Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

Певенш по-детски заинтересовалась участившимися в городе кражами драгоценностей.

— Это ведь ужасно, не так ли, дядя Валентин? — весело спрашивает она. — Утереть нос французской королеве.

Она выдвигает одну теорию за другой, и некоторые из них опасно близки к истине. Она запомнила названия всех заведений, которые были обворованы, а также стоимость украшений, украденных за последнюю неделю. Валентин мысленно делает пометку о том, чтобы выделить Певенш одну из брошей, отвергнутых Мимосиной, прежде чем остальные пойдут на переоформление. Валентин думает, что этой неуемной любовью к бриллиантам Певенш сильно напоминает отца.

Слушая Певенш вполуха, Валентин уже почти готов рассказать правду, доставить ей этим удовольствие. Возможно, у нее появились бы идеи, как можно освежить игру, ведь для нее это именно игра. Даже смерть отца она рассматривает не как трагедию, а как неожиданный поворот в захватывающей драме. Она уже предложила на его суд два сценария отмщения за Тома.

Валентин говорит Певенш, что делом об убийстве ее отца занимаются. Она хмурится.

— Почему ты не говоришь мне, о чем думаешь, дядя Валентин? Почему ты так скрытен?

Он нервно улыбается и встает со стула, протягивая руку к шляпе и трости. Больше никто не смеет вот так расспрашивать его.

— Когда ты снова придешь, дядя Валентин? — спрашивает она, склонив голову набок и махая рукой. На мгновение она, кажется, уменьшилась до размеров, приличествующих ее возрасту.

— Скоро, дорогая, очень скоро, — обещает он.

— Ты же знаешь, что я живу твоими визитами, — шепчет она. — С тех пор как умер папа, ты стал всем моим миром. Ты же знаешь, что у меня больше ничего нет.

Валентин понимает, что сейчас должен сказать, как она ему дорога, но лишь молча пятится, бормочет что-то, запинаясь, отрывает ее руку от себя, хватается за трость, которая мешает ему пройти в дверь.

Девочка сопровождает его до самой входной двери, прижимаясь к нему в узком коридоре. Он старается не отталкивать ее, но не может ничего с собой поделать. Когда Валентин покидает здание, он слышит, как она бездарно наигрывает на укулеле примитивную мелодию.

Ибо Певенш не стремится создавать настоящую музыку. Не успев закончить игру, она тут же начинает громко требовать чего-нибудь, и ее слушатели тут же, без лишних мыслей, дают ей это.

Валентин не понимает, зачем это делает, но он резко разворачивается и идет обратно.

Войдя в здание, он зовет управляющую пансионом и передает ей пакет с наличными деньгами.

— Купите девочке что-нибудь хорошее, — мрачно говорит он громким голосом, чтобы Певенш услышала его. — Потратьте все.

Укулеле мгновенно замолкает, и юная почитательница гармонии счастливо вздыхает.

На языке улиц Лондона деньги называются «имбирем» или «бальзамом». Валентину Грейтрейксу приятны ассоциации, которые возникают с этими словами. Он знает по опыту, что деньги могут исцелить и помочь в самых различных ситуациях.

Декокт «Крестец»

Берем кирказон в порошке, шесть драхм; кипятим в пинте воды, пока не останется половина; процеживаем и добавляем алкоголь; кипятим оставшийся корень в еще одной пинте воды, пока не останется полпинты (когда закипает, добавляем полскрупула кошенили); процеживаем, смешиваем с алкоголем, разбавляем полунцией венецианской патоки; меда одна унция; снова процеживаем.

Представляю вам самое желанное противоядие, не имеющее аналога; наполняет кровь и органы новым ферментом, освобождает их от свертывания и гниения. Расщепляет частицы яда, которые собираются в сгустки, не позволяя им достичь смертельной концентрации; оживляет дух и кровь.

Валентин Грейтрейкс проводит время с Мимосиной Дольчеццой и никуда не спешит. Постепенно они начинают снимать друг с друга одежду и занимаются любовью. Каждый раз очередной предмет туалета летит в сторону, открывая новый участок кожи, требующий ласк.

«Никто бы не поверил, если бы увидел то, что видят возлюбленные, — думает Валентин. — Именно потому любовь рождает столько метафор».

Полуобнаженная верхняя часть бедра, темный сосок. Даже когда он не может быть с ней, эти образы теснятся в его мозгу, погружая окружающий мир в бордовые и пурпурные тона.

Он знает, что был не первым у нее. Их было немного, и они не были похожи на него, конечно. Он с нежностью думает о ней как о своей голубке, и это притягивает его к ней еще сильнее. В своей жизни он был очень далек от целомудрия, однако он чувствует, что его девственность восстановилась благодаря этой любви. Должно быть, то же самое чувствует и она.

У него никогда не было такой нежной связи с женщиной. За неделю он был с ней больше раз, чем с какой-либо другой женщиной прежде. Ее тонкое тело чувственно, словно цветок. У Мимосины лучистые глаза, и она постоянно смотрит на него. Никто другой никогда не был так внимателен к его желаниям, даже те женщины, которые специально этому обучены. У нее бесподобные, непорочные, однако очень нежные руки. У него голова идет кругом при одной мысли о ее губах.

Он знает, что она любит есть. Она любит все, содержащее сахар. Она добавляет много сахара в кофе, чай и шоколад. Ей нравятся разные засахаренные и медовые лакомства, и она даже настаивает на сладких соусах к мясу и рыбе. Единственный знакомый ему человек, который имеет подобные пристрастия в еде, — это его подопечная Певенш. Она постоянно мается кишечными паразитами. Валентину не хочется сравнивать этих двух дам.

Любовь Мимосины Дольчеццы является для него беспрерывным откровением. Каждый день он познает что-то новое. Он бы ни за что не подумал, что такое возможно. О таком развитии событий он не подозревал, однако рад ему.

Наконец он снял с нее всю одежду и занялся любовью во всех позах, рожденных его фантазией, удивляясь ее гибкости. Он пытается не думать о том, где она так хорошо научилась доставлять удовольствие. Действительно, она умеет делать это так, что Валентин теряет голову от наслаждения и забывает обо всем на свете. Он проводит с ней дни и ночи напролет. Он пренебрегает собственными заботами, иногда наведываясь на склад, когда Мимосина убегает по своим загадочным делам или выступает в театре.

Диззом как-то странно смотрит на Валентина, но молчит. Он показывает ему списки эликсиров, делает обзор доходов и, медленно проговаривая каждое слово, просит инструкций по определенным вопросам, понимая, что хозяин слышит его сквозь плотную дымку любви.

Конечно, Диззом начинает лучше понимать хозяина, когда видит почти раздетую Мимосину не на сцене, а в ее собственных комнатах. Когда Валентин слышит, что пришел его человек, он просит его войти, забывая, где и с кем находится. Возможно, он хочет поделиться радостью с Диззомом, чтобы он тоже увидел не актрису, а милое, зардевшееся создание, которое знает лишь он. Несмотря на неловкость положения, она, по всей видимости, понимает, что от Диззома скрывать ничего не надо, и мило улыбается ему из простыней, не сердясь за вторжение.

Валентин ощущает странную радость от того, что Диззом тоже увидел его сокровище. Поначалу он забывает поинтересоваться, что привело его в поисках хозяина в дом актрисы. Он наблюдает за старым другом с большим интересом. Увидев актрису впервые, Диззом явно поражен. Он глядит на нее блестящими глазами, в которых читается одновременно страх и почти религиозный порыв.

Диззом, кажется, уже забыл, зачем пришел. Через минуту он приходит в себя и, извинившись, выходит с хозяином в другую комнату. У него дело, которое негоже обсуждать в присутствии такой милой дамы.

Шепотом Диззом поясняет, что в Париже возникли осложнения с телом Тома. Гробы стали таким популярным средством транспортировки у контрабандистов, что — какая ирония! — тело Тома конфисковали и вскрыли для проверки. Теперь оно покоится на лавке в парижском морге, ожидая документов. Валентин ежится и глядит на Мимосину, это позволяет ему отогнать образы тела Тома, на которое без всяких эмоций глядят французские таможенники.

Диззом уходит, и Валентин падает в объятия актрисы.

Он вздрагивает, понимая, что лишь случай привел ее в Лондон, ведь она из Венеции могла податься в любой другой город Европы. Но теперь она здесь, чтобы он мог любить ее.

Ее знание английского языка значительно улучшилось, хотя она до сих пор очень забавно путает причастия. Оказалось, что, когда они познакомились, она уже немного владела местным наречием, хотя никогда ранее в Англии не бывала. Когда он задает ей вопрос по этому поводу, она пространно объясняет, как научилась языку.

— Я знакомилась с англичанами раньше, до тебя, — говорит она. — Вы довольно часто встречаетесь в мире, вы, англичане.

Он считает чудом, что она воздерживалась от разговоров в начале их отношений, словно бы догадавшись, что в его печали ему нужна была простая физическая ласка. К настоящему времени он уже успел рассказать ей кое-что о Томе. Конечно же, он не поведал ей подробностей убийства, намекнув скорее на грустный, чем на жестокий конец друга. Она горько расплакалась, услышав его рассказ, крепко обняла его и гладила больную спину, к которой он не позволял прикасаться никакой другой женщине. Она втирала масла и сок алоэ в наросты на его спине, прижимаясь щекой к рубцам без отвращения, а лишь с нежностью.