Шантаж - В. Бирюк

— Эта… ну… беда, боярыч. Мужики-то… ну… серебро отобрать хотят. Вот…

— Повтори! Стоп. Стань прямо. Твою в бога душу! Смирно. Не гнись ты! Спинку! Пятки вместе, носки врозь! В глаза смотреть! Не мямлить! Сопли подотри! Вот теперь — излагай. Стоять! Не просаживайся! Спину держи! Теперь — говори.

— Зашли во двор вуя моего. А там мужики сидят. Мы им — как ты велел. А они как услыхали про серебро…

— Спину! Мать твою! О, господи, прости, раба божья, ныне преставившаяся, дурня сболтнувшего не подумавши… Дальше.

— Они говорят: серебро — наше. Ну, ихнее. Общинное, купное. Дескать, батя… Ну… Хохряк на всех «пауков» его собирал. Тама, де, то, что они ему вроде как на сохранение давали. От всего общества. Вот… а мы… ну…

— Не жуй! Чётче!

— Они говорят: пойдём, боярыча-сопляка побьём малость. Серебро своё возьмём. Вот.

— А ты?

— А я говорю — нет. А они давай драться. А вуй — мне кулаком в глаз. Ка-ак…

— А ты? У тебя же и нож вон какой, и топор.

— Не… ну ты што… дык как же… он же вуй… ну, матери моей — брат… родная кровь… маменьки… покойной…

Да. Рюриковичи правы — брать местных в дружину нельзя. У них под каждым кустом — родная кровь. С такими же прочими жидкими и твёрдыми выделениями. И во всяком деле есть риск, что сделано будет не по приказу, а по родству. Даже в ущерб целостности собственного лица.

— Уходить надо, господине. Или уж бить сиволапых смертно, как припрутся.

— Уходить?! А хабар!? Точно, Ивашка, тебе на господское майно…

— Помолчите оба. Всё в руках за раз не унести. Да и взяв — они ж в лесу догонят. Налегке да свежие — нас гружёных да натоптавшихся… Оставить… «Пауки», если доберутся — всё растащат да попрячут. Потом собирать… Это с каждого двора придётся дитёнка вот так… как этого. Бить их… они смерды мои. Мне их… поголовье — для дела надобно. Надо уходить. Но всё — взять с собой.

— Ну ты, боярич, и загадки загадываешь. Может, коней у них свести?

— Времени нет. Пока будем коней собирать да вьючить… Кровищи будет… Ивашко, а что с лодейкой? Гожая она?

— Во бл… А у меня и из головы вон! Точно! Не… не получится: как пойдём к лодии — они к воротам сбегутся. Как начнут колья метать…

— А на что нам ворота? Мы-то сюда не через ворота зашли.

— Ё! Голова у тя! Ну…

И понеслось. Бегом-бегом. Пока не прочухались. Ворота на общинный двор закрыли. Чтобы не дразнить здешних гуманоидов. «С глаз долой — из сердца вон» — мудрость многоцелевого назначения. И про любовь, и когда — наоборот.

Ворота в весь — туземцы уже и сами закрыли.

«Не хотят меня пустить.

Злато-серебро стащить».

Это вы, ребята, зря. «Граница — на замке»? Точнее — «на бревне» — ворота тесинами заложены. Ну и не надо — «Великие герои всегда идут в обход». Он же — задний проход, он же — дырка потаённая. Он же — аварийный выход из безвыходного положения.

За одну ходку всё вытащить не получилось. Кровавые тряпки на заборе под дождём вообще пришлось оставить. Но мы успели спустить лодочку на воду, загрузиться, с вёслами разобраться.

Только когда Ивашко начал в голос командовать гребцам: «Навались!» — над частоколом появилась кудлатая голова какого-то аборигена. С удивлённо раскрытым ртом. Интересно, так почему же им вода в рот не заливает?

Мы ожидали погони, но ничего не последовало.

Я ещё не знал, что смерть Пригоды потрясла «Паучью весь». Не собственно фактом смерти девчонки, а наглядным подтверждением моей колдовской силы. Пейзане, обнаружив наличие в окрестностях родного поселения столь могучего и, похоже, враждебного волшебника, пришли в крайнее смущение умов. Или что там у них. И начали, как обычно, с наказания. Естественно, с наказания невиновных — Беспуты и её семейства.

Я уже говорил: принцип коллективной ответственности здесь основополагающий. Базовый принцип хоть «учения о классовой борьбе», хоть проповеди «милости божьей»: «… и примкнувшие к ним лица», «… член семьи изменника Родины», «… с чадами и домочадцами», «… всякого мочащегося к стене», «… истреблю первенца в каждом доме».

Есть другой выверт — инверсия идеи десятой казни египетской. На полном серьёзе звучит в начале третьего тысячелетия предложение уголовного наказание родителей за преступление, совершённое их ребёнком. Вполне исконно-посконно. По упоминаемому уже «Изборнику». Правда, есть отличие: там, в 11 веке, к ответственности родителей прилагались и адекватные средства воспитания: «и не ослабевай бия младенца».

Здесь, в «Святой Руси» тема ответственности родителей не обсуждается — она реализуется. Поскольку колдун девку заколдовал, и та от сего колдовства умерла, то колдун — злой. Поскольку Беспута колдуну «дала» и ублажала, с её же слов, то она из этих, «ихним продавшимся». Соответственно, и все семейство — «члены семьи изменщицы общины».

Сперва худо соображающая над трупом дочки Кудрина старуха кинулась на Беспуту, потом к ней присоединились остальные родственницы. Беспута сумела вырваться, но разогревшиеся «паучихи» отправились наказать родителей. Сначала попалась её мать. Общая женская драка от необмытого ещё тела Пригоды распространилась по всему селищу. Где-то под горячую руку попало и мужчинам. И вскорости в Паучьей веси в ход пошла «тяжёлая артиллерия» — мужики с топорами. Главы домов, «матёрые» пауки сумели развести драку, не допустить смертоубийства. Но взаимная злоба между крестьянами осталась. Чуть тронь — снова вспыхнет.

«Мужики там дерутсяТопорами секутся».

Именно этого более всего испугался Всерад, когда получил моё предложение. «Забьют до смерти». Именно это же и не позволило пейзанам организовать погоню. Конечно, получить долю в Хохряковой захоронке хотели все. И то, что настоящих бойцов у меня только двое — им видно. Но биться против колдуна…

— Не, был бы один — мы бы конечно. Мелкий же, сопляк же. Мы б его б тихонько из-за угла поленой какой… И мявкнуть не успел бы… Или, ежели к примеру, без него. Тоже дело. Их-то сколько? А нас-то! А мы-то! Да мы бы их топорами… Да чего топоры марать! Дубьём бы их! Всех бы в мокрое место!.. Но — колдун… Слышь, Хрысь, ты с ним рядом сидел. Чего не мог сопляка этого… Ну, ножичком исподтишка… А мы через тебя, гада седатого, столько злата-серебра потеряли! Ну ты и сволочь, Хрысь! Всё обчество нашего кровного, трудовым потом добытого — лишил! Стыда на тебя нет, страха божьего. Самый ты есть колдунов прихвостень! Бей гада!

…

Дождь то усиливался, то ослабевал. Четыре пары гребцов потихоньку разгоняли нашу лодочку. Ивашко рулил и покрикивал, а Чарджи учил меня смотреть на воду.

Вести ладью против течения — особое искусство. Когда лодка идёт вниз — правило простое: держись стержня. Самой быстрой струи течения. А вот когда идёшь вверх… Просто держаться ближе к берегу — сесть на мель. Ближе к середине — течение будет относить назад, гребцам пустая работа. Вот и выглядывай — чтоб и глубоко, и не против струи. А кормщик на этих лодках сидит на корме и довольно низко, что под носом у лодки — ему не видно. А если вдаль смотреть — отмели не видны. Хорошо, хоть топляки для этих долблёных лодок не так опасны, как для дощаников. Нашу «рязаночку» плывущим стволом не прошибёшь. Она сама такая же. Правда, можно перевернуться.

Издавна на Руси делали лодки. Константин Багрянородный специально указывает, что по весне подвластные Киеву племена сплавляют к городу колоды, из которых в Киеве делают лодии. Методом долбёжки. По оценкам экспертов ежегодный Киевский караван в Византию составлял 4–5 тысяч тонн груза. Два железнодорожных состава. Один из самых «тяжёлых» грузопотоков средневековья. Караван шёл от устья Днепра на запад к Дунаю, к Варне. Затем вдоль болгарского берега. В Константинополь лодии не входили. Останавливались ещё до Боспора у европейского берега. Дальше товары шли посуху.

Вот примерно тысячу лодей из здоровенных колод для этого груза и выдалбливали в Киеве каждую весну.

Лодка-долблёнка. Минимальный известный мне вариант называется «душегубка». На таких лодочках ещё в 19 веке плавали по северным озёрам. Гребёт в ней стоя один человек одним веслом, перебрасывая его иногда с одного борта на другой. И гребёт, и, сразу же, рулит. Иначе лодка крутиться по кругу. «Гондольеро лесных проток и болотных заводей».

Кроме искусства в работе веслом, такая посудинка требует хорошего навыка в акробатике. Точнее — в балансировании. Потому что при любом неловком движении — переворачивается. Отсюда — и название.

Постоянная проблема с дороговизной досок исключает создание чисто дощатых лодок. Насады — та же долблёная колода с нарощенными досками бортами — максимум.

В прежние времена, как я слышал, здесь, на Днестре, делались и иные, «живые» лодки. Не говорят — «строились» или «ладились». Говорят — «рОстились».

Тамошние жители находили в лесу молодую стройную липу и по весне вбивали в ствол её клинья. Дерево продолжала расти, образуя в месте раскола ствола — своего рода как бы дупло. Ежегодно клинья заменялись новыми, в подходящего для того местах, и выемка сия увеличивалась. Быстрый рост липы в 20–30 лет давал дерево достаточного размера, представляющее собой едва ли не готовую, но всё ещё и растущую лодию. Тогда оставалось жителям местным лишь срубить сей, выращенный природой и искусством человеческим, корабль. И, очистив его от коры, заострив нос и корму, да сделавши уключины в требуемом количестве, присоединиться к очередному походу князей Киевских на Царьград или в иные, благодатные для поживы, места. Ныне же, после распространения в той, прежде славянами заселённой местности, племён поганских, секрет выращивания сих лодий-скедий утерян.