автомобильных журналов.

— А я думал, что ты собираешься повторить материал, чтобы получить "А" на вступительных экзаменах в университет.

— М-м-м... Еще я работал с лошадьми сэра Вивиана. Я имею в виду, что мог мысленно заниматься алгеброй. Мне только надо быть уверенным, что я понимаю все экзаменационные вопросы. А это я уже проверил раньше, в прошлом году. Не подумай, что у меня высокое самомнение. Чего нет, того нет. Я просто имею в виду, что у меня было много времени для умственной работы, поэтому я и читал журналы о моторах. Я не знал, что у тебя «рейнджровер», но читал и о них. Об их устройствах против воров. Твой «рейнджровер» спокойно провел ночь на автомобильной стоянке. Ключ, чтобы утихомирить вой сигнализации, есть только у тебя. И получается, что человеку, задумавшему что-то испортить в машине, придется это сделать снаружи... или внизу... Голос упал, потому что я почувствовал себя в глупом положении. Но отец махнул рукой, чтобы я продолжал.

— Я подумал, что может быть вылита тормозная жидкость и не будут работать тормоза, — начал я. — Я подумал, что могут быть разрезаны шины и при быстрой езде спустит колесо. Они засвистят на одном из крутых поворотов по дороге в Куиндл... Немного шансов уцелеть в машине, которая вышла из-под контроля. Но «рейнджровер» очень прочно с построен, как танк... Ты мог и не пострадать в аварии, но наверняка стал бы причиной дорожного происшествия... скандала... и это помешало бы тебе быть избранным. Правда?

— Но это были не тормоза и не шины? — спросил отец, сначала проковыляв по комнате.

— Это было масло.

Он кивнул.

— Скажи мне, что ты думаешь на этот счет.

— По-моему, — начал я, — Фордэм знал, в чем дело, еще до того, как приехал. Он сказал, что он специалист по диверсиям на автогонках. Ничего в моем рассказе о «рейнджровере» не удивило его. Ему, видимо, все казалось вполне элементарным.

— Я знаю его очень давно. Так что он сказал мне? — улыбнулся отец.

Что-то вроде экзамена, подумал я. А мне предстояло только угадывать ответы. Впрочем, я и угадывал их.

— Кто-то отвинтил пробку и забрал ее. Потом замазал отверстие, чтобы масло не вытекало.

— Продолжай.

— Замазал чем-то таким, чтобы при движении затычка отвалилась или сместилась. И когда мотор начал бы работать, все масло бы вытекло, а мотор бы заклинило. И ты встал бы посреди дороги, как каменный барьер.

— Неплохо.

— Но Терри, механик, протолкнул затычку внутрь картера, как пробку в бутылку. Чего, по-моему, ему не стоило делать. И, прежде чем залить чистое масло, завинтил новую пробку, как я говорил тебе по телефону.

— М-м-м, а из чего была сделана затычка? Когда мы ездили по пригороду, я все время думал об этом.

И неуверенно высказал свои предположения:

— Начну с того, что я подумал, это должно быть что-то химическое, способное вступать с маслом в реакцию. И в результате получается что-то вроде желе или что-то непригодное для смазки, и мотор заклинивает. Кроме того, это вещество не годится и в качестве пробки картера. Когда Фостер Фордэм быстро ехал к Куиндлу и нарочно перегрел мотор, он настоял, чтобы Терри еще раз слил чистое масло, пока оно горячее. Поэтому я подумал, что, наверно, временная затычка плавится. И Фордэм увез масло, чтобы проверить, что в нем.

— Да, — подтвердил отец.

— И когда мы вчера ехали в Куиндл, если бы затычка в отверстии картера сместилась, вылетела или расплавилась, то все масло уже через минуту бы вытекло, а мотор вышел из строя. Утром, когда Терри сливал горячее масло, оно бежало жидкое, как вода.

— Фордэм говорит, что это старый трюк. Такой старый, что теперь на автогонках его уже не применяют.

— Да... так из чего же сделана затычка?

— Из чего, по-твоему?

— Это должно быть что-то очень простое, — неуверенно пробормотал я.

— Потому что, по-моему, кто-то занялся «рейнджровером» почти в тот же момент, как пуля пролетела мимо.

— Итак?

— Допустим, можно затолкать в отверстие свечу и срезать ее конец?

Допустим, это воск?

Отец спокойно завязывал совсем не роскошный галстук в полоску.

— Фостер Фордэм, — проговорил он, — даст нам знать.

Когда мы вошли в городскую ратушу на встречу с Бетьюном, я подумают, сколько человек мне удалось узнать всего за два дня. Просто невероятно.

Пришла на самоистязание Оринда. В очень коротком золотом платье с боа из черных перьев, обвивавшем ее шею и руки, как змея, именем которой назвали эту разновидность шарфа. Она требовательно собирала восхищенное внимание. Зеленые глаза горели. В браслете на запястье сверкали бриллиант и изумруд. Не заметить ее наэлектризованного присутствия было просто невозможно.

В шаге позади нее, будто тень, стоял А.Л.Уайверн, чье имя я вспомнил с трудом. «А.Л.», подумал я. «Анонимный Любовник» Уайверн. Одетый в смокинг, он не вызывал интереса на обеде в «Спящем драконе». И теперь, в городской ратуше, одетый в серый костюм и голубую рубашку, он заполнял пространство, не привлекая внимания.

Обширная миссис Китченс с орлиным взором в темно-синем с пурпурными оборками платье крепко держала под руку «своего Леонарда» и успешно предотвращала проникновение его отвратительных усов в воздушное пространство Оринды. Миссис Китченс, бросив плотоядный взгляд, ободряюще помахала мне рукой. Но я не допустил, чтобы она смутила меня.

Конечно, пришли Мервин с Кристэл, чтобы записывать тезисы выступающих. Три ведьмы помогали публике рассаживаться, а драгоценная Полли, увидев нас, с энтузиазмом пробежала короткую дистанцию в нашем направлении.

Потом она, как трофей, повела отца, чтобы показать ему кафедру, за которой он должен стоять на подиуме. Она вроде бы была на этом вечере помощником режиссера.

Словно под пение победных труб прибыла партия Бетьюна. По залу прокатился гул и шорох, кое-где раздались хлопки. Ура обладателю любовницы, подумал я.

На первый взгляд Бетьюн производил впечатление тучного и напыщенного человека лет пятидесяти, с двойным подбородком и редкими волосами. Последнее обстоятельство могло более неблагоприятно отразиться на его шансах, чем незаконное дитя любви. Его сопровождали деловитый мужчина, похожий на Мервина Тэка (который и правда оказался агентом Бетьюна), и нервная женщина, недоверчиво смотревшая исподлобья на весь мир. Ей показали стул в первом ряду зрителей, а драгоценная Полли, низко наклонившись, представила меня жене Пола Бетьюна, Изабель.

Изабель испытывала жесточайшее неудобство от того, что я сижу рядом с ней. Но я одарил ее своей самой лучшей обезоруживающей улыбкой и сказал, что вряд ли ей так хотелось избежать присутствия в этом зале, как мне.