На перепутье: Воительница (СИ) - Вин Милена

— Джон, — девушка внезапно обхватывает мое лицо ладонями, заставляя замолкнуть.

Уж больно много твердости сосредоточено в ее голосе, и из-за этого весь мир сужается до одного ее смуглого лица с большими аквамариновыми глазами. Я не вижу людей вокруг, притихших лошадей, не слышу ни чужих разговоров, ни свиста ветра, только биение сердца и ее голос — уверенный, ровный и в то же время ласковый, словно она общается с ребенком.

— Я покажу... Покажу тебе истину.

Глава 15. Борьба за жизнь

Наари

Впервые за долгое время мне захотелось скрыться от последствий своей неосторожности. Я боюсь рассказывать местным жителям о чуждом для них мире, поскольку не могу предвидеть их реакции. То, как отреагировал Джон — с виду довольно стойкий к странностям мужчина, уже растревожило меня. Мне ничего не оставалось, как пообещать ему, что я обо всем расскажу. Для этого мне необходимо, чтобы он уснул, и, кажется, этот факт ненадолго успокоил его. По крайней мере, завалить меня вопросами ему не дали вовремя вернувшиеся Мэй и Валери. С их появлением Джон посерьезнел, начал вести себя так, будто ничего странного не произошло. Хотя я уверена, что он всего лишь делает вид, ведь его озадаченный взгляд то и дело задерживается на мне.

После того как мы выехали с конюшни, Валери предложила заехать перекусить, и вскоре мы оказались в небольшом практически пустом заведении, чем-то напоминающем таверны из моего мира, протянувшиеся на востоке вдоль побережья. Правда, здесь намного чище и светлее, а подавальщицы милы и скромны.  

Мы сидим за небольшим столиком возле окна. Хоть я и предпочла не злоупотреблять добротой Валери и отказаться от угощения, она все равно заказала мне нечто странное на вид, но вкусно пахнущее. Мэй назвала это бургером и уже давно расправилась с ним, а я до сих пор не могу доесть его, и сейчас всем нутром чувствуя взгляд Джона. Он сидит рядом, держа дистанцию, но это все равно не помогает унять легкой дрожи внутри.

— Наари, — тихо зовет Валери, отвлекая меня от рассматривания улицы за окном. — Может, расскажешь нам что-нибудь о себе?

Похоже, ее вопрос больше напугал не меня, а Джона. Он начинает кашлять, подавившись от неожиданности, и отворачивается от нас. Дожидаюсь, когда он придет в себя, и осторожно спрашиваю:

— Что именно вы хотели бы узнать?

— Ну-у… Расскажи о своей семье. У тебя есть родные?

По телу внезапно пробегает волна холода, и я понимаю, что любой вопрос так или иначе коснется моего дома и людей, что остались там, за чертой междумирья. Людей, что сейчас нуждаются во мне, в лидере и вожде, который мог бы их защитить. Мой клан остался без защиты, и что же я делаю?.. Прохлаждаюсь здесь, пока мой мир продолжает погибать…

— Можешь не отвечать, — кашлянув, говорит Джон. Он не смотрит на меня — его взгляд блуждает по заведению, но мне кажется, он делает это как раз для того, чтобы не смотреть в мою сторону.

Да, могу. Но это идет вразрез с моим воспитанием.

— Все в порядке, — шепчу ему в ответ, достаточно тихо, чтобы услышал только он, а после говорю уже громче: — У меня не осталось никого, кто был связан со мной кровью. Но есть люди, которые смогли заменить мне братьев и сестер. Тумахи — так зовут одну из них — стала для меня сестрой, и не только по оружию. Неважно — одна у нас кровь или нет, у меня нет никого роднее ее.

— А где она сейчас? — сразу же спрашивает девушка.

Невольно замечаю на себе помимо взглядов Мэй и Валери взгляд Джона и чувствую чей-то еще, без устали сверлящий мне спину. Ощущение каменной тяжести в желудке не отпускает, мне хочется обернуться и разорвать эту нить, связывающую меня и некоего наблюдателя, но отчего-то я не решаюсь.

— Она далеко, — отвечаю сдержанно. Но мой голос слегка дрожит, предательски выдавая волнение. — Очень далеко, и я боюсь, что могу больше не найти дороги, которая приведет меня к ней.

Мне неизвестно, как они восприняли последние случайно сорвавшиеся с губ слова. Да и гадать об этом нет никакого желания; опускаю голову и переплетаю пальцы рук между собой, подавляя дрожь и испытывая огромное желание исчезнуть. Но оно быстро оставляет меня, стоит Джону невзначай (или все же намеренно?) коснуться ногой моей ноги. Наверное, он поспешил бы отпрянуть, если бы это было случайностью.

— Думаю, нам пора возвращаться, — наконец выдыхает мужчина — как-то устало и в то же время нетерпеливо. — Выходной не бесконечен, а мне еще документы по текущим делам перебрать надо.

— Какой же ты нудный, — Валери закатывает глаза. Похоже, это одна из ее привычек — не в первый раз она так реагирует на слова Джона. — Завезешь нас с Мэй в торговый центр? Сидеть дома нам точно не хочется… Наари, присоединишься к нам?

— Нет, — резко, будто топором рубит, выдает Джон, быстрее, чем я успеваю открыть рот. — Не нужно забывать о ее ситуации. Мы заедем в участок, проверим — не было ли поступлений о пропаже людей. Наари, возможно, ничего и не помнит, но ее могут искать.

Можно догадаться, что он лжет, даже не зная этого. Голос его тверд, вид уверенный, но я явственно ощущаю его волнение. Однако Валери не придает этому особого значения и просто пожимает плечами.

Быстро собравшись, я отхожу в уборную, пока остальные ждут меня у столика. Здесь так же светло, как и во всем заведении. Ни в одной таверне нельзя увидеть такого чистого общественного сортира. Обычно подобный уют царит в домах господ и королей запада. Можно с уверенностью сказать, что удобство и комфорт, присущие этому миру, подкупили бы любого преданного своему дому воина. Но все ли так легко отказались бы от него? Оставили бы место, в котором жили все наши предки, возделывали землю и трудились, чтобы мир процветал и боролся, как борется сейчас, с нежданными бедами?

Нет, не многие бы последовали зову сердца. И я тоже не способна на это. У меня есть долг, уклониться от которого означало бы предать память отца, что воспитывал во мне воина и вождя, и память матери, которая наравне с отцовской смелостью и жестокостью взрастила во мне любовь и милосердие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мысли скачут в голове, как шустрая белочка с ветки на ветку, пока я мою руки. Сбоку стоит женщина, разглядывая свое отражение, а я в отличие от нее взглянуть на свое страшусь. Такого четкого изображения самой себя я еще никогда не видела. Поймаю собственный взгляд, загляну глубоко внутрь, но знаю наверняка — то, что я увижу, мне не понравится.

В груди поднимается дрожь, неожиданно, сметая все мысли в кучу. Я и не заметила, как женщина вышла из уборной. Только крупная тень, отразившаяся в зеркале, наконец, пробуждает меня, все чувства обостряются, и я быстро вскидываю глаза, но не успеваю обернуться — черная фигура хватает меня за волосы и со всей силы впечатывает в зеркало.

Перед глазами все плывет, рассыпается на мириады разноцветных искр. Зеркало покрывается трещинками, а щеку щиплет так сильно, будто ее опалило огнем. Я не могу разглядеть лицо напавшего: оно скрыто за черной маской, а глаза — за темными квадратными стеклышками. Не отпуская моих волос, он тянет меня на себя, но, прежде чем он вновь повторил бы удар, я хватаю его за руку, резко выворачиваю и толкаю что есть сил. 

Сил-то не так много. Они медленно покидают меня в этом мире, и все же человек врезается в дверцу кабинки. Он дезориентирован, словно и не ожидал подобного, но быстро приходит в себя, бросается в мою сторону и выбрасывает кулак, метясь в живот.

Такие приемы разве что ребенок меньше пяти лет не сможет предугадать. Но я предвижу все его удары — точно он раскрытая книга, и мне остается только бегло читать коряво написанный текст. Блокирую удар, резко нагибаюсь и бью его плечом в грудь. Похоже, это было для него неожиданностью — я слышу шумный выдох, а после его тяжелое дыхание, хотя и у меня оно становится сбивчивым и свистящим. Сердце бьется так сильно, что каждый его стук эхом отражается в голове.