Слезы ангела мести - Вадим Тимошин

– Ну да… – я понемногу начинал терять связь с реальностью.

– Наши парни поработали с ним, и установили, что он разительно отличается от тех, что были на виду. Обувь совсем другая, ручной работы. Такую на заказ шьет старик Шварц. Можно сказать, в штучном экземпляре.

– Но почему в доме больше нигде нет таких следов? – я всё же решил поддаться желанию закурить.

– На этот вопрос ты сейчас ответишь сам, – Фрэнки снова улыбнулся. – Что ты одеваешь, когда приходишь в больницу?

– Халат, – растерянно ответил я.

– А кроме?

– Бахилы… – внезапно в моей голове забрезжил точкой света ответ на мой вопрос, но всё же я был ещё не в состоянии произнести его.

– А зачем? – издевательски усмехнулся Кастелло.

– Чтобы не наследить… – я похолодел на дюжину Фаренгейтов. – Вот почему след нечеткий…

– Браво! – зааплодировал Фрэнки. – А теперь – десерт! Я послал к Шварцу своего человека, и он выяснил, что обувь принадлежит Бенедикту…

– Как?! – возопил я, вскочив со стула. – Как это возможно?! Зачем он убил своего друга?!! Это бессмысленно!

– Спроси у него сам, – Фрэнки щелкнул пальцами, дверь кабинета открылась, и дюжий молодчик по имени Мэнни втащил к нам и швырнул на пол Карла Бенедикта собственной персоной. Слегка помятого, но не терявшего присутствия духа.

– Немыслимо! – возмущался он. – Вы ответите за свои действия перед законом!

– В этой комнате закон – я, – сказал Фрэнки, подойдя к этому мерзавцу. Задумчиво почесал затылок и пнул Бенедикта под ребра. – Лучше вам усвоить это сразу, мистер Бенедикт.

Магнат некоторое время хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Потом поднял глаза на Кастелло и прорычал:

– Когда я выйду отсюда, я добьюсь, чтобы тебя посадили в одну камеру с каким-нибудь насильником!

– Ты отсюда не выйдешь, – вклинился я, взяв со стола Фрэнки свою «Беретту». – У меня девятнадцать патронов. Стало быть, я повторю свой вопрос восемнадцать раз. Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– Пошел ты, – огрызнулся Бенедикт. Фрэнки молча кивнул и отошёл в сторону.

Я сделал первый выстрел. Пуля попала ублюдку в щиколотку, кровь брызнула на грязный пол. Бенедикт скорчился от боли, но не проронил ни звука.

– Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– С..сука… – прохрипел мерзавец.

Вторая пуля раздробила ему колено. На этот раз Бенедикт не смог сдержать крик.

– Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– Ладно, чёрт с тобой, – проскулил магнат. – Блэквуд слишком усердно совал нос в мои дела, а Робин, тварь такая, чуть не продал меня!

– Это как понимать? – удивился Фрэнки.

– А так, что Блэквуд предложил Робину продать ему некоторые сведения о моих делах, и этот гад согласился! Позвонил мне, сказал, что за молчание я должен заплатить столько же, сколько давал Блэквуд! Друг, чтоб его! Но ничего, я лично пристрелил его, вот только сэкономить всё равно не получилось. А всё ты, Майк! Мне дорогущий наемник стоил меньше, чем ты, бесплатный мститель-неудачник! Хотя сейчас я думаю, что лучше бы я заплатил этому куску дерьма!

– По-моему очень глупо шантажировать такого человека, как вы, мистер Бенедикт, – сказал Кастелло, вернувшись за свой стол. – Я бы так делать точно не стал. Но ладно уж, Бог судья вашему дружку. Но не вам. Вас будут судить в штате Мэн, где у меня друзья есть, а у вас нет. Так что, небо в клеточку я вам гарантирую. Увести!

Мэнни, как ураган, ворвался в кабинет, сгреб Бенедикта в охапку и вытащил в коридор, оставив нам на память об этом ублюдке две кровавые полосы.

– Хорошая идея со штатом Мэн, – сказал я, повернувшись к Фрэнки. – Главное, чтобы прокурор не узнал.

– Не успеет, – ухмыльнулся Фрэнки. – Бенедикта уже через полчаса погрузят в самолет и перевезут, куда следует. Так что дело можно считать закрытым. Иди домой, ложись спать, теперь ты снова живой, Майк.

– С удовольствием, – я засунул «Беретту» в кобуру. – Если, конечно, у меня всё ещё есть дом. Меня ведь там слишком долго не было.

Я шагнул к двери, и в этот самый миг Фрэнки окликнул меня:

– Эй, Майк! Круто ты пострелял своего тестя! А если бы он оказался невиновен?

– Ну, ты ведь знаешь, я немного не в себе. Сказал бы, померещилось.

И я вышел из комнатки, в которой закончилось это проклятое дело, навстречу жизни, вновь наполнившей вены Города. Города, который ждал меня, ждал с тем, чтобы я омыл свежей кровью его грязное лицо. И он дождётся…

И небо заплачет кровью…

Город засыпал. Звёзды, подобные бестолковым светлячкам, роились над крышами обветшалых домов, ставших позорным архитектурным наследием далекого двадцатого века. Трущобы, конторки, забегаловки… Словно бы антураж древней ленты о Филипе Марлоу в исполнении несравненного Хампфри Богарта. Ленты, чей шарм ещё не успела испортить цветная кинопленка.

Что ж, стоит признать, что история циклична, и Великая Депрессия, породившая множество подобных киношедевров, вновь пришла на территорию некогда могущественного государства в конце двадцать первого века, принеся разочарование в прогрессе. Разочарование в безделушках, которые якобы упрощают жизнь, но в действительности лишь делают ее в несколько раз ужаснее. Некоторые конгрессмены оказались не столь тугими на ухо, сколь остальные их коллеги, и на свет появился закон, запрещавший всё, что было изобретено после пятидесятых годов. Сотовая связь, превратившая в кошмар мечту делового человека быть мобильным. Космос, ибо жизнь на планете Земля нуждалась во внимании и человеческом упорстве больше, нежели безжизненная пустота меж такими же безжизненными планетами. Компьютеры и интернет, которые вместо того, чтобы помогать своему пользователю и всячески его развивать, привели оного к полнейшей деградации и неспособности делать что-то самостоятельно. На фоне этого запрета странным казалось то, что программа синтетиков была закрыта намного позднее. Что эксперименты с пробирочниками проводились до недавнего времени. Впрочем, не мой удел искать логику в решениях Конгресса. Для меня было важным лишь то, что жизнь, подобно морской волне, откатилась почти на полтора века назад, замедлив бешеный темп городов. Это было прекрасно. Впервые за всю свою жизнь я мог видеть мир во всем его великолепии, а не довольствоваться размытым пятном в окне мчавшего по улицам такси.

Но так продолжалось недолго. Когда организм государства ослабевает под влиянием неустойчивой мировой погоды, его немедленно поражает чума. Самая страшная из всех, которые только можно вообразить. И имя этой чуме – преступность. Подобно раку, она въелась в ткань городов и пригородов, питаясь легкими деньгами, на которые разменивала никчемные (в ее понимании) человеческие жизни. Жизни таких, как моя жена. В тот вечер, что до сих пор видится мне в кошмарах, она не вернулась домой. И никогда уже не вернется. Ее остывшее тело нашел какой-то парень, вставший раньше обычного, и немедленно позвонил в полицию. А полиция вызвала меня для опознания. Меня душили слезы, я хотел закричать, но крик встал поперек горла, как чёртова кость. Я целовал бледное лицо Клары, в надежде, что от моих поцелуев она, будто в сказке, вернется в мир живых. Но она не ожила. Билет, который стоил ей тридцати шести кредитов (потомков «всемогущего доллара»), был лишь в один конец. Детективы из отдела убийств довольно быстро разыскали поганого кондуктора, сидевшего на «ангельской пыли». Тварь, зовущуюся Винсент. Он убил Клару просто потому, что ему не хватило на очередную порцию «кайфа». Если бы Винсента тогда посадили на электрический стул, если бы я удовлетворился тогда его дымящейся черепушкой, танцующей мамбо под действием бесценного в этом отношении дара Фарадея, я бы не стал тем, кем являюсь сейчас. Но Винсент ходил под влиятельным наркобароном, волосатая лапа которого дергала за нитки многих политических марионеток в Городе. Эту мразь выпустили на свободу.