Крысолов - Михаил Ахманов

В который раз я дал себе зарок не судить о людях по первому впечатлению. Взять хотя бы этих братцев-лейтенантов… Может, они не лейтенанты вовсе, а студенты консерватории, которых богатый папа отправил отдохнуть? Может, и папы богатого нет, и эти два молодца трудились не покладая рук – точно так же, как я в моем студенчестве – чтоб посетить на каникулах Испанию? Может, глаза их серые от природы, а не посерели согласно служебным уставам?

«Сложная штука жизнь», – мелькнуло у меня в голове. Если использовать строгий и точный математический язык, любая мало-мальски серьезная жизненная проблема относится к классу некорректных задач, где случайность, помеха или внезапная подсказка могут радикально изменить решение. Предположим, был я свободен и холост, гулял, как кошка, сам по себе, не глядя на всяких серых мышек; но тут приходит остроносый волк и просит передать повестку мышке… Цепь случайностей, флуктуация на флуктуации! А в результате…

Тем временем шкаф и зулус, покончив с лежаками, взялись за зонтики. Эти большие зонты, стоявшие над каждым лежаком, крепились к металлическим штырям толщиной в два пальца; и вот теперь Дик, под одобрительные вопли публики, гнул такой штырь, превращая его из стройного латинского «I» в русскую букву Г. Боб дождался, пока эта операция закончится, подбоченился и презрительно пошевелил бровями, напомнив мне в этот момент Дарьиного попугая. Думаю, что на английском он знал десяток слов, но, чтоб объясниться, сейчас хватило двух. Он ткнул себя кулаком в грудь, оттопырил большой палец и сказал: «Йесс!» Потом плюнул Бартону под ноги и произнес: «Фак!» Подумал и добавил: «Фак, Читафуга!» Затем в свой черед взялся за железный стержень.

Чувствовалось, что они оба завелись. Я попытался представить, что произойдет, если зулус и шкаф сойдутся в смертельной схватке на этом тихом берегу, под теплым андалусским солнышком. Вероятно, на всем пляже не останется ни единого целого зонтика, ни одного лежака, а гальку перетрут в песок… А заодно – и зрителей…

Но тут появился костлявый британец с каким-то испанским кабальеро. Испанец, вероятно, был пляжным смотрителем; разглядев причиненный ущерб, он начал темпераментный монолог, но Бартон вытащил бумажник, а из него – стодолларовую купюру. Страсти вмиг остыли, инцидент был исчерпан, и зрители разошлись; супруги-англичане перебрались подальше от нас, Леонид улегся рядом с братом, толстый немец вскрыл вторую банку пива, а смуглокожие испанки упорхнули в море.

Бартон пошарил в карманах, вытащил зеленоватую упаковку – казалось, запасы жвачки были у него неисчерпаемыми – и протянул Борису. Вероятно, это являлось знаком примирения; они поделили жвачку на двоих, потом Боб потянулся к своей сумке, достал сигареты и угостил Бартона. Я закурил свои. Минут пять мы дымили, поглядывая на море, в котором весело резвились сеньориты.

Наконец Борис поднялся и сказал, обращаясь в пространство между мной и Диком:

– Надо бы окунуться. Как-никак за соленую водичку тоже деньги плачены.

Он вразвалку направился к воде, всем видом демонстрируя, что торопиться не намерен, а намерен получить максимум удовольствий за свои денежки: и окунуться, и поплавать, а может, и сеньорит пощекотать. Бартон же, наперекор своим утренним намекам, на девушек внимания не обращал, а глядел почему-то на усеянную заклепками зеленую сумку Боба, что валялась рядом с разбитым лежаком. Странно глядел, с опаской – так, словно из сумки вот-вот выскочит ядовитый тарантул.

Внезапно он подмигнул мне, придвинулся ближе, выплюнул жвачку в ладонь и залепил ею крайнюю заклепку на Бориной сумке. Смысл этой загадочной манипуляции остался для меня неясным; мне показалось, что он собирается подшутить над Борей и приглашает меня в сообщники. Но если подшутить, то как? Я терпеливо дожидался объяснений, но вместо них зулус еще раз подмигнул и протянул мне руку.

– Поздравляю, Гудмен! Ты застрахован в моей компании, а чтоб не пришлось беспокоиться о взносах, тебе открыли счет в швейцарском банке «Хоттингер и Ги». Небольшой, но очень почтенный банкирский дом – солидность, надежность, вековые традиции и абсолютная тайна вкладов… Счет на предъявителя, вот его номер и телефон. – Зулус протянул мне бумажку с двумя группами цифр, выписанных четким, разборчивым почерком. – Позвони, представься, продиктуй номер счета и скажи, какой ты желаешь выбрать пароль. Любое восьмизначное число или восемь любых символов…

– Идентификатор, – перебил я с кислой улыбкой. – Это называется идентификатором. Кодовое слово, по которому счет будет доступен только мне.

Брови Бартона приподнялись.

– Ты очень образованный человек, Гудмен. Слишком образованный для парня, который мастерит бильярдные кии.

– Не забудь еще про вешалки из лосиных рогов, – добавил я с таким кислым видом, будто мне поднесли лохань с сотней мелко нарезанных лимонов. Клянусь, что не притворялся; как большинство соотечественников, я знаю, что следует за словами: поздравляем, вы выиграли приз! Какой бы приз ни имелся в виду – автомобиль, компьютер или кандидат в парламент, – выигрыш рано или поздно оборачивался мнимой величиной. Корнем квадратным из отрицательного числа, нажигаловкой и лохотроном.

Бартон, бросив искоса взгляд на братцев-лейтенантов, придвинулся еще ближе. Мне показалось, что они забеспокоились: Лев, ценитель музыки, что-то объяснял Леониду, тыкая пальцем в наушник. Потом они оба склонились над своей необъятной сумкой, и теперь я видел только две загорелые спины и пару стриженых макушек.

– Образованные люди очень нуждаются в деньгах, – произнес Бартон, пощипывая вислую нижнюю губу. – Особенно в России.

Спорить с этим не приходилось, и я мрачно кивнул, размышляя, в какой капкан меня пытаются загнать. Я испытывал странную смесь раздражения и любопытства: первое – от того, что меня считали лохом, а второе, пожалуй, носило профессиональный характер. Все-таки крысоловы разбираются в капканах! Причем не только отечественного производства.

Зулус Дик жарко дышал мне в ухо:

– Ну, ты доволен? Учти, наша компания работает только с избранной клиентурой. Полная гарантия анонимности, полная безопасность плюс надежная страховка…

– И на сколько же меня застраховали? – поинтересовался я, не спуская глаз с лейтенантов. Похоже, оба были в полной растерянности.

– Пока – на две тысячи. На две тысячи американских долларов. Целых двадцать бумажек с портретом президента Франклина.

Я небрежно пожал плечами:

– За кий мне больше платят. Не говоря уж о вешалках.

Глаза у Дика выпучились.

– А ты не врешь? Не набиваешь цену? Дороговаты вешалки у вас в России!

– Не вешалки, а рога. Рога всегда в цене.

Он задумчиво покивал, посматривая на Льва и Леонида. Они суетились возле сумки, как пара автомехаников у разбитого вдребезги «жигуля».

– Ты умный человек, Гудмен. Ты, разумеется, понимаешь, что две тысячи долларов – лишь первый взнос. За ним последуют другие.

– Какие? Нельзя ли уточнить?

– Возможно, десять тысяч или пятьдесят… Все зависит от тебя.

– Пятьдесят – это уже разговор. За пятьдесят можно продать пару-другую секретов. Скажем, что ест на завтрак президент… или каким нарзаном поливают друг друга депутаты Думы.

Про нарзан он не понял и лишь помотал головой.

– Ваши мелкие разборки мою компанию не интересуют. Полируйте друг другу косточки хоть до Страшного суда – нам-то что? У нас свои заботы.

– Например, страховой бизнес?

– Например, – согласился Дик. – Сфера его растет, ширится и процветает, и хоть мы не страхуем торговлю гнилыми бананами и тухлыми грушами, но относимся с пониманием ко всем запросам клиентов, даже к самым экзотичным. А многие из них – клиенты, не запросы – чуть-чуть повернуты… или даже не чуть-чуть… – Он покрутил толстым пальцем у виска и оглянулся на лейтенантов. Там явно назревала драма: Лев в полном отчаянии сорвал наушники, а Леонид угрюмо хмурился и щипал губу.

– Так вот, в последнее время наши клиенты страдают вичфобией, – продолжал Дик, переменив позу и задумчиво рассматривая сероглазиков. – Такое вот дело… Вичфобия… Тебе понятен этот термин?

Я кивнул. Речь шла не о вирусе СПИДа, а о боязни черной магии и колдовства:[1] выходит, мы наконец подобрались к нашим колбасным обрезкам.

– Многие жалуются, что над ними производят магические эксперименты, накладывают заклятья, очаровывают, заставляют делать то и это, чего им в голову бы не пришло, если б не влияние магов, призраков и всяких потусторонних сил. Скажем, кто-то вдруг загорелся желанием совратить президента – разумеется, нашего, а не вашего, – или выпустить кишки конгрессмену, или подбросить бомбу в Белый дом, или разрезать маму бензопилой, а папу провернуть в мясорубке… Ужасные вещи, Гудмен, просто ужасные! Но люди полагают, что их вины тут нет, а все – влияние астрологов и магов. Люди хотят застраховаться от таких событий, и это желание – их неотъемлемое право согласно божественному закону и нашей конституции… Ты улавливаешь мою мысль, Гудмен?