Проклятый цирк - Серж Брюссоло

Несмотря на некоторые мелкие огрехи, вечернее выступление прошло хорошо, и зрители не скупились на аплодисменты.

«Может быть, мы стоим на пороге новой, лучшей жизни?» – подумала Пегги, скрываясь за кулисами.

Знамениты!

С этого момента у сестер все пошло как по маслу, и каждый следующий успех был громче предыдущего. Девочки все лучше и лучше научались владеть силой, которой наделяли их боги-животные, и уже не допускали прежних оплошностей. Пегги чувствовала, что ей очень нравится эта новая жизнь. Ей доставляло удовольствие ощущать себя знаменитой, видеть, как люди при виде нее ахают и, расталкивая друг друга, торопятся получить автограф.

– Не давай славе вскружить тебе голову! – твердил синий пес. – Помни, сила тебе не принадлежит. Как только ты уйдешь из цирка, она тебя покинет. Так что не считай себя звездой, иначе тебя ждет жестокое разочарование.

Но он всего лишь напрасно сотрясал воздух: Пегги и слышать ничего не хотела. Верно говорят, слава – страшный наркотик, способный погубить даже самые стойкие души. Мария-Женевьева в этих обстоятельствах стала невероятно капризной и своенравной. Она без конца кокетничала и с удовольствием проводила кучу времени перед цирковым шатром, где толпились ее обожатели. Парни подсовывали под дверь ее фургона записки с признаниями в любви или вешали на ее ставни букеты цветов. Поклонники Пегги Сью тоже не отставали, но, к счастью, синий пес сохранял бдительность: любовные записки он разрывал зубами в мелкие клочья, а насчет цветов он заключил договор с местными козами, которые исправно являлись к цирку каждое утро и лопали их за милую душу. Не хватало еще, чтобы у Пегги тоже началась звездная болезнь!

«В опасные игры мы играем, – думал пес. – Рано или поздно за этот успех придется платить, так что лучше бы нам оставаться настороже».

Гипнозус велел отпечатать новые афиши, прославляющие невероятные таланты Фабулозы и Бизарины – именно такие псевдонимы он решил присвоить сестрам-новичкам. Мария-Женевьева стала Фабулозой, а Пегги Сью – Бизариной. Обе они были страшно недовольны смехотворными кличками и попытались протестовать, но горилла не принимала никаких возражений.

Караван кочевал по стране из конца в конец, избегая больших городов и шумных ярмарок. Труппа выступала исключительно перед крестьянами, которые часто вынуждены были платить за билет не деньгами, а едой. Артисты зарабатывали ровно столько, чтобы хватало не умереть с голоду.

Девочек это весьма огорчало: им хотелось блеснуть талантами перед более утонченным обществом. Сами того не сознавая, они постепенно забывали, что являются всего лишь марионетками в руках богов-зверей.

«Ну вот, дождались! – вздыхал синий пес, не зная, что и делать. – Они всерьез вообразили себя цирковыми звездами».

И всякий раз, когда он пытался вернуть девочек к действительности, они лишь пренебрежительно отмахивались.

Цыганка Зига, догадываясь о терзаниях пса, сказала ему однажды:

– Не переживай ты так. Я ведь тоже когда-то была такой же, как они. В один прекрасный день они непременно спустятся с небес на землю, и я даже знаю, как именно это произойдет. Одним прекрасным утром, глядя в зеркало, они заметят, что в их волосах пробивается седина, а в углах глаз пролегли морщины. Это станет первым знаком разрушительной работы магии богов. Тут-то они и позабудут про свою звездную болезнь.

– Так было с тобой?

– Да, мой милый песик. По-твоему, сколько мне лет?

– Ну, не знаю… не хотел бы тебя обидеть… Шестьдесят? Шестьдесят пять?

– Двадцать два! А ведь я работаю у Гипнозуса всего три года. Но у меня не было выбора – меня ждал или цирк, или смерть на костре.

Поначалу Пегги думала, что ей еще доведется общаться с чудесными животными. Однако вскоре ей стало ясно: звери никогда не обращались к людям напрямую. Они с отсутствующим видом сидели в своих клетках, неподвижные и как будто сонные, никак не реагируя на происходящее вокруг. Лишь иногда их веки приоткрывались, и тогда на мгновение становилось видно бушующее в них пламя. Никто не знал, чем звери наполняют свои дни. Быть может, они предавались бесконечным воспоминаниям о тех временах, когда люди верили в них и поклонялись им? Или же они грустили, терзаясь бесплодными сожалениями о славном прошлом, или вынашивали планы мести, мечтая уничтожить своих врагов? Ни у кого об этом не было ни малейшего представления.

– Мне кажется, они просто хотят, чтобы о них забыли, – высказал свое мнение синий пес. – Здесь они гораздо менее могущественны, чем на своей родной планете. Да, их магия велика, но она действует лишь на небольшом расстоянии. Нашим чудесным зверюшкам не по силам воевать с Ниководом или Анкартой. Можно сказать, что это боги, вышедшие на пенсию.

Отныне Пегги могла овладевать силой зверей по своему желанию. Стоило ей мысленно скомандовать что-нибудь вроде «Сейчас!», как ее тут же наполняла потрескивающая волшебная мощь. После этого ей оставалось только указать, на что именно она хочет употребить силу. Она предполагала, что успела хорошо зарекомендовать себя и тем самым завоевала доверие зверей.

«Наверное, они считают, что я должна больше тренироваться», – решила она.

Собственно говоря, так оно и было на самом деле: она все чаще чувствовала желание раствориться в материи, слиться с окружающим миром. Увидев большой камень, она входила в него и замирала там, в самом сердце гранита, как черепаха, заключенная в тяжелый панцирь. Здесь она чувствовала себя спокойно и уютно, надежно защищенной от всех внешних опасностей. Нередко она теряла счет времени и засыпала внутри камня, как живое ядрышко внутри гранитного ореха.

Зига, узнав о ее проделках, сделала ей выговор.

– Не смей этого делать! – бушевала она. – Это очень опасно. Ты можешь заснуть и больше никогда не проснуться. Если тебя сморит сон камня, ты превратишься в ископаемое. Очень вредно надолго задерживаться внутри твердого препятствия: от этого ужасно грубеет кожа. Если ты не избавишься от такой скверной привычки, твое тело обрастет толстой шкурой, и ты станешь похожа на крокодила.

Несмотря на эти предостережения, Пегги по-прежнему любила проникать внутрь вещей. По ночам она иногда просачивалась сквозь пол фургона и погружалась глубоко в землю, прокладывая себе путь между сплетениями корней. Чем глубже она опускалась, тем более интересные открытия ее ожидали: скелеты воинов, погребенных в незапамятные времена, давно забытые клады… а иногда даже кости драконов. Всем ее существом овладевал необычайный покой. Земля как будто нашептывала ей: «Останься здесь, в моем чреве. Никто не сможет достать тебя здесь, никто не причинит тебе зла». Время от времени Пегги чувствовала искушение закрыть глаза и забыться под тяжестью чернозема. Ни о чем больше не думать, ни к чему не стремиться… Ей приходилось собирать всю свою волю, чтобы сбросить с себя эту вязкую дремоту и снова вынырнуть на поверхность.

Вернувшись в фургон, она потом целый час отмывалась от глины, покрывавшей ее с головы до ног.

Однажды цирковой шатер установили на пустоши неподалеку от одиноко стоящего дерева. Это был старый корявый дуб, неведомо как выросший здесь, среди бесплодной песчаной равнины. Пегги была просто зачарована этим вековым деревом, которое за свою долгую жизнь выдержало немало бурь и видело немало людских поколений, канувших в вечность. Она почувствовала непреодолимое желание слиться с ним. Она не знала почему, но ей казалось, что сделать это просто необходимо. Жизненно важно.

Воспользовавшись тем, что все были заняты установкой зрительских скамей, она покинула фургон… и вошла в дуб, свернувшись в его сердцевине клубочком – в той позе, в какой она обычно засыпала.

На нее тут же нахлынул невероятный покой, полная безмятежность. Дерево словно делилось с ней своей мудростью, отрешенностью от мирских сует. Оно не испытывало страха, не задумывалось о будущем, оно просто жило…

Пегги сразу поняла, что могла бы остаться здесь навсегда – незаметная гостья великого дуба. Крестьяне проходили бы мимо нее, даже не догадываясь о ее присутствии, века протекали бы один за другим, не задевая ее…

А потом…

А потом поднялся сильный ветер, свистя среди ветвей и обрывая листья, и Пегги почувствовала боль. Казалось, это у нее самой свирепая буря пучками вырывает волосы! Немного спустя прилетел зеленый дятел и принялся долбить клювом ствол, и у Пегги возникло ощущение, будто ей тычут острой иглой в щеку. Обезумев от боли, она вырвалась из толщи ствола и упала в траву, вся липкая от древесного сока.

Отдышавшись, она поднялась на ноги и увидела перед собой Зигу: цыганка насмешливо смотрела на нее, уперев руки в бока.

– Ну что, – усмехнулась она, – теперь ты поняла, на что я намекала, когда говорила, что магическая сила зверей сулит не одни только радости?