Неукротимая Анжелика - Голон Анн

Потом он ощутил, как она выгнулась, отдаваясь его ласкам. Его охватило безумие, отчаянное стремление овладеть этим душистым, упругим, крепким и в то же время хрупким, как фарфор, телом. Его губы жадно покрывали поцелуями ее кожу; привстав, он дотянулся до прелестной округлости плеча, потом до неожиданно теплой ямочки у шеи и чуть не потерял сознание от восторга.

Анжелика нежно подняла его голову и заставила взглянуть на себя. Ее изумрудные глаза чуть потемнели, стали цвета морской воды, они смотрели в неподатливые синие мортемаровские глаза, на этот раз потерпевшие поражение. Де Вивонн едва успел подумать, что в жизни не встречал подобной женщины, не испытывал такого пронзительного наслаждения.

– Вы возьмете меня в Кандию? – спросила она.

– Я думаю… я думаю, что не смогу не взять, – хрипло проговорил адмирал.

Глава VIII

Анжелике потребовалось все ее искусство, чтобы привязать к себе столь пресыщенного любителя удовольствий, который не мог удовлетвориться пассивным подчинением. Она то была нежна, то смеялась, то вдруг, словно встревожившись и застеснявшись, отталкивала его, уклонялась от новых его попыток, и ему приходилось умолять ее, униженно просить и наконец, умирая от нетерпения, добиваться своего.

– Как мы себя ведем? Это же неблагоразумно, – говорила она.

– А с какой стати нам быть благоразумными?

– Не знаю… Только… ведь вчера мы почти не были знакомы.

– Неправда. Я всегда восхищался вами, обожал вас молча.

– Ну а я, должна признаться, считала вас просто забавным. Сегодня я вас увидела словно впервые. Вы гораздо… гораздо более способны внушать смятение, чем я раньше думала. Мне даже немножко страшно.

– Страшно?

– Мортемары так жестоки! О них столько рассказывают.

– Чепуха! Забудьте обо всех опасениях… Милая!..

– Нет… Ох, господин герцог, дайте же мне вздохнуть, прошу вас. Послушайте же. Я придерживаюсь того принципа, что некоторые вещи можно позволять только очень, очень давнему любовнику.

– Вы очаровательны! Но я сумею заставить вас пересмотреть свои принципы… Вы думаете, это мне не по силам?

– Может быть… Теперь я уже не знаю.

Они страстно перешептывались в полумраке – последняя свеча уже догорала, – и Анжелика полностью отдалась страшной и сладкой игре, непритворно дрожа в сильных руках, становясь податливой и послушной. Свечка вспыхнула последний раз, и наступившая темнота окутала Анжелику, делая ее добровольной участницей всего, что творилось под покровом этой тьмы. И Анжелика слепо и покорно соскользнула в пучину сладострастия, вечно новую и неожиданную для нее. Она забыла обо всем, с наслаждением предалась дерзкой и счастливой борьбе, и вздохи, жалобы, признания, вырывавшиеся у нее, были искренни и волнующи.

Держа ее в объятиях, он задремал. Анжелике отчаянно хотелось спать, она очень устала, и легкое головокружение словно погружало ее в глубину, но засыпать было нельзя. Скоро должно было взойти солнце. Она не хотела, чтобы, открыв глаза, он застал ее спящей. Она не верила мужским обещаниям, которые обычно забываются, когда желания утолены.

Она лежала с открытыми глазами, устремленными на синеющее небо в раме открытого окна, через которое доносился глухой рев моря, бившегося о берег. Ее рука машинально гладила мускулистое тело спящего рядом мужчины, и на память пришли воспоминания о нерастраченной нежности, о которой она грезила когда-то, лежа возле Филиппа.

Рассветало. Небо стало нежно-серым с сиреневым оттенком, как горлышко горлицы, потом побелело и незаметно перешло в светло-зеленый цвет с перламутровым отливом.

В дверь тихонько постучал слуга:

– Господин адмирал, уже время.

Де Вивонн поднял голову с постоянной готовностью военного человека, привыкшего к тревогам:

– Это ты, Джузеппе?

– Да, господин герцог. Прикажете войти и помочь вам одеться?

– Нет, я справлюсь сам. Вели только моему турку приготовить кофе. – И, подмигнув Анжелике, добавил: – Пусть поставит две чашки и подаст пирожные.

Слуга ушел.

Анжелика ответила де Вивонну улыбкой и, коснувшись пальцами щеки любовника, проговорила:

– Как ты красив!

Это обращение на «ты» привело адмирала в безумный восторг. Ведь она отказала в этом самому королю! Он подхватил на лету ее руку и поцеловал:

– И ты тоже красива. Я будто во сне!

В слабом утреннем свете, окутанная длинными волосами, она казалась совсем юной, чуть ли не ребенком. И пролепетала:

– Ты возьмешь меня в Кандию?

– Конечно! Неужели ты думаешь, я такой подлец, что не выполню свое обещание, когда ты так великолепно выполнила свое. Но надо поторопиться: мы отплываем через час. У тебя есть багаж? Куда послать за ним?

– Мой маленький слуга должен ждать меня у мола с моим саквояжем. А пока что я воспользуюсь твоим гардеробом, где есть, кажется, все, что может потребоваться даме. Это наряды твоей жены?

– Нет, – отвечал, помрачнев, де Вивонн. – Мы с ней живем раздельно и не виделись с тех пор, как в прошлом году эта гадюка пыталась отравить меня, чтобы освободить место для своего любовника.

– Да, припоминаю. Об этом тогда говорили при дворе. – Она рассмеялась. – Ах ты, бедняжка. Какая неприятная история!

– Я после этого долго болел.

– Болезнь совсем не оставила следов, – любезно прибавила она и расправила морщинки на его щеке. – Значит, это платья твоих любовниц, разнообразных и многочисленных, если верить слухам. Мне тут не на что пожаловаться. Я сумею отыскать все, что нужно.

Она снова рассмеялась. Аромат ее тела напомнил ему о ночных объятиях, и, когда Анжелика поднялась, он инстинктивно раскинул руки, чтобы схватить и прижать ее к сердцу.

– Нет, монсеньор. – Смеясь, она высвободилась из его рук. – Нам надо торопиться. Мы займемся этим попозже.

– Ах, вряд ли ты представляешь себе все неудобства галеры.

– Ба! Наверно, будет немало возможностей поцеловаться то тут, то там. Разве в Средиземном море нет гаваней? Нет островов с голубыми бухточками и берегами, покрытыми мягким песком?..

– Замолчи. Я совсем теряю голову. – Он несколько раз вздохнул, потом натянул, насвистывая, шелковые чулки и штаны из голубого атласа.

На пороге купальной комнаты он остановился. Она налила воды из медного кувшина в мраморную чашу и, обрызгав себя, быстро начала мыться.

– Дай мне хотя бы поглядеть на тебя, – умоляющим тоном проговорил адмирал.

Она бросила через мокрое плечо снисходительный взгляд:

– Как ты еще молод!

– Ничуть не моложе тебя, я думаю. Я даже готов поверить, что старше тебя года на три-четыре. Если я точно припоминаю, я видел тебя впервые… – да-да, я хорошо это помню, – когда король въезжал в Париж. Помню тебя двадцатилетнюю, свежую и застенчивую. А мне было тогда двадцать четыре года, и я считал себя уже опытным человеком. Теперь я только начинаю понимать, что ничего, в сущности, не знаю.

– Ну а я состарилась быстрее тебя, – бодро заметила Анжелика. – Я уже очень старая… Мне сто лет!

Темнокожий турок внес медное блюдо, на котором дымились две крошечные чашечки с жидкостью черного цвета. Анжелика узнала напиток, который она пила вместе с персидским послом Бахтияр-беем; этим запахом был пропитан весь восточный квартал Марселя. Она едва пригубила кофе, его резкий вкус был ей неприятен. Де Вивонн же выпил несколько чашечек одну за другой и спросил, готова ли она отправляться.

Анжелике вдруг стало страшно. А что, если по спящему городу уже рыщут полицейские, посланные на ее розыски?

К счастью, дом адмирала стоял напротив здания арсенала. Чтобы выйти на набережную, надо было только пройти через дворы.

Галеры стояли на рейде в полной готовности. Белая с золотом шлюпка подходила к молу. Анжелика с нетерпением смотрела, как та приближается. Мостовая Марселя жгла ей ноги. В любую минуту откуда-нибудь мог появиться Дегре – и тогда напрасны все ее усилия, все надежды… Она огляделась вокруг, всматриваясь в причалы, бухты, гавань и в лежащий позади город, еще окутанный легкой утренней дымкой. Дома, громоздящиеся на склонах вплоть до церкви на холме, придавали ему сходство с огромной ракой, позолоченной и искусно украшенной.