De feminis - Владимир Георгиевич Сорокин

хрупким – пол, стены, окно, улица за окном. Огромность вошла в неё, как новое пространство. Она ощущала это всем своим существом. И про эту огромность сообщил ей первым Борис – первый читатель романа. Но произнесённое им слово не удивило её, не добавило ничего к тому, что наполнило её. Он назвал огромное огромным. Но он ушёл, и что-то оторвалось от неё. Что? Всё, что случилось за три года и этой ночью, было как роды, но только наоборот – Виктория родила огромное в себя. За свою жизнь она рожала дважды – один раз живого ребёнка, другой – мёртвого. Живой, её сын Антон, уже восемь лет жил с отцом в Калифорнии. Мёртвый остался в роддоме.

Виктория ходила по спальне, трогая себя за бёдра. Холодный воздух уже заполнил комнату, но не холод беспокоил Викторию. Её что-то мучило, причём совсем небольшое, крошечное по сравнению с тем огромным, что она родила в себя и чем была наполнена. Уход Бориса что-то оторвал, и этот разрыв и был тем крошечным, микроскопическим, что стало мучить и что мучило, как маленькая ранка.

“Странно… как бы зудит, да? А почесать не могу. Нечего. Негде!”

Она рассмеялась и, массируя свои плечи, подошла к окну. Снаружи было всё то же: улица, снег, деревья. И жизнь людей.

– Песчинка… зудит. Хрустит? Скрипит?

Она открыла дверь и вышла в коридор. Услышав её, Анфиса высунулась из кухни, вытирая голые по локти руки фартуком:

– Виктория Александровна, позавтракаете? Или в спальню подать?

– Нет, потом.

– Сырнички?

– Потом.

– Кофейку?

– Потом.

Виктория прошла мимо Анфисы, которая показалась ей такой странной и смешной, что Виктория зажала себе рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Она прошлась по второму этажу, заглядывая в комнаты. Там было всё как всегда.

– Песчинка… песчинка… – бормотала Виктория.

Она спустилась на первый этаж, вошла в гостиную. Лежащий на ковре Вервольф вскочил, подошёл к ней. Она погладила его по большой голове, огляделась. Камин, картины, кожаные кресла, аудиоколонки, вазы и скульптуры – всё было на своих местах. Она прошлась по гостиной, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, касаясь привычных вещей руками.

– Песчинка, песчинка…

Рядом с гостиной располагалась гостевая спальня, комната Анфисы, ванная, кладовка, котельная, прихожая. Виктория обошла все комнаты, заглядывая в них. И остановилась в прихожей. Здесь висели её пальто, куртка и шуба.

– Песчинка…

Она подошла к вещам, стала трогать их, залезая в карманы. Сунула руку во внутренний карман шубы и достала свой тяжёлый чёрный кольт-1911. Рассмотрела его, вертя в руках.

– Песчинка… вот что.

Быстро прошла в ванную комнату, сбросила свой шёлковый халат, забралась в ванную. Спустила кольт с предохранителя, перевернула рукояткой вверх. Развела ноги, закинув их на края ванны. Засунула дуло кольта себе во влагалище. Нащупала спусковой крючок. Закрыла глаза.

Замерла, закусив губу.

В двери послышался шорох, и собачьи лапы зацокали когтями по плитке пола.

И – мокрый нос в висок. Горячее дыхание.

Вервольф лизнул её скулу.

Она открыла глаза.

Огромная морда Вервольфа заняла полкомнаты. Жёлтые глаза светились рядом, как фонари. Запахло псиной. Горячо дыша, он снова лизнул её скулу, а потом – ногу, закинутую на край ванны.

– Твою мать… – Она выдохнула.

И закричала что есть сил:

– Место-о-о-о!!!

Верфольф попятился и выбежал из ванной.

Сердце Виктории забилось оглушительно. Так, что спёрло дыхание и запульсировало в глазах. Вцепившись руками в края ванны, она стала часто и глубоко дышать, приходя в себя. Откинула голову на пластиковый подголовник, посмотрела в потолок. Он был расписан Сержем Ануфриевым: девушка в сером мужском костюме и кепке сидела на корточках в саду со странными предметами и цветами, куря маленькую трубочку, из которой выплывал оранжевый дымок.

Отдышавшись, Виктория открыла оба крана. В ванну хлынула широкая струя воды. Откинувшись на подголовник, она разглядывала роспись потолка. Вода быстро наполнила ванну. И полилась на пол через край. Виктория опустила руки под воду, нащупала кольт и вытянула дуло из влагалища. Поставила пистолет на предохранитель. И положила на каменное возвышение рядом с ванной, где лежали ракушки, галька, нефритовый шар и белая ветка кораллов.

Вода текла и текла через край ванны.

Виктория смотрела, как лужа растёт, ползя к открытой двери. Смотреть на это движущееся, изгибающееся лекало воды было приятно.

Очень приятно.

Невероятно приятно.

Нечеловечески приятно.

Как только прозрачное лекало дотянулось до порога ванной комнаты, Виктория сняла ноги с краёв ванны, сползла с подголовника, закрыла глаза и с головой погрузилась в воду.

Вакцина Моник

Моник, сорокадевятилетняя профессор факультета германистики старого университетского города Германии, 15 ноября 2021 года сделала себе третью прививку от ковида. В мае ей посчастливилось совершенно случайно уколоться AstraZeneca (организовано всё было безобразно, вакцин, которые производили в Германии, почему-то не хватало, прививали дико медленно, вначале только стариков и работников хосписов, потом врачей, все сидели по домам и тупо ждали своей очереди, которая официально у Моник была только на конец июля), за вторым уколом в июне она ездила во Франкфурт к семейному доктору отца. И теперь, посоветовавшись с кем только можно, решила уколоться Moderna. В их городе с этой вакциной была проблема: в конце года врачи всех кололи только Pfizer – BioNTech. Но у её подруги, ровесницы, после второго укола этой вакциной в августе начался опоясывающий лишай, промучивший её почти три месяца. И Моник выбрала Моderna. Для Моderna в городе был организован Impfbus[11] с живой очередью. Раз в неделю, по средам, он приезжал и стоял на центральной площади города возле ратуши. Туда приезжали колоться и из соседних деревень. Отстояв в очереди с девяти утра почти три часа под омерзительным мелким дождём, Моник привилась. Дома к вечеру её стало знобить, поднялась температура. Приняв таблетку парацетамола и двадцать капель диазепама, она заснула.

И увидела сон:

На своей “вольво” она въезжает на центральную площадь города, останавливается, выходит из машины. Площадь полна людей. Это жаркое лето, ярко светит солнце, на площади сидят за столиками сотни людей, это только мужчины, исключительно мужчины, площадь полна мужчин разного возраста, от молодых парней до глубоких стариков, они выпивают, отдыхают. Увидев Моник, они все встают, приветственно кричат и аплодируют ей. Она одета в красивое летнее платье, она идёт, чувствуя своё тело, как в молодые годы, ей хорошо, она довольна всем и улыбается этим мужчинам, а они все аплодируют ей. Мужчины все без масок, они здоровы, полны сил и радости, и она понимает, что это – её заслуга. Ей аплодируют, аплодируют, кричат приветствия. На плече у неё висит её старая профессорская сумка, обычно очень тяжёлая, с ноутбуком, книгами, бумагами и рефератами студентов, но теперь совсем лёгкая, и Моник знает, чувствует, что в этой сумке. И ей особенно приятно осознавать это. Возле ратуши стоит Impfbus. Но он совсем другой, не