Дорогу крылатому Эросу! (Александра Коллонтай) - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, кто знает? Но уж совершенно определенно: не сунься в революцию некогда любимый, бесконечно любимый Павел Дыбенко, он остался бы жив, его не расстреляли бы как врага народа. И Александра Шляпникова, не ввяжись он в марксистско-ленинские интриги, не сразила бы пуля в лубянском подвале. И не раздуй Александра страшного пожара, не сгорел бы в нем благородный Александр Саткевич. И не соврати Александра с пути истинного (скромного, женского) свою дорогую подругу Зою Шадурскую, та не умерла бы однажды от страха, когда ночью в ее дверь вдруг позвонили, – она решила, что это пришли за ней, как приходили за десятками, сотнями, тысячами… Оказалось, кто-то просто ошибся дверью.
Ох, эти времена… Времена не выбирают, это правда. В них живут и умирают. И чем эпоха интересней для историков, тем для современников она печальней, само собой разумеется. Но как смириться с тем, что именно ты была поджигательницей костра, на котором сгорело столько близких, родных, любимых?!
– Мы проиграли, – сказала Александра Марселю в одну из последних встреч. – Мы проиграли! Идеи рухнули, друзья превратились во врагов, жизнь стала не лучше, а хуже, мировой революции нет и не будет, а если бы и была, то принесла бы неисчислимые беды всему человечеству. Но все равно надо жить и бороться!
Ну да, пока была надежда на его любовь, жить и бороться имело смысл. Однако Москва считала Марселя Боди ренегатом и предателем, и если бы Александра была уличена в «порочащей связи» с ним, ей настал бы конец – простой, вульгарный, в виде девятиграммового кусочка свинца, пущенного в нее около грязной, с кровавыми потеками, стены какого-нибудь подвала… Может быть, того самого, где были расстреляны орел Павел, или Санька Шляпников, или Дяденька…
Они прощались, как всегда, – «до встречи», но оба знали: прощаются навсегда.
А ночью, плача, как девочка плачет над разбитой первой любовью, Александра записывала в дневник привычным, вошедшим в ее кровь и плоть высокопарным штилем, который чем-то напоминал бессмертные дыбенковские цидулки: «Что заслонило, что смяло улыбку в сердце? Нет уже хождения на крыльях, нет больше «числа», которое ждешь с нетерпением. И нет уже «интереса» к телефонным звонкам. Жизнь взяла да и провела мокрой губкой по сердцу и смыла летний рисунок в легких, нежных, теплых тонах. Нет больше рисунка. Но нет и пустоты…»
У Александры, конечно, была поразительная способность к восстановлению. У нее еще будут молодые любовники, и ей даже покажется, что один из них, Семен Мирный (на двадцать шесть лет ее моложе), сможет заменить ей Марселя.
Нет, показалось. Проблеснуло что-то и погасло. Он радовал ее в постели, но душа… душа ее оставалась одинока. А ей, как всякой взрослой женщине, чьи лучшие деньки уходят, убегают, улетают, хотелось упростить происходящее: «Годы хороши, да тело мешает!»
Только ли тело? А старинная истина о том, что во многой мудрости многая печаль?
«Я вечно на людях. И ни одного близкого, никого, для кого я, лично, а не начальство, не руководство, а я – была бы дорога…»
Ну что ж, одиночество – закономерный итог любой, даже самой бурной, самой «общественной» женской жизни. Ужасно обидно, конечно, осознать это: тебя никто не любит, ты никому не нужна, и все, за что боролась в жизни, что отстаивала со всем жаром сердца, – пустота, блеф, сущая бессмыслица и чепуха… Совершенно как выдуманный тобой «революционизированный брак» – 8 июля 1944 года был подписан правительственный указ, согласно которому законным объявлялся только формально зарегистрированный брак, ужесточалась процедура развода, внебрачные дети лишались всяких прав. И проживи ты хоть сто лет (она проживет восемьдесят), стакан все равно уже разбился, вода вся вылилась, крылатый Эрос совершил круг почета в небесах и скрылся в той же дали, куда еще раньше унеслась обворожительная и пугающая «валькирия революции».
Она же – «Голуб».
Примечания
1
Такая история описана в книге Е. Арсеньевой «Дамы плаща и кинжала» (см. новеллу «Мальвина с красным бантом»).
2
Suum cuique – каждому свое (лат).